Нельзя так нельзя. У меня есть работа, а работа в наши дни важнее мадонны.
И вот, наконец, все позади. Сегодня я первый раз попал в лабораторию. Она помещалась на новенькой, тихой, тенистой улочке, еще не пропахшей бензинной гарью. Светлый двухэтажный домик лаборатории меньше всего походил на научный центр. К нему примыкал высокий глухой забор, из-за которого выглядывали густые кроны старинных лип. А через пятнадцать минут я увидел их корни. Шеф в белоснежном халате и шапочке шагал рядом со мной по маленькой липовой аллее.
— Сегодня только первое знакомство, беглый осмотр. Смотри, удивляйся и не задавай много вопросов. Все вопросы — завтра. Тебе будет интересно выслушать ответы, а мне — узнать первые впечатления…
Первые впечатления. В одной из комнат в небольшом металлическом ящике я увидел шевелящуюся серую массу, которую принял вначале за скопление каких-то жуков. И лишь подойдя ближе, я понял, что это мыши. Сотни мышей, не превышающих по своим размерам канцелярской скрепки. Нет, это были не крохотные розовые детеныши, а взрослые сверхкарликовые мыши с хвостом не толще иголки.
— Для таких мышей у нас есть и соответствующие кошки, — улыбнулся фон Вальден, подводя меня к следующему стенду.
В одной из клеток я действительно увидел мохнатых существ, напоминавших елочные игрушки. Их трудно назвать кошками, хотя это, бесспорно, были кошки — очаровательные, ласковые, десятисантиметровые кошки. Они чуть слышно мурлыкали, когда шеф гладил их пальцем и почесывал за ухом спичкой.
Весь корпус был наполнен всевозможными карликами. Некоторые из них воспринимались просто как детеныши и не поражали воображения. Другие были прямо-таки восхитительны. Трудно даже представить себе лошадь, которую можно посадить в чемодан, или датского дога, способного уместиться в коробке из-под ботинок. Иногда казалось, что все это какая-то оптическая шутка, будто кто-то держит перед твоими глазами перевернутый бинокль. Я еще не пришел в себя после всего увиденного, когда Вальден весело предложил:
— Не хочет ли наш Гулливер предпринять второе путешествие?
Я был уже несколько подготовлен к чудесам, но, согласитесь, курица, доходящая вам до пояса, может вызвать возглас изумления. Здесь было особенно много птиц: воробьев, превышающих по размерам ворон, и ворон величиной с кондора. Тут были и гиганты млекопитающие, но не столь потрясающих размеров.
— А вот наша гордость, — сказал Вальден, подведя меня к стеклянному шкафу, внутри которого рядом с белыми фарфоровыми радиаторами белели два продолговатых мешка. — Пари, что ты не догадаешься, что это такое? А? Это яйца муравьев! Скоро мы увидим новое чудо…
Но самое необычайное ждало меня впереди, в так называемом корпусе N. том самом, где мне предстояло работать.
О нет, здесь перед моими глазами был уже не бинокль, а какое-то странное кривое зеркало. Я видел крыс с нормальными головами и сморщенными крохотными туловищами; собак с лапами толщиной не более карандаша, которые не могли даже удержать их тела; свирепого нильского крокодила, хвост которого превосходил длину туловища раза в четыре. Это была сумасшедшая пляска размеров и пропорций. Казалось, все эти животные были созданы природой в припадке какого-то безумия.
Откровенно говоря, обитатели корпуса N произвели на меня тягостное впечатление. Я шел домой пешком, стараясь осмыслить все виденное в лабораториях фон Вальдена.
Все «чудеса» сводились, собственно, к воздействию на рост и развитие животных. Сначала изменения отдельных частей тела особи происходило пропорционально, затем — непропорционально. Но каким образом можно все это сделать?
Дома я лег в постель, захватив с собой несколько надоевших университетских учебников. Кажется, ты знаешь их наизусть, помнишь, на какой странице какая фотография и схема. Но когда надо что-то вспомнить, оказывается, что помнишь все, за исключением того, что тебе нужно. Итак, карлики и великаны…
Тысяча семьсот лет назад Клавдий Гален, сын великого скульптора Никона, опроверг мнение Аристотеля о том, что мозг есть железа, выделяющая слизь для охлаждения организма при работе сердца. Но слизь существовала, и Гален нарек создателем ее маленькую железу — гипофиз. Двенадцать веков спустя знаменитый Андреас Везалий подтвердил это в своих трудах. Прошло еще около сотни лет, прежде чем медики пришли к выводу, что гипофиз и слизь не имеют ничего общего. Но тогда зачем он существует? Уиллс считал, что гипофиз выделяет спинномозговую жидкость, Мажанди — что он поглощает ее. Мнений было столько же, сколько анатомов. И лишь в конце прошлого века француз Пьер Мари раскрыл тайну загадочной железы. Гипофиз — крохотный кусочек нашей плоти, вес которого едва превышает полграмма, управляет ростом. Он выделяет матотропный гормон, влияющий на размеры всех органов и тканей тела. Ведь гипофизарный нанизм, рождающий карликов и гигантизм — его противоположность; акромегалия, при которой непропорционально увеличиваются отдельные части тела; хондродистрофия — страшный недуг, задерживающий рост конечностей, — все они имеют один корень — нарушение функций гипофиза. Собаки корпуса N — хондроди-строфики? Но ведь это сенсация! Шефа можно назвать «королем гипофиза»: он сумел подчинить себе никем еще не побежденную железу! Друг моего отца совершил переворот в науке!
13 февраля. Мое восторженное настроение, вызванное накануне осмотром лабораторий института экспериментальной биологии, не улеглось и к утру, когда я вновь встретился с шефом. На все моя восторги Вальден отвечал добродушной отеческой улыбкой. А когда я, блеснув медицинской эрудицией, выложил все своз догадки об открытии тайн гипофиза, он расхохотался.
— Я вижу, ты кое-что увез из Кельна, Курт. Поздравляю, поздравляю! Итак, ты говоришь «ручной гипофиз»? Неплохо. Для газетного заголовка, — он стал вдруг серьезным. — Ты и прав и не прав. Бесспорно, матотропные гормоны влияют на рост. Ну, а что происходит в глубине гипофиза? Об этом твои учебники молчат. Что такое вообще матотроппый гормон и почему именно он, а, например, не тиреотропный гормон, который также выделяет гипофиз, влияет на рост твоих рук и ног? Ах, уж эта мне старая школа, миллионы названий, за которыми полнейший вакуум. Ты слушал курс биофизики?
— Да, конечно. — По правде сказать, я был сбит с толку резким переходом шефа от улыбок к тону недовольного экзаменатора. Наверное, «да» прозвучало очень неуверенно, потому что шеф продолжал:
— Любое живое тело — это ткани, ткани состоят из клеток. Должно быть, в Кельне уже знают и, возможно, рассказывали вам, что клетка содержит ядро, а ядро, как считают некоторые, в том числе и я, несет, в свою очередь, хромосомы, в которых находятся гены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
