В Красной армии фронтовые 100 г начали выдаваться во время войны 1939–1940 годов, причем летчики получали не водку, а коньяк. За период бесславной финской кампании армия успела выпить 10 млн л водки и 88,8 тыс. л коньяка. В 1941 году эти нормы сохранялись, а в мае 1942 года ежедневная норма находящихся на передовой бойцов составляла уже 200 г.
В тылу дело обстояло несколько иначе: формально продажа водки не запрещалась, но на практике она прекратилась. Водка стала средством поощрения за трудовые успехи. Труженики тыла выпили тысячи декалитров премиальной водки.
После войны алкоголь по-прежнему оставался серьезной статьей государственных доходов. В системе государственной отчетности алкогольная продукция была отнесена к товарам народного потребления, что давало возможность совершенно честно рапортовать о росте производства этих товаров. Правда, каждый из советских лидеров предпринимал попытку победить пьянство (Хрущев делал это в 1958 году, Брежнев – в 1972-м, а Горбачев – в 1985-м), однако после каждой такой кампании потребление алкоголя не уменьшалось, а увеличивалось.
Постоянным врагом государственного бюджета были самогонщики. Государство то ужесточало уголовные преследования против них, то понижало цены на водку и давило самогонщиков рублем. Однако Трус, Балбес и Бывалый – персонажи гайдаевских «Самогонщиков» – всегда вызывали народное сочувствие.
На практике борьба с пьянством сводилась к борьбе с пьющими. В 1974 году, после указа «О принудительном лечении и трудовом перевоспитании хронических алкоголиков», началось строительство лечебно-трудовых профилакториев.
К концу 1980-х годов действовало 314 ЛТП на 270 тыс. мест. Однако режим в этих заведениях был скорее тюремный, чем больничный, и серьезного влияния на ситуацию ЛТП не оказали.
В сельской местности, в лесу, ставили общественные самогонные аппараты, которыми каждая семья пользовалась в порядке очереди.
Последним советским борцом за трезвость оказался Горбачев. Его антиалкогольная кампания началась неожиданно, жестко и круто. Страна платила гигантские неустойки, разворачивая танкеры с уже купленными алжирскими винами и эшелоны с болгарским бренди. При этом собственное производство спиртного в 1985–1987 годах сократилось вдвое. Вырубались виноградники, закрывались заводы. Почти в пять раз уменьшилось количество винных магазинов, причем в передовых регионах эта цифра была еще большей. В Рязанской области число винных магазинов сократилось в 57 раз!
Однако эпоха всеобщей трезвости не наступила. Самодельные напитки буквально затопили страну. В сельской местности, в лесу, ставили общественные самогонные аппараты, которыми каждая семья пользовалась в порядке очереди. В результате массового самогоноварения в стране начались серьезные перебои с сахаром, так что пришлось вводить карточки не только на водку, но и на сахарный песок.
Спиртные напитки делали из всего, что горит. Например, в металлическую бочку с клеем БФ жаждущие высыпали несколько ведер опилок и тщательно перемешивали (вместо миксера использовался сверлильный станок).
Через некоторое время склеенные опилки сбивались в ком, а оставшаяся коричневая жидкость употреблялась внутрь. Что-то алкогольное делали даже из гуталина. Что уж тут говорить о шампунях и одеколонах, которые по сравнению с клеем казались изысками. В сельских магазинах можно было увидеть объявления, что дешевый одеколон продается только после 14 часов.
Провал горбачевской антиалкогольной кампании был полным: пить меньше не стали, а бюджет лишился огромных сумм.
Парадокс заключался в том, что вплоть до настоящего времени Россия рассматривает оборот спиртного лишь как одну из статей дохода государственного бюджета. Однако реально контролировать рынок спиртного государство уже не в состоянии, поэтому по сравнению с другими продуктами водка стремительно дешевеет. Иными словами, иногда дешевле напиться, чем наесться.
4
Вкус сигары
1929 год оказался далеко не самым удачным для владельца маленькой табачной лавки в центре Женевы Генриха Давидофф. Однажды утром грустно зазвенел колокольчик и на пороге магазинчика появился смуглый мужчина лет двадцати трех (именно столько ему и было).
Одет он был в непривычный для европейского глаза белый сатиновый костюм и летние кубинские сандалии.
Покупатель попробовал папиросы и заявил хозяину, что эти «российские самокрутки» давно вышли из моды, уважающие себя люди курят кубинские сигары.
Через несколько секунд гневных препирательств оказалось, что заезжий нахал не кто иной, как Зино Давидофф – старший сын хозяина табачной лавки. За годы странствий по Южной Америке он настолько возмужал и изменился, что даже отец не узнал его. По русской примете, «блудному сыну» предсказывали богатство.
Правда, Зино если и был «блудным», то поневоле: пять лет назад отец фактически выставил его из дома. Он посчитал, что мальчику, закончившему колледж, не стоит продолжать образование в университете. «Только сама жизнь научит тебя здравому смыслу. Ты должен стать совершенно самостоятельным», – пояснил Генрих свое решение и посоветовал Зино собираться в дорогу.
Семья Давидофф перебралась из Киева в Женеву еще в 1911 году, после первых еврейских погромов. Зино тогда исполнилось пять лет. В 1920-х годах у его родителей все еще были паспорта Российской империи, а Зино имел лишь временный вид на жительство. Аргентина оказалось единственной страной, рискнувшей выдать визу эмигранту из несуществующей страны.
Зино нелегко было покинуть дружную семью, крепкую, как все религиозные еврейские семьи. Но за последние 12 лет, в течение которых все свободное время Зино помогал родителям в их табачной лавке, ему порядком надоело сворачивать папиросы и смешивать табак.
Зино взял у отца денег – ровно на билет до загадочной Аргентины, рекомендательные письма и, попрощавшись, уехал из родительского дома. Поездка на пароходе длилась два месяца. Покачиваясь на нижней, самой дешевой палубе, господин Давидофф научился блестяще танцевать чарльстон, ухлестывать за девицами и говорить по-испански «грасьяс».
Зино был прирожденным танцором. И в 75 лет чарльстон он исполнял безукоризненно. Чего нельзя сказать об иностранных языках: Давидофф до конца жизни так и не смог избавиться от резкого славянского акцента.
Аргентина оказалась куда прозаичнее, чем казалось ему из далекой Европы. Зино поначалу устроился работать официантом в кафе, откуда его с треском выгнали на третий день. В его обязанности входило вытирать хрустальные фужеры, но они оказались такими юркими и скользкими… Зино разбивал их едва ли не в два раза больше, чем успевал вытирать.
В конце концов Зино вернулся к тому, от чего бежал, – устроился работать на табачную фабрику. Давидофф перестал сопротивляться судьбе, и дела быстро пошли в гору. За несколько лет Зино прошел путь от мальчика на побегушках до закупщика табака для крупных фабрик.
Теперь он мечтал о собственном табачном магазине. Тем более что во время своих странствий он действительно набрался опыта и всерьез думал, что знает о табаке все. Или почти все.
Отец Зино был счастлив, что старший сын унаследовал склонность к табачному бизнесу, но брать его в долю не спешил. «Я не хочу отдавать тебе налаженное дело, – признался он. – Ты должен начать с нуля».
Сына эта новость не удивила: он с детства привык все делать самостоятельно. Он решил взять в банке кредит, чтобы арендовать помещение и начать бизнес. Беда в том, что в качестве залога он мог предоставить только самого себя. Отец свою лавку заложить отказался.
А между тем Зино подхлестывала предстоящая женитьба. Едва вернувшись из Аргентины, он познакомился на танцах с девушкой и в первый же вечер предложил ей руку и сердце. На предложение Марты попросить вначале разрешения ее родителей Зино ответил, что женится на ней, а не на родителях. Однако старшее поколение взбунтовалось. Отец поставил Зино условие: «Женись, конечно, но только открыв собственное дело. Мой магазин слишком мал, чтобы прокормить еще и твою жену».
Был случай, когда хозяин сорвался с постели в четыре ночи по телефонному звонку клиента, которому приспичило купить трубку вишневого дерева перед вылетом в командировку.
Когда Зино совсем потерял надежду получить столь необходимый ему кредит, нашелся чудак, который решился вложить деньги в рискованное дело. Он купил небольшой магазинчик на улице Рудерив и позволил Зино Давидофф управлять этим заведением.
Кредитору не пришлось сожалеть об этом. Через два года Давидофф выкупил магазин, заплатив за него почти вдвое больше первоначальной стоимости.
Честолюбивый молодой человек решил довести работу своего магазинчика до совершенства. Лавочка была открыта триста шестьдесят пять (или шесть) дней в году. С восьми утра до семи вечера, но на самом деле каждого клиента готовы были обслужить в любое время дня и ночи. Был случай, когда хозяин сорвался с постели в четыре ночи по телефонному звонку клиента, которому приспичило купить трубку вишневого дерева перед вылетом в командировку.
