– Юбер не подведет.
– Кто знает?
Бандиты переглянулись.
– Вы… вы думаете, Юбер может расколоться?
– Нет, не думаю. По-моему, он настоящий мужчина.
Все с облегчением перевели дух. Консегюд, краешком глаза наблюдавший за своими людьми, позволил им расслабиться и только тут небрежно заметил:
– К тому же Сервионе, быть может, и без Юбера загребет и тебя, и скопище болванов, которые тебе помогали…
– У него нет свидетелей!
Гастон не торопился прервать наступившее тревожное молчание, но наконец, изобразив на лице величайшее простодушие, он обратился к Кабри:
– Возможно, ты не знал, что у Доминика Пьетрапьяна была жена, у Антонио – мать, а у Анны – свекровь и что та, кто соединяет в себе три этих качества, зовется Бази-лией?
– Конечно знал, но, к счастью, ее там не было!
– Откуда такая уверенность?
– Мы заглядывали в дом и не нашли ни малейших следов ни старухи, ни малышей!
– Дурак…
– Но, патрон…
– А тебе не приходило в голову, что, пока мужчины и ее невестка играли в шары, Базилия могла пойти гулять с детишками?
– Мы бы их увидели!
– Почему?
– Потому что… потому что…
Мариус ослабил галстук, и Консегюд понял, что толстяк трусит. Эспри нервно крошил сигарету, Барнабе перестал полировать ногти, а Фред бросал на приятелей отчаянные взгляды, тщетно моля о поддержке и помощи. Только Полена (и не без основания) ничуть не волновала проблема, занимавшая его друзей. Консегюд дал им помучиться и хорошенько осознать положение.
– По-моему, Базилия, – заявил Гастон, – а это настоящая женщина, и кое-кому из вас я охотно пожелал бы иметь такую жену, так вот, я думаю, она все видела. Старуха схоронилась где-нибудь в кустах и не показалась вам на глаза только потому, что рядом были малыши.
Эспри мрачно пробормотал: «Господи Боже!», а Фред окончательно растерялся.
– Если бы она нас видела, – заикаясь пробормотал он, – легавые Сервионе уже кусали бы нас за пятки!
– Это еще не доказано!
– Но, послушайте…
– У тебя совсем нет мозгов, Фред! А людям нашего звания они очень нужны. Стало быть, с этой минуты ты уступишь свое место Эспри…
– Это несправедливо!
– Справедливо или нет – решать мне одному!
Смирившись, Кабри промолчал.
– А ты понял, почему Сервионе до сих пор не спустил на нас свою свору? – спросил Консегюд у Акро.
– Скорее всего ждет, чтобы мы попытались заставить старуху умолкнуть навеки.
– Совершенно верно. Ну, а мы поостережемся лезть в ловушку.
– С вашего позволения, патрон, есть еще один вариант, – робко вмешался Полен.
– Я тебя слушаю.
– Возможно, в тот день старухи действительно не было в хижине.
– Точно, и могу подкинуть тебе еще и третью версию, малыш: Базилия все видела, но молчит, потому что боится за своих внуков.
– Верно!
– Проще всего – попытаться выяснить, была ли старуха в хижине в тот день, когда месье Кабри вздумалось уничтожить всех, кто попадется под руку. А для этого кто-то из вас должен ежедневно бродить по старому городу и, не слишком настаивая, болтать то с тем, то с другим. Мы должны точно знать, как обстоит дело, а уж тогда принять решение. Кто начнет?
Особого рвения никто не проявил, и Мариус Бенджен предложил свои услуги. Впрочем, он всегда так делал.
– Я люблю старый город… Там всегда можно вкусно поесть, и я знаю уголок, где водится вино из Сен-Жанне[4]. Хозяин виноградника – мой приятель… он живет у самого подножия Бау[5]…
У себя в квартирке в «малой Корсике», куда почти не проникали лучи солнца, Базилия постоянно держалась настороже – так наседка все время поглядывает на небо, ища признаков близкой опасности. Старуха смотрела на улицу, прислушиваясь к возне детей в дальней комнате. Она ждала. Слезы придут потом. И подумает она, как не умереть с голоду вместе с детьми, тоже потом. А сначала надо отомстить за мертвых. И Базилия пока выжидала, когда все начнется. Она знала, что убийцы придут, просто вынуждены будут прийти. Старуха была не глупее Консегюда и понимала ход его мыслей. Бандит непременно захочет проверить, сможет ли она выступить свидетелем обвинения. Базилия рассчитывала, что это и поможет ей осуществить план мести. А еще она надеялась на помощь Святой Девы. И перед схваткой собирала остатки сил.
Мариус вошел в старый город со стороны площади Гарибальди. Он прошелся по Новой улице, окликая прохожих и здороваясь со стариками в полосатых майках, стоявшими в тенечке на порогах кафе. Мариус родился в этом квартале, и его здесь все еще помнили и любили. Они, конечно, догадывались, что Бенджен пошел по плохой дорожке, но южане не так щепетильны, как жители Севера, и не могут похвастаться слишком чувствительной совестью.
– Привет, Мариус! Гуляем?
– Надо же время от времени отдыхать, а?
– О, тот день, когда ты переутомишься, наступит очень не скоро!
– Почему ты так говоришь, Анжелен? Ты желаешь мне смерти?
Дружеские тумаки, громкий смех и звучные ругательства – все это своего рода приветствия, способ сказать друг другу, как приятно встретиться, какое чудесное сегодня солнце и что жизнь, в конечном счете, вполне стоит того, чтобы ее прожить.
Бенджен стал дурным только потому, что очень рано понял, что ни на что хорошее не годен. Не то чтобы он был злым, но его лень превосходила все вообразимые пределы! Большую часть времени Мариус проводил за столом и в постели. Столь потрясающая тяга к безделью почти исключала всякое общение, и ни одна женщина не могла без содрогания подумать о возможности разделить его судьбу. Это не особенно волновало Бенджена. Любовь он считал более чем утомительным приключением и чувствовал себя по-настоящему счастливым, только забираясь под одеяло, садясь за стол в хорошем ресторане или за стойку бара.
На улице де ля Круа Мариус вошел в сумрачное логово своего друга Фане, обладавшего в его глазах тем несравненным достоинством, что подавал настоящее вино из Сен-Жанне. Оба они потихоньку завершали четвертый десяток и знали друг друга с тех давних пор, когда совсем мальчишками тратили с трудом раздобытые несколько су на порцию раскаленных «socca»[6] или кусочек «peissaladiere»[7]. Теперь Фане превратился в жирного мучнисто-белого мужчину. Он почти не видел солнца и со временем начал смахивать на одну из тех совершенно бесцветных рыб, что живут глубоко под водой в каком-нибудь гроте.
– Не может быть! Это и вправду ты, Мариус? Честное слово, ты, наверное, упал с постели? Ведь едва пробило одиннадцать!
Бенджен глубоко вздохнул.
– Жизнь становится совсем невыносимой… В конце концов они меня доконают… Послушай, налей-ка мне стаканчик… Чертовски надо взбодриться…
Фане тут же выполнил просьбу приятеля.
– Каким ветром тебя сюда занесло?
– Слушаю… навожу справки…
– Насчет чего?
– Да насчет убийства тех бедолаг…
– А с чего это вдруг тебя заинтересовали корсиканцы? Мариус наморщил нос и прикрыл глаза.
– На твоем месте я бы поостерегся задавать такие вопросы, – медленно проговорил он. – Вдруг кому-то они очень не понравятся, Фане?…
Приятель понял и торопливо кивнул:
– Ты прав… я ничего не говорил… Хочешь, угощу еще стаканчиком?
– Ладно… А кстати, раз уж ты заговорил о корсиканцах… Ты, конечно, знаешь, что там у них произошло?
– Как все.
– А вот я кое-что совершенно не понимаю во всей этой истории…
– Чего же это?
– Например, почему те, кто это сделал, пощадили старуху и ребят? По-моему, это слишком опасные свидетели, разве не так?
– Но их, кажется, там не было?
– А ты не находишь странным, что бабку и детей оставили дома?
– О, я, ты знаешь… Я вообще почти не имею дела с корсиканцами. Стариков, о которых ты говоришь, я само собой знал в лицо, но не больше. Мы даже не здоровались.
– Представляешь, эти сволочи легавые пытаются взвалить все на Фреда!
– Не может быть!
– Честное слово.
– Вот шкуры!
– Ну, так Фреду ужасно хочется знать, была ли бабка в ущелье Вилльфранш, потому как, если да, она могла бы засвидетельствовать, что Фред ни при чем. Сечешь?
– Еще бы!… Может, тебе стоило бы потолковать с друзьями Пьетрапьяна? В «малой Корсике» знают друг о друге все…
Сестра инспектора Кастелле Арлетт и ее муж Пьер держали небольшую лавочку на улице Розетти, в самом центре старого города. Торговали они маслом, сыром и яйцами. Когда позволяла служба, инспектор не упускал случая расцеловать племянников – Мари-Агнес, по прозвищу Блоха, и Жоржа. Конечно, он забегал только на минутку, но все тем не менее очень радовались. Совершенно случайно, выйдя в то утро из дома зятя, Кастелле заметил Бенджена. Инспектора сразу насторожило, что один из подручных Консегюда бродит по самой границе «малой Корсики». Он осторожно пошел следом.
