К приезду гостей виллу убрали, надраив даже краны ванных комнат до зеркального блеска. Стерлинг лично проинспектировал комнаты, проверил работу кондиционеров, осмотрел каждый закуток и остался доволен достигнутым образцовым порядком.
Бодровский прибыл из аэропорта точно в указанное время. Черный лимузин, взятый напрокат вместе с одетым в униформу шофером, шурша шинами по гравию дорожки, въехал в распахнутые решетчатые ворота.
Обслуживающий персонал: кухарка, горничные встречали временного хозяина, выстроившись на нижней ступеньке лестницы парадного входа. Отдельно от них, соблюдая дистанцию, стоял англичанин, за спиной которого маячил Святой. Чуть наклонив корпус, старик просеменил по дорожке к лимузину. Он протянул руку, церемонно произнося:
– Мистер Бодровский, рад вас приветствовать в Сан-Стефано-дель-Сантино!
Кряжистый мужчина с фигурой, испорченной животом, нависавшим над брючным ремнем, сдержанно улыбнулся, подавая широкую, словно лопата, ладонь:
– Простите, я слабо владею английским…
Настал черед Святого. Он быстро шагнул вперед, встав плечом к плечу со стариком:
– Мистер Стерлинг счастлив вас видеть!
Отдав дань вежливости, Святой собрался было вернуться на прежнюю позицию, но магнат опередил его. Буравя Святого взглядом цепких стальных глаз с желтыми прожилками, сигнализирующими о проблемах со здоровьем, он отрекомендовался:
– Платон Петрович Бодровский… Промышленник!..
«Промышленник? Скромно, но значительно», – оценил Святой, одновременно пожимая крепкую ладонь гостя.
– Не ожидал встретить соотечественника. Вы что же, компаньоны с мистером Стерлингом? – неприятно властным тоном спросил Бодровский.
– Всего лишь помощник. Зовите меня просто Дмитрием. – Святой отступил за спину англичанина.
Отсюда он рассмотрел спутников Бодровского. Их было двое: смиренно молчавшая женщина и молодой накачанный парень, беспрестанно вертевший коротко стриженной головой.
Супруга Бодровского, одетая с яркой, безвкусно кричащей роскошью, не соответствующей ее возрасту, походила на курицу в перьях колибри. Ее лицо напоминало маску марионетки: густо накрашенные губы с опущенными к подбородку уголками, удлиненный клювообразный нос, придававший лицу выражение печали, невыразительные потухшие глаза. Выйдя из машины, она немедленно закурила, выпуская дым через ноздри.
– Ольга Григорьевна… – Кислая, вымученная улыбка скривила ее малосимпатичную физиономию.
Телохранитель назвался Толей. Физические данные у парня были неплохими. Широкая грудная клетка, бугрившиеся литые бицепсы, массивная шея и тяжелая нижняя челюсть. Он усердно изображал высшую степень озабоченности, зыркая по сторонам прищуренными глазами, тяжело топтался возле хозяина, но его взгляд предательски уплывал к загорелым стройным ножкам молоденькой горничной, нанятой обслуживать гостей.
«Кабанчик! – усмехнулся про себя Святой. – Выдрессировали в какой-нибудь охранной фирме, может, на стажировку в Штаты свозили, а потом продали втридорога с лучшими рекомендациями Бодровскому. Демонстрирует собачью преданность, но толку от него, как от огородного пугала. Годится только, чтобы уличных бандитов бицепсами отпугивать. Но не стоит задевать самолюбие мальчика. Пускай мнит себя начальником императорской гвардии».
Святой не корчил из себя гордеца. Споро подхватив кожаный чемодан, выставленный взопревшим на солнцепеке шофером, он направился в дом, но был остановлен раздраженным окриком Бодровского:
– Вы носильщик или переводчик? За что вам деньги платят?
Святой остановился, роняя чемодан:
– Я?!
– Запомните, персонал действует по моему распоряжению. Запомните и переведите остальным! – рокотал басом Бодровский.
Уловив раздраженную интонацию постояльца, Стерлинг попытался разрядить конфликтную ситуацию, пригласив приехавших осмотреть сад, насладиться великолепной лазурной линией горизонта. Вышколенные горничные испарились.
Призвав на помощь все свое самообладание, Святой ровным голосом произнес:
– Мы не в России, господин Бодровский, и вы не удельный помещик, распоряжающийся крепостными. Будьте чуточку повежливее.
Огорошенный неожиданной отповедью, финансовый воротила, привыкший к беспрекословному подчинению, запыхтел от натуги, раздувшись, как индюк в брачный период. Его брюшко заколыхалось, будто он собирался заняться чревовещанием. Лоснящиеся, гладко выбритые щеки Бодровского обрели багровый оттенок.
«Ух, как тебя развезло! – немного злорадствуя, подумал Святой. – Приучила поганая российская действительность людей ни в грош не ставить. Учись, господин Денежный мешок, уважать права личности. В чужой монастырь со своим уставом не суются!»
Чем дальше, тем комичнее становилась сцена.
Деликатный англичанин, скроив озабоченную физиономию, разглядывал безоблачное небо. Супруга Бодровского в знак солидарности с мужем астматически дышала, не находя слов. Шофер лимузина, смуглолицый итальянец, полировал платком лакированный козырек форменной фуражки.
– Парень, ты и борзеешь…
Московский говорок резанул ухо Святого.
«Кабанчик решил порезвиться», – понял он.
В телохранителе прорезалось чувство долга. Насупившись, Толя жонглировал буграми мышц, при этом цедил слова на приблатненный манер, через выдвинутую нижнюю губу:
– …и рога в загранке выросли?
Желваки величиной с грецкий орех играли на скулах раздухарившегося охранника, подбадриваемого молчанием шефа.
Он подошел к Святому, ткнул ему пальцем в грудь, а другую руку положил на плечо.
– Приятель, не в службу, а в дружбу убери свою конечность, – миролюбиво, но вместе с тем интонацией предупреждая о возможных последствиях, попросил Святой.
Шея телохранителя начала набухать, точно пожарный брандспойт под напором воды, глаза округлились.
«Какие халтурщики таких олухов готовят? Стоит раскорячившись, корпус открыт, бей – не хочу. Подкачали парня на тренажерах, азам рукопашного боя подучили, а настоящей техники, по-видимому, нет. Ситуацией не владеет. Глоткой берет».
Желание проучить наглого выскочку становилось непреодолимым. Охамевший молодчик, подбадриваемый молчаливым невмешательством Бодровского, дернул Святого за ворот рубашки:
– Надо попросить прощения у Платона Петровича!
Пуговицы, вырванные с мясом, отлетев горошинами, сгинули в траве.
– Ты, парень, не выкалывайся! Тебе бабки за услуги платят… – Ребром ладони охранник постукивал по предплечью Святого.
Назревала драка. Но омрачать приезд гостей банальным мордобоем Святой не желал. Однако спускать на тормозах жлобские выходки лощеного кабанчика он тоже не мог.
– Анатолий, я умоляю, не навредите молодому человеку! – пискнула супруга промышленника, водружая на длинный нос солнцезащитные очки.
– Будьте спокойны, Ольга Григорьевна! – с улыбкой от уха до уха ответил телохранитель.
Коротким, как выстрел, взглядом Святой извинился перед стариком. Его жесткие, словно стальные прутья, пальцы нажали на болевые точки у подмышки и на шее телохранителя. Древнее искусство «жалящего прикосновения», переданное Святому одним степным мудрецом, кочевавшим в забайкальских просторах, было бескровным, но безжалостным способом укрощения самого свирепого противника.
Улыбка застыла на лице охранника, брови изогнулись дугой, поднявшись чуть ли не к макушке, руки беспомощными плетями свесились по бокам, а из уголков рта двумя ровными струйками потекла слюна. Телохранитель нечто промычал голосом обреченного на заклание животного. Сделал три шатких шага к лимузину.
– Что… что происходит? – истерически завизжала супруга миллионера.
Сам Бодровский, будто под гипнозом, наблюдал за маневрами несчастного охранника, а тот, парализованный почти неприметными прикосновениями, продолжал вытанцовывать заплетающимися ногами сумасшедший кордебалет. Мокрыми вывернутыми губами Анатолий издавал нечленораздельные звуки, сопровождая невнятицу фонтаном брызг слюны.
«Теряю навыки. Обленился… – Огорчению Святого не было предела. – Учитель, старина Ульча, был бы очень недоволен. Нечисто кабанчика обработал. Теперь боль идет по позвоночному столбу к головному мозгу. Верхние точки не дожал. Бедолага Толик, сочувствую, но извини, практики не было».
Высший пилотаж жалящего прикосновения состоял в мгновенном отключении сознания человека. Импульсы, посланные одновременно разными болевыми точками, достигали мозга, срабатывающего по принципу предохранительных пробок электросети. Чтобы не допустить разрушения всей системы, то есть организма, мозг отключался на время, принимая удар на себя. Но с телохранителем получилось так, что импульс из нижних точек опередил болевое послание верхних. Одна волна догоняла другую, а обманутый мозг охранника пытался сопротивляться.
