За те годы, что Харолд В. Смит руководил КЮРЕ, он очень постарел. Рука была уже не столь тверда, да и движения не столь проворны. Даже широта мысли немного притупилась. Но что на самом деле постарело – так это его дух. Он устал.
Может быть, причина была в том, что когда организация только-только создавалась, с ней было связано так много надежд. Секретное агентство, которое должно было работать вне рамок конституции борясь с врагами Америки. В один прекрасный день общество должно было полностью избавиться от преступников. Это была великая цель, но ее так и не удалось достичь. Неустанная борьба КЮРЕ позволяла держаться с преступным миром на равных, а когда для усиления в борьбу был введен Римо, который должен был наказывать тех, кто тем или иным образом избежал законного наказания, то какого-то принципиального улучшения все равно не произошло. Лодка тащила много воды. Это было не движение вперед, а просто вопрос выживания, – и все это вместе взятое превратило Смита в усталого старого человека, который слишком о многом беспокоится.
Но за все эти годы еще ни разу не было так, чтобы Римо сказал, что о чем-то позаботились, если об этом не позаботились.
– Хорошо, – сказал Смит. – Я сообщу ему.
Он положил трубку и выглянул в окно – окна санатория Фолкрофт позволяли видеть то, что происходит снаружи, но не позволяли снаружи заглянуть внутрь. Вода в заливе Лонг-Айленд пенилась, темные тучи клубились в небе, а яростные порывы ветра прижимали неразумные парусники к берегу – туда, где им следовало бы быть уже час назад. Во рту у Смита пересохло. Он посмотрел на свою руку. Она была в пятнах – это от старости. Наставник Римо тоже стар, но на вид совершенно не стареет. И Римо, похоже, не стал старше ни на один день. А он, Смит, состарился. Но волновало его не старение тела, а то, что сознание стареет быстрее. Он уже не надеялся на себя.
Он выдвинул ящик стола, снял трубку маленького красного телефона и принялся ждать. Он узнал голос. Так, как узнало бы его и большинство американцев. Это был голос президента.
– Сэр, – сказал Смит. – Обо всем позаботились.
– Но где он? Я его не видел.
– О деле позаботились. Эти бетонные баррикады, воздвигнутые против грузовиков, больше не нужны.
– Предполагалось, что вы пошлете его сюда, чтобы он охранял меня. Я его не видел, – повторил президент.
– Он справился с делом, сэр.
– Я понимаю, что это звучит глупо, но он что, может становиться невидимым?
– Я не знаю. Он может предугадать направление взгляда, но ничего определенного я сказать не могу, – ответил Смит.
– А старик – тот еще лучше, так?
Президент часто задавал этот вопрос. Ему нравилось слышать, что есть на свете человек, которому но меньшей мере восемьдесят лет и который превосходит по своему мастерству ужасного ассассина-убийцу, состоящего на службе у Смита. Президент даже не знал, что ассассина зовут Римо, а его наставника – Чиун.
– Во многих отношениях старик лучше, – подтвердил Смит.
– Ему не меньше восьмидесяти, так?
– Да, сэр.
– И вы говорите, что мы в безопасности?
– Вам не угрожают грузовики, начиненные взрывчаткой, и люди, которые готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы убить вас.
– Ну, ладно. Это меня устраивает. А старик тоже говорит, что мы в безопасности?
– Я не уверен, что он участвовал в этом деле, – признался Смит.
– А он регулярно занимается спортом? Я – регулярно. У него есть какой-нибудь свой комплекс упражнений, чтобы оставаться в такой чертовской форме?
– Есть, но это что-то такое, о чем мы с вами не знаем. Они тренируют не мускулы.
– Они творят чудеса, черт побери. Знаете, самое трудное в этом деле – это никому не проболтаться о них.
– Знаем только вы и я, – напомнил ему Смит. – Представляете, что было бы, если бы стало известно, что правительство взяло на службу эту парочку? Представляете, что будет, если станет известно о существовании моего агентства?
На другом конце телефонной линии раздался смешок.
– Да, представляю, что сделала бы пресса! Уж они бы пустили нам кровь и безумно бы этим насладились.
Президент повесил трубку, а Смит отметил про себя, что, по крайней мере, человек в Белом Доме не изменился. Он не таил зла против журналистской братии, для которой нет лучшего лакомства, чем президентская печенка, даже если ради того, чтобы до нее добраться, придется развалить всю страну.
Смит убрал телефон и снова взглянул в окно на залив Лонг-Айленд.
Никто не изменился. Ни Римо, ни Чиун, ни президент.
Только Смит. Мрачный молодой человек с кислым и желтым, как лимон, лицом и достижимой целью превратился в мрачного старика с кислым и желтым, как лимон, лицом и достижимой целью.
Глава третья
Абнер Бьюэлл дождался, пока последняя актриса и ее нагловатый агент покинут вечеринку. Они задержались слишком уж долго для людей, собирающихся заручиться его финансовой поддержкой для съемок нового фильма. Они засиделись за его новой трехмерной игрой «Зайлон», ее версией для взрослых, где зайлонская дева бегает по экрану, периодически теряя одежду, а чудовище Оргморк гоняется за ней, выставив вперед огромных размеров половой член.
Игра предназначалась для двоих – мужчины и женщины. Женщина должна была провести девушку сквозь лабиринты электронных препятствий так, чтобы она потеряла как можно меньше одежды и в конце концов оказалась в безопасности в замке. А мужчина, управляющий движениями Оргморка, должен был догнать и схватить девушку, сохраняя при этом половой орган в, как это называлось, «указательном положении», хотя, на самом деле, его угол подъема был значительно выше, чем, скажем, у стрелок дорожных указателей.
Кульминационный момент игры – тот, ради которого ее покупали, – наступал тогда, когда чудовище догоняло девушку и насиловало ее. Очень натурально, вплоть до визгов.
В детской версии игры оно ее просто разрывало на части, и кроме того, как девушка, так и Оргморк – оба были одеты. Эта игра была гвоздем сезона, а Абнеру Бьюэллу она наскучила за два дня. Он сам ее создал.
Он также создал «Зонкмэна» – там вспыхивающий на экране рот под музыку пожирал голубоватый гамбургер, и Бьюэлл уверенно и быстро набрал в этой игре максимальный счет. Прыщавым юнцам, которые могли набрать в этих играх крупный счет, полагались небольшие призы, но Абнер Бьюэлл знал, что ни один из них и близко не подойдет к его результату.
Но, будучи изобретателем, компьютерным гением, породившим все эти игры, он никогда не дал бы миру понять, что лучшие из игроков не наберут и половины тех очков, которые может набрать он. Это разрушило бы образ игры – эти юнцы, у которых из внутренностей – или откуда там? – исходит запах жевательной резинки, должны быть уверены, что они в этом деле – лучшие в мире.
А они таковыми быть не могли, и именно потому, что они были недооформившимися юнцами. Абнер Бьюэлл изобретал для них эти игры затем, что в процессе этого сложного творчества он на какое-то время спасался от того, что мучило его с той самой поры, как он окончил Гарвард с наивысшим отличием в возрасте десяти лет.
Скука. Ужасающая серость нескончаемой скуки жизни.
В двенадцать лет он уже имел докторскую степень по математике и подумывал о том, чтобы получить еще одну – по английской литературе, но вовремя понял, чти и это не поможет. Тогда он задумал и осуществил идеальное ограбление банка, и это развлекло его, как минимум, на двадцать минут, но возбуждение прошло, как только он понял, что у полиции нет ни малейшей надежды поймать его.
Сейчас ему было двадцать три года, он не мог сосчитать, сколько у него денег, он владел семью домами и только что с мрачным видом просидел весь вечер, ужиная с самыми, как это называлось, изумительными людьми на всем побережье. Из его дома в Малибу открывался вид на то, что осталось от берега. Он барабанил пальцами по шелковой скатерти, а агент, «раскручивавший» актрису, расписывал ему все чудеса, которые творит его подопечная. Бьюэлл видел, как она стреляет в его сторону глазами, и видел, как все остальные гости уходят.
Он сказал что-то непристойное, и актрису это очень позабавило. Он начал оскорблять ее. Она сказала, что это ее возбуждает. Он сказал, что она его утомляет. У нее был ответ и на это. Он сорвал с нее одежду. Она сказала, что всегда мечтала сыграть в одну из его видеоигр обнаженной.
– Твой агент здесь, – напомнил ей Абнер Бьюэлл.
– Он уже видел, как я снималась в кино обнаженной.
– Я помогу, – с готовностью вызвался агент. – Хотите, я тоже разденусь? Сниму с себя все до конца.
– Если хоть один из вас через двадцать одну секунду еще будет находиться в моем доме, то я прекращаю финансирование фильма, – сказал Абнер Бьюэлл.
В конце концов это помогло.
Как только дверь за ними закрылась, кривая улыбка пересекла его лицо. Обычно лицо его ничего не выражало. Не лицо, а пластиковая маска – такое выражение лица любят напяливать на себя фотомодели. Даже его неопределенно-коричневатые волосы казались продуктом переработки какого-то углеводородного сырья. Абнера Бьюэлла не волновало, как он выглядит, он об этом даже не думал. Какое отношение имеет внешность к действительности? А самая действительная действительность – это та, которой Абнер Бьюэлл собирался развлечься сегодня ночью. Как минимум, полчаса.
