Когда Николай «отработал» первые два месяца, как он сам себе говорил – «на отраве», бригадирша снова вызвала его к себе.
– Вот. – Вместо привычных пакетиков с мелко нарезанным салом, она протянула ему пластиковую «полторашку» с розовой жидкостью. – Разбрызгаешь на снегу на протоптанных тропинках, там, где жильцы гуляют с собаками.
– Но ведь они травят только бродячих? – Удивился Николай.
– Не твоего ума дело! – Рявкнула бригадирша, и бросила ему пятитысячную купюру «премии».
Дворники, то и дело судачили, и гадали о том, кто же теперь сотрудничает с Петровым. Ленка, которая раньше промышляла на собачьей смерти, давно уволилась, а потом и вовсе умерла от рака.
Наступило лето, и задания, которые давали Николаю Петров и бригадирша, перешли на индивидуальный план. Ему показывали фотографию собаки, называли адрес, по которому она живет, и давали плотно заклеенный пакетик из обёрточной бумаги.
– Сам не открывай, – строжилась бригадирша. – Только дашь понюхать, сразу выбрасывай в мусорный контейнер. – И совала в руку две пятитысячных.
Когда дело дошло до собак, живущих в его доме, Николай воспротивился:
– У себя во дворе гадить не буду и точка!
– Ты чего? – Бригадирша повысила голос. – Только попробуй отказаться, я тебя ославлю на всё ЖЕУ, руки никто не подаст.
Но Николая разоблачили жильцы, с первой же его попытки отравить красивого, молодого пса – метиса кавказской овчарки. Николай долго втирался в доверие к его хозяйке, делал вид, что хочет с ним поиграть. Но пёс всегда истошно на него лаял, видимо чувствовал недобрые мысли Николая. Да к тому же, Николай сильно боялся эту собаку, и всегда вздрагивал, как только пёс подавал голос. Когда прошли все сроки отчётности за проделанную работу, бригадирша покрыла Николая трёхэтажным матом, и пригрозила уволить из ЖЭУ по статье за прогул. Николай, и в правду, прогулял три дня после майских праздников – задержался на огороде, потому что не мог прийти в себя после обильных возлияний с соседом.
И вот, приняв для храбрости стакан водки, Николай спустился во двор, где пожилая хозяйка выгуливала своего кавказца – полукровку, сидя на скамейке. Как только пёс увидел Николая, он оскалился и зарычал. Николай присел перед ним на корточки на безопасном расстоянии, и заговорил с хозяйкой. Пёс постепенно успокоился, и Николай уже достал пакет с отравой, чтобы в удобный момент сунуть его под нос собаке. И вдруг он услышал, как кто-то сверху кричит хозяйке пса, чтобы она гнала от себя в шею, этого дворника. Николай сообразил, что это про него, но решил сделать вид, что его это не касается. Тем более что пожилая женщина не услышала, что ей кричали с балкона, и продолжала спокойно с ним разговаривать. Когда крики сверху прекратились, Николай испугался, что тот, кто кричал, сейчас спустится вниз и ему несдобровать. Он наспех попрощался, и попытался подняться, но стакан водки не дал ему сделать это быстро, и через секунду он получил увесистого пинка под зад, и уткнулся носом в морду кавказца. Почувствовав дыхание пса, Николай приготовился, ощутить на своём лице его клыки. Но чья-то рука схватила его за шиворот, и отбросила от собаки.
Через три дня, Николай отравился к своему старому знакомому Василию, который жил на садовом участке в пригороде. Он честно всё рассказал Василию о своей «подработке» отравителем собак, и спросил совета, как ему быть дальше. Бригадирша сживала его со свету угрозами, рассказать обо всём в конторе, а не ходить на работу он не мог. Нарушить постановление суда было ещё страшнее, чем разоблачение перед коллективом ЖЭУ.
Василий, молча, выслушал покаянную речь приятеля, и так же молча, врезал ему кулаком под дых. Потом они пили водку, и Василий, не переставая, материл Николая за то, что тот продал душу дьяволу, губя души невинных животных. Когда водка кончилась, Василий выгнал Николая, и велел, больше не показываться ему на глаза. «А то собак спущу!» – пригрозил на прощанье Василий.
Николай пошёл домой пешком, потому, что автобусы уже не ходили. Темнело быстро, и когда впереди показалась теплотрасса, Николай с облегчением подумал, что ещё до сумерек доберётся до освещённых улиц, а там и до дома недалеко. Но через несколько шагов ему сдавило грудь, и он завалился на бок, хватая ртом воздух.
Николая нашли через два дня. Он так и лежал на боку с отрытым ртом и остекленевшими глазами.
Кортик
Быль
– Ну, вот и добрались! – Агния Николаевна по хозяйски уселась, на аккуратно застеленную кровать. – Вы чего стоите, как неродные? Несите сюда чемоданы! А корзину, зачем в комнату тащишь? Там продукты, сейчас буду обед готовить, Таська до ночи на работе, а Лариска с бабушкой, наверное, нас встречать пошли!
Братья – семнадцатилетний Юрка и четырнадцатилетний Борис, немного повздорив между собой, занесли в комнату чемоданы и молча встали перед матерью.
– Опять встали, печку кто растопит?
– Юркина очередь. – Проворчал Борька. – А я погулять хочу. Там Мишка Скворцов…
– Мам, он всегда убегает гулять, хоть бы дров принёс!
– Правильно говоришь, Юра! Борька, принеси дров и беги к своему Скворцову. – Борис тут же рванул на улицу. – Да не упади с лестницы, несётся как угорелый! Юр, радио включи!
Голос диктора заканчивал какую-то фразу: «…ветского Информбюро!»
– Юрка, сделай тише, что так громко то!
– У тёти Таси ручка сломана, тише не делается. – Юрка не слушал, что говорит диктор, но удивился, что молчит мать, разбиравшая корзину с едой. И повернулся посмотреть, может, вышла. А мать сидела у стола, прижав к груди свёрток с хлебом, бледная и растерянная.
Вечером, когда вернулась тётя Тася, они с матерью пошли в комендатуру, искать отца. А Юрку с Борькой оставили водиться с малявкой Лариской.
– Как думаешь, эта война надолго?
– Не знаю. Мой призыв через год. Я хотел в кавалерию. А теперь кавалерию, наверное, отменят. У немцев танки, я в газете читал, против них кавалерия не устоит.
– Да, танки железные, а кони живые. Лариска, а ты танки видела?
Лариска промолчала. Ей очень хотелось спать, а глупые братья пристают с какими-то танками. Но, подумав, сказала:
– Танки я в кино видела, про белых. Их наши все сломали!
– Эх ты, двоечница! Не сломали, а подорвали!
– Я не двоешница, у меня только по шистописанию шетвёрка! – И Лариска разревелась, не столько от обиды, сколько от усталости. Мама с тётей Агнюшей куда-то ушли и не накормили. Мама обещала, что когда приедет тётя Агнюша, будем, кашу с мясом есть. А на столе лежали только зелёные яблоки и большая буханка чёрного хлеба.
– Да не реви, ты, дура! – Прикрикнул на неё Юрка. – Борька дразниться, а ты ревёшь, как маленькая!
Но тут вошли усталые женщины – их матери, следом шёл отец мальчишек – офицер, капитан пограничник. Он прямо с поезда был отправлен военным патрулём в городскую комендатуру. Сказал, что скоро вернётся, а пришёл, только теперь, затемно.
Уже засыпая, Борька слышал, как взрослые разговаривают за столом. Отпуск отменяется, потому, что отца направляют в Ново-Николаевск на призывной пункт, проводить строевую подготовку с новобранцами. А Юрка уже осенью поступит в военное училище на ускоренный курс и к совершеннолетию станет младшим лейтенантом. «Вот везёт!» – подумал Борька. – «Уже и служить на войну возьмут».
Мать вернулась из мастерских пораньше. Она несла на руке недошитую шинель.
– Борь, поставь нагреть воды, скоро Юрка приедет на побывку. Хоть отмою его.
Юрка лежал в госпитале, недалеко от Томска, со смешным, с точки зрения Борьки ранением – в самую пятую точку. Юркина часть сопровождала подводы с ранеными, которых вывозили с места военных действий. Минёры проложили дорогу через минное поле. А Юрка решил покрасоваться перед молоденькими медсёстрами и прогарцевал вдоль строя, немного обогнав его. Вот тут-то, красавец конь и задел задней ногой мину. Никто от взрыва не пострадал, даже конь остался невредимым. А Юрку догнали четыре осколка. Борька злился, что все пацаны во дворе уже знали, про смешное Юркино ранение, и посмеивались за Борькиной спиной. Это бабушка и мама рассказали всем соседям, про приключившееся с Юркой несчастье, а те разнесли эту новость на весь двор и на всю Розочку. Хоть бы уж не говорили, куда его ранило!
Мать уселась за швейную машинку, чтобы дошить шинель и гоняла Борьку туда сюда по хозяйству. Одно было хорошо, в честь Лёнькиного приезда, зарубили курицу, купленную на рынке за пол-литра спирта.
Вечером, мать пошла в мастерские, сдать пошитую шинель, а бабушка вышла во двор поболтать с соседками. Братья разговаривали про войну, и даже подросшая Лариска прислушивалась к их разговору, хоть и делала вид, что внимательно читает учебник.
