— Шутник ваш — вожак! — настаивает мужчина, шепот его звучит глуховато, шорохом лиственным, — Потому и подвластно ему то, что остальным волкам не доступно. Он — средоточие силы, в нем вся мощь стаи заключена. Оттого и чудит — он может, понимаешь?
— Так, погоди. Выходит, коли он средоточие силы, надо его просто убить — и стаи не станет?
— Нет! Если его убить — в стае появится новый вожак. Ну, будет у него немного другой характер, и что? Главное-то не поменяется! Стая-то как была, так в ваших краях по — прежнему и будет! Какая разница, кто там у них вожак?
Да разница, в общем-то, большая… Колдун взглянул на меня — и вдруг замолк, догадавшись.
— Года три назад из здешних сел перестали приходить жалобы на зимнюю нежить. Именно тогда ведь Ввжак и поменялся, верно?
Неверно. Раньше. Но кто я такая, чтобы ученого городского магика на ошибках ловить? А он смотрит — внимательно, в упор.
И я знаю, что он сейчас видит. Меня. Свечной огонек правды не показывает, дразнит. Что коса темна — видать, а что глаза светлы — уж нет. Не бледна, не смугла — а по ночному времени укутана тенями. Что ещё ему видать? Рубашку светлую, по вороту да рукавам оберегами вышитую? Шаль козьего пуха на плечах? Тонкий шнурок, на котором под рубахой солнечное колесо, оберег светлых богов, болтается? Не красавица. Ликом пригожа — что да, то да. Но и красоты великой боги не дали — та же Стешка куда как краше. Да и в годах ужо — двадцать пятая зима минула, чай, не девочка ведь. Иные в мои лета пяток детей тетешкают.
Колдун взора не отвел, усмехнулся чуть. Неощутимо, но как-то… грустно, что ли? Догадался ведь, что правды всей тут ему не скажут… И я не выдерживаю:
— Верея, как ее снежный волк из Лесу перед бурей завернул, от страха ни жива, ни мертва домой воротилась. А как утихло ненастье — вывернула все съестное, что в дому нашла — хлеба каравай, круг сырный, каши горшок еще… Курице-несушке не пожалела шею свернуть. В скатерку завернула, да в Лес и снесла. Яринку Снежный уже перед самой непогодой в Лесу застиг. Ее счастье, что снег тогда еще сыпать не начал. Но ветер уж такой стоял — с ног валил. Снежный ей за холку ухватиться позволил, да, почитай, на себе из Лесу и вытащил.
Помолчала, кусая губу. Да и продолжила:
— Гнат и впрямь никому не сказывал, что меж ним да Снежным Волком в Лесу приключилось, но хулы в его сторону ни разу не извергнул, а как стали Гната звать на охоту облавную, снежного волка добывать, так не только сам не пошел — дружков своих двух удержал. Стенька-бондарь с ним за то в хлам разлаялся, а Гнат все едино не пошел. Еще и облавникам вслед плюнул.
Трещит свеча, трепещет ее невеликий огонек. Молчит гость городской, собеседник мой нынешний. И я молчу — думаю. Не зря ли я ему лишнего сболтнула? А даже если и зря — что ж теперь? Пролитого не подымешь, сказанного не воротишь.
Да и боги с ним.
Колдун отщипнул от хлебного ломтя, сжевал задумчиво. Да без охоты — так, тишину занять. Не голоден он больше. А вот запить, небось, не прочь. Я встала, без просьб нацедила в кружку травного настоя. Поставила перед мужчиной. Стукнуло дерево о дерево, травы, настоявшись с вечера, поманили запахом.
— Спрашивай, — сев на место, напомнила.
— Да я уже спросил, — отозвался, принимая питье. Не столько горячее, сколько очень теплое. С терпким привкусом малины, сладковатым — ромашки, да еще парой-тройкой лесных трав. Тетка Млава толк в питье знает!
— В Огневке староста, Ерш Белославич, с Волком один на один стакнулся. Да про то сегодня уж баяли, жив-цел остался, токма зол, что твой шершень. У Влады, вдовицы, сынок единственный на пару с приятелем, Невзором-приблудой, тайком от старших в Лес удирали, снежную шкуру промышлять. Да вот беда — шкура-то при хозяине обретается. Уж до того резво по буеракам драпали — видать, тот делиться не пожелал. Яробуд-Хлыст, бобыль. Он в здешних краях охотник наипервейший. Да только и молчун он не из последних. Так что, подробностей, извиняй, не ведаю.
А еще огневская старостиха, матушка Лугана, могла бы о Снежном порассказать. Но про то тебе ведать не след. А коль возжелаешь все же — так саму Лугану и расспрашивай. Ужо она порасскажет…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— В Боровищах его если кто и видел — того не ведаю, а вот слыхали многие. Там недалече от деревни горка есть. Ну, горка — не горка, так, взгорок. Лоб каменный. Так вот, боровищенские сказывают, что в ясные ночи волк туда петь приходит, — я отмечаю, как отозвался на эти слова мужчина. Вроде, и не шевельнулся, и тело положение не переменило — а весь как будто подобрался, и я не могу отказать себе в малой радости, уточнить эдак раздумчиво, — Думаешь, там и есть то самое место, что вы, по всему Лесу искамши, не отыскали? Источник тот?
Ух, как взглядом-то полыхнул! И тут же унял. И тело вновь расслабил. Я только нос понадежней в кружку уткнула, улыбку в молоко сцеживая. Γрозен! И собой владеет изрядно… Он в ответ недовольно взором меня поколол. Да ты не старайся так, маг! Не трудись! К завтрему я и сама вспомню, что тебя страшусь. А ноне — не боится мне. Дурные сны страхи разогнали…
— Проверим! — отвечает, голову назад окинул, глаза прикрыл, теменем о бревенчатую стену оперся. Ноги расслаблено выпрямил, руки сцепил, пальцы переплел. Ну, до того ленив…
Ой, беда тебе, Нежка, будет, коли этот зверь на тебя озлобится! Испугаться бы мне, назад осадить — да где там! Темень-подружка нашептывает — не бойся! Я не выдам, отведу и укрою… Остеречься бы, скинуть с себя наваждение — но поет за стеной ветер, напевает о близких осенних бурях. И подпевает ему беспокойная моя душа, стряхивая с себя страхи и печали. И я улыбаюсь — в кружку, чтоб не дразнить колдуна еще больше. Но я улыбаюсь.
— Дальше, — напоминает мне он, и я напрягаю память послушно.
— Да я по именам боле и не припомню, — отзываюсь, — Кто волка в Ручьях да в Березовке видал — не назову. Но коли бабы аль ребятня за приметами не уследят, да по волчьей погоде в лес наладятся, то вовсе и не редкость, чтобы их оттель завернули.
— А мужчин? — он в этот раз и не шевельнулся вроде, и голос ровно удержал… А все одно — чую я, не то что-то с этим вопросом!
— А мужи у нас зимой в лес по хворост да по детячей игривости не ходят. Тут, почитай, половина зимой с охоты пробавляются. Уж они в погоде не ошибаются!
Мой черед спрашивать, я даже и знаю, чего бы выведать хотела.
— А коли не секрет, с чего вдруг так местная стая магов встревожила, что за нею аж ватагу в пять голов послали? Раньше-то, помнится, старосты все писали-писали, а им все отвечали — примем меры, да примем меры… Не один десяток годков уж те обещания годины справляют!
Помолчал колдун. Не от того, что отвечать не желал — но и от чего, разобрать я не смогла. Повертел в пальцах кругляш оберега.
— Так вышло, что около пяти лет назад в здешних краях пропал отряд, — заговорил он осторожно, — Не очень большой. Но и не малый. Чуть поболе десяти человек. Конных, оружных. Ко всякому привычных. Не зеленых юнцов — опытных, бывалых мужей. Поехали, и сгинули. И ни приметы, ни следа. Отряд возглавлял мой брат.
И снова повисла тишина. Молчит сильный, усталый мужчина. Молчу и я… Забралась на скамью свою, и ноги под себя подобрала. И молока уж в кружке нет, надо бы встать, да и ополоснуть, а я пытаюсь ее, пустую, крутить. Дерево по дереву скользить не хочет, то ли дело — кружка глиняная… Занимаю мысли всякой дурью, лишь бы взгляд на него не подымать.
— Не поздновато ли спохватились? Пять годков — не один денечек… — голос мой глухо звучит, дрожит огонек свечи, и кружка все никак крутиться не хочет. А если ее на бок положить? Бок — он гладкий, округлый, чай, весело закрутится! …как крутился мир окрест меня, когда я, ошалелая, пришибленная, в снегу сидела… Тогда бы мне и пропасть пропадом, кабы не нашлась добрая душа. Подобрала, обогрела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Они уехали вдруг, внезапно. Кунь со товарищи, четверка наемных воинов. Никому слова не сказали. Я искать пытался, расспрашивал. Сперва — так, про между прочего. Как стало ясно, что давно б пора ему объявиться — всерьез обеспокоился. Нигде. Ничего.
