– Непременно, ваше превосходительство.
Как только дверь за Дукельским закрылась, Макаров мельком взглянул на календарь. Надо же, первое июня, Песчанин точен. Что же, сам он тоже выполнил все намеченное – вон проход расчистили, как и обещал. Довольно улыбнувшись, Степан Осипович откинулся на подушку и, перевернувшись на другой бок, натянул на себя плед, а уже через минуту каюта наполнилась легким храпом уснувшего на кожаном диване адмирала.
За то время, что прошло после памятного боя у Циньчжоу, успело произойти несколько событий. Победа в этом бою, в большей степени обусловленная именно вмешательством моряков, подбросила весьма увесистую гирьку на весы Макарова в его подковерной борьбе за сосредоточение командования в одних руках. В немалой степени этому способствовало то обстоятельство, что, благодаря доставленным беспроволочным телеграфам, удалось наладить связь с Инкоу, откуда телеграммы прямиком направлялись в Мукден к наместнику. В одной из телеграмм Степан Осипович горячо уверял Алексеева, что вопрос о единоначалии в Артуре необходимо решить в кратчайшие сроки, ибо у него, Макарова, имеется план мероприятий по укреплению обороноспособности Квантуна и недопущению захвата японцами столь необходимого им города Дальнего с его портом. И это в то время, как настроения сухопутного командования указывали на то, что рассматривается только вопрос о скорейшем отходе к крепости, но никак не о недопущении японцев на полуостров.
Алексеев отреагировал незамедлительно. Конечно, он не любил Макарова, и его успехи не так чтобы и сильно радовали наместника, но Макаров был моряком, а тут уж в дело вступала кастовость. С другой стороны, нелишним было указать его величеству, что моряки, несмотря ни на что, бьют японцев и в море, и на суше. Эвон японцы устроили диверсию и затопили русский пароход в проходе, но моряки не только не опустили рук, а подготовили операцию, в результате которой адмиралу Того были нанесены огромные потери. Стессель настолько плохо организовал оборону цзиньчжоуских позиций, что если бы не вмешательство моряков, то русские части непременно сбили бы оттуда. Алексеев не преминул в красках расписать все недостатки и то, как это сумели компенсировать моряки, вспомнил он и установленные открыто орудия, которые были приведены к молчанию уже через несколько часов после начала боя, и об имеющихся в наличии и никак не использованных аэростатах, кои так успешно применили моряки. Одним словом, писано было много, а как результат – его величество принял именно то решение, которого так добивался Алексеев.
Сейчас на тафаншинских высотах спешно возводилась оборонительная линия, на закрытых позициях устраивались батареи полевых орудий. По ночам на старых позициях демонтировались орудия и переправлялись на новые, а вместо них ставились муляжи. Солдаты не скрываясь подновляли укрепления, демонстрируя готовность держаться там и дальше, в то время как за их спинами готовилась та линия укреплений, которую, собственно, и собирались удерживать русские.
Землю вспороли зигзаги окопов в три линии с такими же зигзагообразными ходами сообщений. На позициях появились блиндажи, которые перекрывались бревнами в три наката, что позволяло им выдержать даже прямое попадание стопятидесятимиллиметровых снарядов полевых мортир. Но самое главное – возводилось двадцать дзотов, которые должны были перекрыть сплошным пулеметным огнем все пространство перед линией обороны. Перед траншеями вырастали проволочные заграждения из колючей проволоки.
Как только Рашевский разработал новую систему обороны, материалы посыпались как из рога изобилия. Концерн, эта темная лошадка, щедрой рукой раздавал лес, цемент, ту самую колючую проволоку, закупленную в огромных количествах в САСШ[1]. Нет, все это закупалось, но как. Командование только и успевало писать расписки о выплате за все предоставленное по окончании военных действий, и представителям концерна этого было вполне достаточно. У них же было закуплено две сотни пулеметов, сумели они предоставить в достаточном количестве и патроны, которыми, как оказалось, были забиты их склады. В войска поступило и кое-что новое. Гранаты были придуманы уже давно, но те поделки можно было именовать только бомбами, а вот то, что предоставил концерн, могло именоваться именно гранатами. Всплыли на свет божий и минометы. Представители концерна провели демонстрацию этого оружия, и Белый, он сейчас командовал всей артиллерией на Квантуне, остался им весьма довольным. Легкие, маневренные, способные вести навесной огонь, перекрывая практически все мертвые зоны, минометы должны были сказать свое веское слово в этой гористой и сильно пересеченной местности. В настоящий момент для их освоения был уже выделен личный состав, вот только успеют ли они в достаточной мере овладеть новым оружием до того, как навалится противник, было еще непонятно.
Макаров не раз и не два задавался вопросом: почему происходит именно так? Предоставь концерн все это раньше… И тут же сам себе и отвечал: все было бы так же. От них попросту отмахнулись бы, как, впрочем, это, по сути, и произошло. Ведь не вчера стало известно о пулеметах, не вчера Песчанин обратился к Рашевскому с предложением о переоборудовании позиций, и не просто с предложениями, а с конкретными расчетами и в готовности передать очень многое из того, что потребуется для ее возведения. Слишком поздно? Как бы не так. Не прошло и двух недель после того, как было принято решение о возведении новой линии укреплений, – и она уже практически готова, и это притом что новый рубеж намного длиннее первого. Да, для его возведения пришлось привлечь практически весь личный состав дивизии, на время превратившийся в землекопов, каменщиков, плотников, но ведь это возможно…
Все просто. В России, увы ей, новаторы могли предложить что-то новое и полезное не системе, а лишь отдельным личностям. Вот попытался Песчанин выдать на-гора свои задумки при Стесселе – и напоролся на глухую стену непонимания. Повторная попытка его друзей, когда у руля были уже Макаров и Кондратенко, генерал новой формации и передовых взглядов, – и дело пошло, так как они уже руководствовались не вопросом «как бы чего не вышло», а только лишь стремлением удержать Квантун, удержать во что бы то ни стало.
Похожая история и с бронепоездами, оказавшимися главной ударной силой в происшедшем сражении и нанесшими основные потери противнику. А ведь они были построены не благодаря распоряжению Стесселя, а именно по приказу Макарова, силами флота и концерна. Более того, и в бою они действовали, руководствуясь собственной инициативой, практически не согласовывая своих поступков с сухопутным командованием. Только когда наметилась критическая ситуация на левом фланге, Покручин проинформировал Надеина о своем намерении выйти во фланг и тыл атакующим с намерением нанести сокрушительный удар. Благо Надеин или его начальник штаба, чего уж сейчас-то, быстро сориентировался и стянул все, что только было возможно. А если бы моряки планировали свои действия совместно с командованием дивизии, то тут уж подготовленный заблаговременно контрудар обещал наворотить таких дел, что русские могли бы не просто удержать свои позиции, а погнать противника обратно, возможно, и разбить наголову.
Все это время, с момента назначения его командующим, Макаров метался между Нангалином и Порт-Артуром, а потому выматывался до последнего. Нет, он не мог ничего предложить по производству работ, тем более что сам Кондратенко был по образованию военный инженер, но старался держать руку на пульсе. Как только стало ясно, что проход вот-вот будет свободен, Степан Осипович полностью сосредоточился на эскадре. Нужно было готовить корабли и, самое главное, личный состав к боевым будням. Только перехватив инициативу на море, Россия могла победить в этой войне, он всегда верил в это, а стало быть, ему придется продолжить спор с Того и заставить его отступить. Тем более что для этого у него был неплохой шанс: за время стояния успели отремонтировать все корабли и даже провести профилактические работы по переборке машин. Плохо было с миноносцами – чего уж там, просто катастрофа, – но приходилось играть теми картами, которые были сданы.
Когда Дукельский в очередной раз разбудил Макарова, тот проснулся уже куда более бодрым. Нет, полностью восстановиться не получилось, но и состояния полной разбитости тоже не было. Наскоро приведя себя в порядок, Степан Осипович поднялся на мостик. Понятно, что в море нечего и думать о том, чтобы принимать доклады, и по большому счету ему тут вообще было не место, но он хотел лично присутствовать при прибытии этих кораблей. Это были не просто корабли – это был его залог на успех в предстоящих боях. Эти два корабля были вестниками того, что переход небольшого отряда по Желтому морю – это не иллюзия, а вполне свершившийся факт, и если это возможно для двоих, то по силам и десятку, тем более что десяток будет куда опаснее.
