— Магистр, дайте ему выпить, прошу вас, — сказал он. — Иначе, боюсь, это не закончатся.
Деканус на одеревеневших ногах грузно прошел по кабинету, опасливо обошел «супругов» де Напье, столкнувшись с подлокотником глубокого кресла, и наконец-то достиг своего рабочего стола, заставленного кипами аккуратно сложенных, выровненных по линейке документов. Немного поборовшись с внутренними противоречиями и праведным гневом, деканус открыл нижний ящик и извлек на свет почти полную бутылку вина «La corona della terra», дорогого его сердцу вина, напоминающего о давно забытой родине.
Эндерн взглянул на бутылку и начал меняться, возвращаясь к изначальным формам и габаритам. Он быстро приблизился к столу, жадно схватил бутылку, вцепился зубами в упрямую пробку, невнятно бормоча ругательства, и откупорил ее с характерным звуком. Вино плеснуло на ковер. Эндерн с силой прицельно выплюнул пробку, угодив прямо в горделивый, на античный манер красивый профиль Максимилиана Ванденхоуфа. На круглых красных щеках декануса вспухли желваки. Оборотень не придал успеху значения и с жадностью присосался к горлышку, запрокинув голову. Кадык задвигался с поразительной быстротой.
— Наконец-то! — протяжно отрыгнул Эндерн, отлипнув от осушенной наполовину бутылки. — Три, сука, недели…
— Не ной, Эндерн, — недовольно поморщился Гаспар.
— Иди-ка ты на хуй, жлоб тьердемондский! — огрызнулся оборотень. — Ты-то три недели мял Графине сиськи, кувыркался с ней на пуховых перинах и жрал с барского стола, а я шестеркой жался по обоссанным углам да таскал графинины шмотки! У нее одних кальсонов на дивизию шлюх! — возопил он и заглушил обиду долгим глотком.
— Сulottes et bas propres! — в притворном возмущении поправила Жозефина, задетая грубым незнанием наименований вещей женского гардероба.
— Да похеру чем дырку закрываешь!
Блондинка, хитро прикрыв правый глаз, показала оборотню язычок, выставила присогнутую в колене правую ножку, игриво подтянула юбку, приобнажая бедро, и резко одернула ее, дразня бессовестно заинтересовавшегося Эндерна кокетливо наставленным пальчиком. Элуканте попробовал стоически убедить себя в том, что под юбкой у распутной девки панталоны все же есть, просто бесстыже короткие.
— Прошу извинить за этот цирк, — скупо улыбнулся де Напье, глядя на декануса с сочувствием. — Мы не самая приятная компания. Однако Паук отплатит вам за все хлопоты и неудобства, которые мы доставим и причиним. В этом можете не сомневаться.
Деканус испуганно вздрогнул. «Паук отплатит» — фраза, которую не очень хочется слышать.
Гаспар вяло покрутил головой, разглядывая стены кабинета.
— Что скажешь? — спросил он блондинку. Та легкомысленно пожала белыми плечиками.
И тут Элуканте задрожал. Он понял, что все это время смущало его во внешности потаскушки, — глаза. Неестественно яркие глаза, каких не бывает у простых людей. А когда они вспыхнули, загорелись потусторонним, холодным бирюзовым светом, он это осознал.
Его затрясло. Но не от похотливого и непристойного возбуждения, вызванного бессовестной манипуляцией низменными инстинктами и рефлексами мужского тела. Его затрясло от ненависти. Бесстыжая шлюха была не просто шлюхой. Она была чародейкой арта! Проклятой ведьмой! Как любой академик Ложи, магистр Элуканте ненавидел чародеев арта. Избалованные выродки, пережитки прошлого, которых зачисляют в Университет бесплатно и на льготных условиях, преподавательский состав смотрит сквозь пальцы на все их разгильдяйство, носится с ними, чуть ли не задницы подтирает, вытаскивает на экзаменах, а при вступлении в Ложу — они еще и мгновенно взлетают по карьерной лестнице до невиданных высот. Особенно ведьмы, которым для успеха всего-то нужно раздвинуть ноги перед влиятельным любовником из Собрания или вовремя сунуть язык между ляжек любовницы. Томаццо Элуканте честно и верно служил Ложе двадцать два года и все чего он добился — четвертый круг и должность декануса. А в итоге Ложа и вовсе выслала его из столицы в проклятые пески Кабира за какое-то ничтожное и мелкое нарушение. А эта сука… этой шлюхе…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Работа любительская, — промурлыкала Жозефина без малейшего акцента, — слабая, но вполне сойдет. Если, конечно, Эндерн опять не начнет что-нибудь ломать, а мы будем говорить потише.
Элуканте не сдержался и оскорбленно фыркнул, выпятив для значимости живот. Он, между прочим, магистр четвертого круга, выпускник Университета с отличием и эксперт среди академиков по наложению печатей и сигилей, а какая-то расфуфыренная пустоголовая девка смеет критиковать его работу?
Эндерн разлегся на мягком ковре возле поверженного багажа, хлебнул из бутылки, нашарил цилиндр и водрузил его на лохматую башку. Повозился с ним, решая, как он лучше сидит, и сдвинул на глаза.
— Ну что ж, раз так, можем и поговорить, — объявил де Напье и без спроса, по-хозяйски подошел к глубокому мягкому креслу, с облегчением повалившись в него под грузом собственного тела. — Садитесь, магистр.
Элуканте помялся, смятенный столь великодушным предложением.
— Полагаю, вы знаете, с какой целью мы прибыли? — спросил Гаспар, когда Элуканте уселся на стул за рабочим столом.
— В общих чертах, — кашлянул деканус, сопротивляясь неестественным порывам глядеть на чародейку, которая встала слева от кресла и заботливо положила руку на плечо тьердемондца, широко ему улыбаясь.
Элуканте внутренне возмутился: все-таки он считал себя галантным мужчиной, некогда вхожим в лучшие салоны столицы, и усесться самому, не предложив место даме хотя бы из вежливости… Впрочем, распутная ведьма, судя по всему, не сочла себя оскорбленной и привыкла стоять.
Внимательнее присмотревшись к Напье, деканус наконец-то понял, что пьяный блеск в его глазах не наигранный. Тьердемондец действительно был либо пьян, либо принял что-то более крепкое и постыдное.
— Мне сообщали, что в Кабир направлены тайные агенты, выполняющие очень важное поручение Собрания Ложи повышенной секретности, — произнес Элуканте.
— О нет, — весело рассмеялся Напье, обняв Жозефину за бедра. Чародейка склонилась к нему, притиснула его голову к пышущей жаром груди и чмокнула в макушку. — Никакой секретности, магистр! Вы просто обязаны рассказывать всем о распущенных детях имперских промышленников, которые приехали в Кабир сорить родительскими деньгами, просаживать их на срамные утехи и незаконные развлечения, плевать на мораль, общественное мнение и святость брачных уз! Вы обязаны всячески возмущаться, негодовать, порицать разврат и наше моральное разложение. Это у вас уже получается просто изумительно.
Элуканте хмуро посмотрел на слишком уж проницательного для пьяницы тьердемондца, побарабанил по столу пальцами. Он уже понял, что его роль в этом деле будет более чем скромная.
— Паук доверяет вам, магистр, — сказал Напье, отпустив чародейку. — Именно поэтому и обратился к вам. Он убежден, что вам никогда в жизни не придет в голову предать его или провориться. А еще он знает и ценит вашу исполнительность, ответственность и усердие.
Жозефина подняла на декануса личико, одаривая красивейшей из улыбок и красноречивым взглядом ярких бирюзовых глаз. Элуканте сглотнул.
— Это ты за себя звони, сыроед, — лениво подал голос с пола Эндерн. — Я-то эту крысу, сука, насквозь вижу. Лучше в бане мыло уронить, чем ему довериться.
Элуканте опасливо покосился на злобного ублюдка. Мог бы сделать замечание о его богатом опыте поднятия мыла, но побоялся. Деканус читал, что столь редко встречающиеся даже в былые времена полиморфы крайне неуравновешены — из-за специфики и особенностей их непостоянной натуры. Поэтому их действительно лучше не злить лишний раз.
Гаспар предупреждающе поднял руку, пресекая начинающуюся перепалку.
— Вас просили, — напряженно продолжил тьердемондец, — подготовить некоторые сведения. Вам удалось?
Элуканте выпрямил спину. Хотелось бросить что-нибудь надменное, но он сдержался. У него был лучший способ уесть зарвавшихся «агентов». Деканус встал, ни слова не говоря, вышел из-за стола и, грузно, неуклюже переваливаясь, заложив руки за спину, подошел к портрету Максимилиана Ванденхоуфа. Немного поразмыслив, все-таки бережно снял его со стены. Эндерн, молча следивший за ним из-под полей цилиндра цепкими желтыми глазами, ухмыльнулся — за портретом находился тайник. Деканус оттянул ворот мантии, извлек висевший на шее купритовый ключ, вставил его в скважину и несколько раз провернул против часовой стрелки. Открыл стальную дверцу так, чтобы любопытные совиные глаза выгнувшего шею полиморфа не узрели содержимое тайника, украдкой вынул стопку перетянутых голубой тесьмой листов бумаги. После чего быстро закрыл дверцу, поспешно спрятал ключ и, держа под мышкой секретные депеши, недолго повозился, возвращая портрет на законное место.
