Взяв нитку двумя пальцами за концы, Вениамин натянул ее и резко дернул в разные стороны. Серебристое покрытие, оставшееся в пальцах левой руки, он щелчком сбросил на пол. Пальцы правой руки Вениамин продолжал держать плотно сжатыми, хотя со стороны казалось, что в них ничего нет.
И тут Сид чуть было не стукнул себя ладонью по лбу, сообразив, что затевает Вениамин Ральфович. Не иначе, как сосед по камере обзавелся где-то той самой мономолекулярной нитью, о которой однажды рассказывал Сиду дядя Юксаре!
– Ниточка из атомов углерода, сцепленных меж собой каким-то хитроумным способом, – говорил Юксаре, прихлебывая из фляжки самодельный джин, который сам он по непонятной причине именовал «Капитанским». – Настолько тонкая, что легко проходит сквозь межмолекулярные соединения. Во так! – Юксаре неожиданно сунул Сиду под нос палец с толстым, обломанным ногтем – почему-то средний палец, а не какой другой. – Допустим, полоснули тебя поперек пальца мономолекулярной нитью. Ты в первый момент ничего и не почувствуешь. А потом, глядишь, палец – вжик! – и отвалился, – средний палец Юксаре изогнулся, точно крючок на конце багра. – Но! – теперь перед носом Сида торчал указательный палец Юксаре. – Если успеть прижать палец к прежнему месту и как следует зафиксировать, так межмолекулярные связи восстановятся и вроде бы ничего и не произошло. Во как, парень!
– И где же такую нитку прикупить можно? – насмешливо поинтересовался Сид.
Из всех знакомых Сида дядя Юксаре был, пожалуй, единственным, чьи интересы можно было назвать разносторонними. Но имелась у него слабость – любил приврать. Даже не приврать, а прихвастнуть малость. Так разве ж то грех?
– Дурак ты, Сид, – спокойно, без обиды ответил тогда Юксаре и в очередной раз приложился к фляжке. – А мономолекулярная нить не для дураков всяких. Ею только спецслужбы пользуются.
– А тебе-то о ней откуда известно? – продолжал подтрунивать над родственником Сид.
На этот раз Юксаре отчего-то обиделся.
– Оттуда, – ответил он брюзжащим голосом. И, помедлив, еще раз повторил: – Оттуда!
На этом разговор и закончился.
Тогда, слушая Юксаре, Сид был уверен, что родственничек по своей обычной привычке заливает, а вот сейчас, наблюдая за приготовлениями Вениамина, неожиданно вспомнил о том давнем разговоре.
Вениамин тем временем присел на корточки возле двери камеры и принялся за дело. Работал он спокойно, неторопливо, как будто всю жизнь только тем и занимался, что срезал замки мономолекулярной нитью. У Сида не было возможности внимательно следить за манипуляциями Вениамина, но, когда, обернувшись, Обвалов весело подмигнул ему, парень понял, что дело сделано.
– Давай! – Сид тут же протянул руку через решетку и нетерпеливо дернул пальцами. – Давай, теперь я свою камеру открою!
– Найн, – улыбнувшись, качнул головой Вениамин.
Лицо Сида недоумевающе вытянулось.
– Инчэ? – произнес он почти в полный голос. – Ты же гуторил, шо мы вместе…
– Не дам, – откинув полу ветровки, Вениамин спрятал мономолекулярную нить за блестящую этикетку с надписью «VROOM». – Замок ты все равно открыть не сможешь, а вот пальцы себе отрежешь запросто.
– Так як же?..
– Твою камеру я отопру ключом.
– Яким таким ключом?
Посмотрев на парня, Вениамин невольно усмехнулся. Сид не иначе как решил, что сосед собрался обвести его вокруг пальца. Подумал бы лучше о том, что, будь у него такое намерение, Вениамин мог и вовсе не ставить соседа в известность о своем намерении покинуть нынче ночью «Ультима Эсперанца».
– Я отопру твою дверь ключом, шо принесет джанит, – медленно произнес Вениамин.
Голос его звучал настолько уверенно, что Сид задумался, хотя и не видел в этом особого смысла. Более странного человека, чем Вениамин Ральфович, он в жизни своей не видел. Ну, если не считать, конечно, свихнувшихся фетюков из квартала Желтые Кирпичи. Обвалов не был похож на фетюка. Но не было у него ничего общего и с нормальным оллариушником. Сид в задумчивости дернул замок, висевший у него на шее.
Была у Порочного Сида такая интересная особенность – когда он крепко над чем-то задумывался, то мог прийти к самым неожиданным выводам, способным удивить кого угодно, а не только преподавателя элементарной логики на курсах повышения квалификации работников полей ассенизации и отстоя. Сид и сам привел бы несколько случаев, когда подобная манера мышления сослужила ему не лучшую службу, но все равно не мог ничего с собой поделать – знал, что нужно сказать «да», а все равно говорил «нет».
Одному Хиллосу известно, куда бы на этот раз завел сложный мыслительный процесс Порочного Сида, если бы стрелки часов не сошлись на цифре двенадцать, что заставило дежурного надзирателя покинуть уютную комнатушку и выйти в тюремный коридор. Двигало им при этом отнюдь не чувство долга, а элементарное нежелание получить втык от начальника тюрьмы, который с трепетным волнением и нежностью относился к разработанной им самим программе под названием «Робим Оллариу вместе!». Поутру, явившись на службу, начальник тюрьмы первым делом интересовался, как прошло полуночное пати в каждом тюремном блоке, а случалось, что и видеозаписи просматривал. Понятное дело – выслуживался перед вышестоящим начальством. Но рядовые джаниты были на него за это не в обиде – что поделаешь, когда жизнь такая.
Сид почувствовал на себе острый взгляд Вениамина.
– Сделаешь? – тихо спросил Вениамин, когда парень посмотрел в его сторону.
И все, ни слова больше, – глупо дважды повторять одно и то же.
Сид быстро кивнул и снова перевел взгляд на надзирателя.
Джанит вышел на середину прохода, остановился, окинул суровым взглядом камеры-клетки и подтянул широкий ремень, на котором висели кобура с пистолетом, чехол с наручниками, пластиковая дубинка и большое кольцо с ключами. Движения его были неспешны и основательны – он точно знал, что ему нужно делать, и не собирался отклоняться от установленной процедуры. Сунув два пальца в карман куртки из кожзама, джанит вытянул оттуда плоский металлический свисток. Заранее улыбаясь в предвкушении того, что должно произойти, надзиратель поднес свисток к губам и со всей дурацкой мочи дунул в него.
Резкий, пронзительный свист, вибрируя на грани слышимости, тонким сверлом вошел в уши. Вениамин, не ожидавший такого, невольно пригнул голову и зажал уши руками.
До полуночного Оллариу-пати заключенным запрещалось раскладывать лежаки, но кое-кто уже дремал, примостившись на корточках в дальнем углу камеры. Свисток надзирателя заставил всех мгновенно вскочить на ноги.
Довольно ухмыляясь, джанит сунул свисток в карман.
– Инчэ, мразь, готовы к Оллариу? А ну-ка, разом! Во имя Хиллоса, Уркеста, Сидуна и детей их оллариушников!
Сорвав с пояса дубинку, джанит взмахнул ею, точно капельмейстер жезлом.
– Оллариу! – нестройно и неслаженно затянули заключенные.
Подбоченясь, джанит недовольно покачал головой.
– Разве так робят Оллариу? Воете, точно стадо мулов. А ну, еще раз!
Взмах дубинкой.
– Оллариу!
Все так же неслаженно, но громче, чем в первый раз.
– Еще!
– Оллариу!!
– Еще! Во имя Хиллоса, Уркеста, Сидуна и детей их оллариушников!
– Оллариу!!!
Джанит сделал вид, будто хочет снова взмахнуть дубинкой, и заключенные уже набрали воздуха в грудь, готовясь в очередной раз сделать Оллариу, но рука с дубинкой неожиданно упала вниз. Это была не импровизация, а отработанный элемент полуночной игры, с которым был незнаком разве что тот, кому впервые довелось коротать ночь в стенах «Ультима Эсперанца».
– Плохо, – с разочарованным видом произнес джанит. – Очень плохо. Не разумею, в чем тут бизнес, но Оллариу у нас нынче не получается. Мозгую, придется тренироваться.
Заключенные недовольно зароптали. Игра игрой, но, случись у надзирателя плохое настроение – мало ли, что бывает, деньги в брик-брок проиграл или с женой поцапался, – и Оллариу-пати могла продолжаться до рассвета. А рассвет наступит нескоро.
– Так, – джанит хлопнул дубинкой по раскрытой ладони. – У меня два варианта. Или мы все вместе робим Оллариу до утра, или находим того, хто нам мешает. Мне лично все равно – у меня дежурство до девяти, – пластиковая дубинка еще раз ударила по раскрытой ладони. – Ну?
Сид обеими руками вцепился в решетку, так, будто прутья собирался вырвать.
– Это он! – пронзительно, во всю глотку заорал парень. – Он! Я слухал – он не робил Оллариу вместе со всеми!
Удивленно и несколько недовольно джанит посмотрел на парня. Он рассчитывал, что игра протянется дольше. Кроме того, непонятно было, с чего это вдруг Порочный Сид решил заделаться стукачом? Прежде за ним такого не водилось.
– Хто? – спросил надзиратель.
– Он! – Сид уверенно ткнул пальцем в Вениамина. – Он молчал, когда все делали Оллариу! Только рот для блезиру разевал!
