Месье Диссель, малоподвижный, моложавый мужчина в больших очках, со слегка растрепанными светлыми волосами и маленькими усиками, пришел к Ратору в гостиницу. Он щелкнул каблуками и поклонился сыщику, прежде чем протянуть руку в нитяной перчатке.
— Я получил ваше письмо, месье. Прошу вас сесть, тогда я тоже сяду.
Он положил огромный портфель на стул, подтянул на коленях прекрасно выглаженные брюки и сел на край кресла, показав безукоризненно белые носки над блестящими желтыми ботинками.
— Я торговец и агент. С бриллиантами имею дело редко. В Антверпене знаю несколько лиц, покупающих и продающих бриллианты, происхождение которых не всегда можно определить. Да, я знаю их. У меня в Лондоне есть брат. Это он дал вам мой адрес? Я так и думал. Он хороший брат, но не особенно любезный. Мы с ним часто ссорились. Я люблю пикет, скачки — вы понимаете меня? Ему это не нравится. После последней ссоры мы с ним больше не общаемся. Как-то я был в Лондоне и позвонил ему по телефону, а он ответил: «Хозяина нет дома». Думал, что ему удалось достаточно хорошо скопировать голос своего слуги. Но я все равно узнал его…
Месье Диссель так сиял, словно ссора с братом доставляла ему величайшее удовольствие. Оливеру пришлось прервать словесный поток, который неустанно изливал его собеседник.
— Все это очень интересно, месье Диссель, но меня не интересуют ваши семейные дела. Вы любезно ответили на мое письмо по поводу бриллиантов леди Теймаунт. Можете ли вы выкупить бриллианты, о которых шла речь?
Месье Диссель торжествующе улыбнулся. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда большой кожаный бумажник и величественным жестом положил его на стол. Открыв бумажник, он сначала вынул пачку писем и визитных карточек, затем пакетик из белой бумаги. Месье ловким движением пальцев развернул пакетик — и бриллианты леди Теймаунт засверкали перед Оратором.
— Вот они! — произнес Диссель. — Я заплатил за них двести тридцать тысяч франков. На этом я выиграл тридцать тысяч. Я вовсе не хочу скрывать, что это дело принесло мне прибыль.
Оратор подошел к двери спальни и позвал эксперта, которого привез с собой из Лондона. Тот тщательно осмотрел все камни один за другим. Генри Диссель с веселой усмешкой наблюдал за его действиями. Наконец мистер Ратор отсчитал двадцать три тысячефранковых банкноты, и бельгиец, тщательно сложив, сунул их в карман.
— Полагаю, месье Диссель, вы не собираетесь назвать имя человека, у которого купили камни? — поинтересовался сыщик.
Бельгиец пожал плечами.
— Он, может быть, порядочный человек, а, может быть, и нет, — сказал он. — Если я назову его имя, то возникнет масса недоразумений, вопросов и требований, и он скажет мне: «Месье Диссель, вы доставили мне много неприятностей. Я больше не желаю иметь с вами дела».
— Где находится контора вашего брата в Лондоне? — спросил Оратор.
— Контора Теодора на Виктория-стрит, номер девяносто шесть. Но мы с ним в плохих отношениях, что, конечно, нехорошо и не по-христиански.
Сыщик нахмурился.
— Теодор? А у него есть второе имя? Как его зовут полностью?
— Теодор Луи Газеборн Диссель. Я — Генри Фредерик Динегем Диссель.
Оратор в упор посмотрел на собеседника.
— О! — многозначительно произнес он.
Другой на его месте сказал бы гораздо больше, но инспектор Ратор был, как мы знаем, скуп на слова, чем и заслужил свое прозвище.
Месье Диссель был бельгийским подданным и уже десять лет вел свое дело в маленькой конторе на бульваре Милитер. Хозяин помещения не отличался аккуратностью, — так, по крайней мере, подумал Оратор, когда пришел поговорить с ним. Над письменным столом в золотой рамке висел красочный диплом, удостоверявший спортивные успехи месье Генри Дисселя.
По его словам, он был агентом, представлявшим несколько текстильных фабрик — английских, германских и американских. Дела часто заставляли его путешествовать. Он состоял членом клуба, в котором шла рискованная игра, но, хотя и был страстным игроком, в его поведении не замечалось ничего предосудительного. Изредка он перепродавал драгоценности, старинные вещи и даже недвижимость. У него была хорошая репутация, и потому он как нельзя лучше годился на роль агента по перепродаже краденого.
* * *
Теодор Луи Газеборн! Это имя звучало в ушах мистера Ратора во время всего обратного пути в Англию.
В Лондоне он сразу же вручил бриллианты их владелице, принявшей его в весьма раздраженном состоянии духа. Ей было жаль (ее собственные слова) каждого пенни вознаграждения: полиция обязана была найти и вернуть ей бриллианты бесплатно. Она дала даже понять, что не исключает возможности участия полиции вообще, и главного инспектора Ратора в частности, в дележе ее денег.
Оратор слушал как будто внимательно, но мысли его были далеко. Он думал о мистере Теодоре Луи Газеборне Дисселе и месье Генри Фредерике Динегеме Дисселе.
…Возвращаясь домой, Оратор неожиданно воскликнул:
— Поразительно!
— Что поразительно? — спросил удивленно его сосед: мистер Ратор находился в этот момент в вагоне железной дороги.
— Все, — спокойно ответил Оратор.
Его спутник осторожно отодвинулся в самый угол, поближе к стоп-крану.
…Действительно, версия, которая начала складываться у Оратора, казалась почти невероятной.
С необычайным терпением он возобновил поиски, стараясь отыскать новые нити, ведущие к давно забытым преступлениям. В течение трех недель он посетил не менее двенадцати лондонских тюрем, расспрашивая крупных воров, попавших за решетку. В конце концов ему удалось нащупать хорошо законспирированный путь из Лондона в Бельгию, на котором краденые драгоценности проходили через много рук. Не все они попадали в Брюссель. Иногда их привозили в Льеж, иногда — в Остенде, но, как бы то ни было, в конце пути находился таинственный адресат, которого можно было встретить только в кафе, в пивной или в гораздо более подозрительном месте; встречи эти заранее назначались в Лондоне.
— Вот как это делалось, мистер Ратор, — говорил преступник, отбывавший наказание в Медстон-Голе. — Если нам попадалась хорошая добыча, мы звонили по телефону, и нам указывали место, где можно сплавить ее. Каким образом эти посредники добывали сведения, я не знаю. Тогда один из наших отправлялся по этому адресу и всегда возвращался с солидной суммой. Мне приходилось и самому иметь с ними дело.
— Вы не встречали среди них иностранцев?
— Никогда. Бывало, придешь в кафе, и тут кто-нибудь подойдет и скажет: «Вас ожидают на улице». Обычно он ждал в машине за углом, быстро просматривал вещи, называл цену и сейчас же выплачивал деньги.
Вскоре у Ратора выдался свободный день, и сыщик им воспользовался, чтобы познакомиться с братом месье Генри Дисселя. Брюссельская контора Генри состояла из одной комнаты, в которой царил беспорядок. У энергичного Теодора помещение было обставлено мебелью из полированного красного дерева и сияло ослепительной чистотой. На стеклянной входной двери было красиво выведено золотом:
Теодор ДИССЕЛЬ,
инженер
Хозяин конторы был высокого роста, тщательно одет и выбрит. Его волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая большой лоб. Он носил монокль, по-английски говорил безукоризненно и выглядел как человек из общества.
Секретарша провела мистера Ратора в кабинет, где Теодор сидел за таким сверкающим письменным столом, что, казалось, его только что привезли из магазина. Теодор поклонился гостю слишком уж церемонно, выдавая тем самым свое иностранное происхождение.
— Какое-то тайное чувство подсказывает мне, что вы пришли сюда по поводу моего брата, — сказал он, словно извиняясь. — Мне известно, что вы были у него недавно: он писал мне о вашем посещении. Должен признаться, что я сейчас чувствую себя довольно неловко.
— Почему? — резко спросил Оратор.
Месье Теодор Диссель прошелся по кабинету, засунув руки в карманы отлично выглаженных брюк.
— Видите ли… — он остановился в нерешительности. — Мне не хотелось бы говорить о нем дурно, да это было бы и неестественно… Он человек горячий, не всегда корректный, но, в общем, неплохой. Когда человек так легкомысленно обращается с деньгами, то ясно, что он может в любой момент попасть в затруднительное положение. Вероятно, дело касается какого-нибудь долга, которого брат не уплатил? Я надеюсь, он не совершил ничего преступного?
В каждом слове и движении Теодора ощущалось беспокойство. Именно так должен был себя вести, по мнению Оратора, взволнованный брат.
— Если речь идет о деньгах… — Теодор беспомощно пожал плечами. — Я, к сожалению, не могу быть полезен… Я уже ссудил ему пятнадцать тысяч фунтов, которых, конечно, никогда не получу обратно. А я не настолько богат, чтобы постоянно давать ему деньги.
— Ни о каких долгах вашего брата мне неизвестно, — сказал Оратор. — Скажите, он — бельгийский подданный?
