Реализованная Сергеем Витте идея винной монополии принадлежала не ему. Еще в середине 1880-х годов за такую монополию ратовали Михаил Катков и Константин Победоносцев. (Витте, не желавший отдавать лавры своему постоянному оппоненту Победоносцеву, предпочел считать автором этой идеи Александра III.) К подготовке питейной реформы были привлечены лучшие силы страны, включая создателя периодической системы Дмитрия Менделеева, диссертация которого была посвящена водным растворам спирта. Знаменитому химику принадлежит и создание национального водочного стандарта: сорокаградусная «Московская особенная» была запатентована Менделеевым в 1894 году.
Продажа спирта, вина и водочных изделий теперь осуществлялась государственными винными лавками, которые народ сразу же окрестил «монопольками». Казенные напитки отпускались по цене, напечатанной на этикетке. Запрещалась торговля в долг и под залог. В результате реформы «питейный доход» возрос с 297 млн рублей в 1894 году до 953 млн рублей в 1913 году. При подготовке реформы Витте, конечно же, говорил исключительно о борьбе с народным пьянством, но все прекрасно понимали, что винная монополия – это одно из мероприятий по накоплению государственным казначейством свободной наличности, что было необходимо в преддверии денежной реформы 1897 года.
Финансовые результаты винной монополии оказались весьма впечатляющими. В 1914 году Витте говорил: «Когда я уходил в конце 1903 года с поста министра финансов, я оставил своим преемникам 380 млн рублей свободной наличности, что дало им возможность в первые месяцы японской войны производить расходы, не прибегая к займам. После войны не только не было свободной наличности, но в 1906 году образовался дефицит в 150 млн рублей, затем наличность начала все увеличиваться и ныне превысила 500 млн рублей… Вот какую роль играет питейный доход в нашем бездефицитном государственном хозяйстве».
В первые месяцы после введения сухого закона часто возникает иллюзия, что проблема пьянства будет решена в самое ближайшее время.
Правда, существовали и другие мнения об экономической целесообразности винной политики государства. Так, на заседаниях III Государственной думы самарский купец Челышев доказывал, что для развития промышленности было бы разумнее обложить промышленные предприятия огромными налогами, но запретить продажу водки. Стране выгоднее, чтобы крестьяне покупали не водку, а продукцию российских заводов.
Изменение алкогольной политики связывают с началом Первой мировой войны. Власти опасались, что повторятся беспорядки 1905 года, когда во время прощания с новобранцами пьяные толпы громили магазины и винные склады. Первоначально запрет на продажу спиртного действовал лишь во время мобилизации, к тому же разрешалось домашнее изготовление спиртных напитков, а кроме того, спиртное свободно продавалось в дорогих ресторанах.
В первые месяцы после введения сухого закона часто возникает иллюзия, что проблема пьянства будет решена в самое ближайшее время. И действительно, по официальной статистике, в 1915 году потребление алкоголя сократилось на 99,9 % и составило 0,03 л абсолютного алкоголя на человека. Однако за тот же период объем производства спиртосодержащего лака в Петрограде возрос на 600 %, политуры – на 1575 % (в Москве эти цифры составили соответственно 2260 и 1800 %). В аптеках увеличился спрос на спиртосодержащие препараты, а очереди у дверей аптек подозрительно напоминали хвосты у дверей закрытых винных лавок.
Последствия употребления суррогатов стали заметны не сразу, и общество ликовало по поводу полной и окончательной победы над зеленым змием. Отсутствие спиртного привело к появлению «лишних» денег, в результате чего резко возросло число вкладов в банки и сберегательные кассы. Сократилось число прогулов на заводах и т. д. Дума обсуждала законопроект о запрещении торговли спиртным навсегда. Однако принять его Дума не успела, уступив эту честь большевистскому правительству.
Сухой закон 1914 года не предполагал немедленного уничтожения запасов спиртного. В наследство от проклятого самодержавия большевикам досталось около 70 млн ведер водки, а также гигантские царские подвалы с коллекционными винами. Только содержимое погребов Зимнего дворца оценивалось в $5 млн!
В ноябре 1917 года Военно-революционный комитет принял решение об уничтожении винных и спиртовых запасов Петрограда.
Большевики не собирались отменять сухой закон и намеревались продать вина за границу. Однако охрана спиртовых запасов оказалась делом непосильным. Погромы и разграбления винных погребов вскоре стали повсеместным явлением, и в ноябре 1917 года Военно-революционный комитет принял решение об уничтожении винных и спиртовых запасов Петрограда. Предводительствуемые винным комиссаром товарищем Бадзаном матросы пожарными помпами выкачивали спирт в сточные канавы. Бочки и бутылки разбивались на месте. От народного гнева борцов с винными запасами защищали броневики и пролетарские поэты. Демьян Бедный сочинил подходящую к случаю агитку:
Аль не видел ты приказа на стене —
О пьяницах и о вине?
Вино выливать велено,
А пьяных – сколько ни будет увидено,
Столько и будет расстреляно.
Для большевиков борьба за всеобщую трезвость имела огромное экономическое значение: в стране не хватало продуктов, поэтому власти прилагали максимум усилий для того, чтобы не допустить превращения зерна в спирт или самогон. Декрет ВЦИКа «О предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими» объявлял самогонщиков врагами народа, минимальным наказанием для которых было десятилетнее тюремное заключение. Строгость этой меры понятна: накануне реквизиции крестьяне предпочитали скорее превратить зерно в самогон, чем отдавать его неизвестно откуда прибывшим вооруженным людям. Однако большевистской непримиримости хватило ненадолго.
Накануне реквизиции крестьяне предпочитали скорее превратить зерно в самогон, чем отдавать его неизвестно откуда прибывшим вооруженным людям.
Строительство социализма в одной отдельно взятой стране требовало денег, и опробованная во времена Витте винная монополия казалась наиболее простым средством пополнения государственного бюджета. Возобновление торговли спиртным вызывало немало протестов. Так, на X партконференции Лев Троцкий говорил: «В отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водка и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что, как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму». Однако восторжествовала точка зрения Ленина, который полагал, что деньги не пахнут. Даже перегаром.
Сначала крепкие напитки стали выделять труженикам тяжелых производств, затем, в январе 1923 года, разрешили изготовлять наливки крепостью до 20°, а на следующий год дозволенная крепость поднялась до 40°.
20-е годы часто называют «золотым веком» советского самогоноварения: оно по-прежнему было запрещено, однако бороться с самогоном государство было не в состоянии. Крестьянам было выгоднее продавать самогон, чем хлеб. К тому же карать самогонщиков советские суды не любили: всерьез тогда осуждали лишь классово чуждых правонарушителей. А самогонщиков, «учитывая культурную отсталость» и социальную близость, наказывали чисто символически.
Конечно же, формально борьбу с алкоголизмом никто не отменял, однако государство было заинтересовано в первую очередь в доходах от продажи спиртного, а возможности отдельных энтузиастов и общественных организаций оказались весьма ограничены. На словах советские лидеры поддерживали борьбу за трезвость, обещая, что в ближайшем будущем производство водки будет сокращаться, а доходы бюджет станет получать от кинотеатров. Между тем если в 1924 году было выпущено 11,3 млн л спирта, а доход от его продажи составил 2 % поступлений в бюджет, то в 1927 году произвели 550 млн л, что обеспечило 12 % государственных доходов.
Во время Великой Отечественной войны водки в свободной продаже не было: все силы зеленого змия оказались брошены на борьбу с фашизмом. И на фронте, и в тылу водка служила основным средством поощрения.
Раздачу водки военнослужащим красные командиры позаимствовали у царской армии, так же как погоны и систему воинских званий. В российской армии казенные винные порции существовали еще со времен Петра I. При Павле, имевшем страсть составлять уставы на все случаи жизни, в Морской устав вошел пункт о том, что каждому матросу полагается чарка водки в день. В сухопутных войсках в военное время солдатам полагалось три чарки водки в неделю, а в мирное время водка выдавалась только по праздникам.
В Красной армии фронтовые 100 г начали выдаваться во время войны 1939–1940 годов, причем летчики получали не водку, а коньяк. За период бесславной финской кампании армия успела выпить 10 млн л водки и 88,8 тыс. л коньяка. В 1941 году эти нормы сохранялись, а в мае 1942 года ежедневная норма находящихся на передовой бойцов составляла уже 200 г.
