Неожиданно взвод потерял спаянность, плавное движение нарушилось, путь преградила грузовая машина, которая увязла в грязи. Тщетно шофер газовал, колеса буксовали, перемешивая жижу. Не помогали и срубленные саперной лопаткой ветки.
– Ребята, помогите! – попросил, высовываясь из кабины, водитель.
– Давай подтолкнем! – Солдаты плотно облепили машину, их ноги утонули в разболтанном колесами месиве.
– Плюется, сукин кот! – выругался кто-то в сердцах и вытер рукавом забрызганное грязью лицо.
Мотор ревел, казалось, машина вот-вот вырвется из ловушки и колеса упрутся в твердую почву, но тяжелый груз снова наваливался на солдатские плечи, ноги соскальзывали в грязь, и они пятились.
– Ну, ребята, еще раз! – просил напарник водителя, вместе с солдатами вцепившийся в кузов защитного цвета.
– Ничего не поделаешь! Придется разгружаться! – Солдаты отскакивали в стороны, тяжело дыша.
Но русский рванул край брезента и приоткрыл внутренность фургона – там белели забинтованные головы и загипсованные ноги. В лицо солдатам ударил больничный смрад.
– Да вы что, спятили? Там же раненые!
Картина эта подхлестнула солдат, они рванулись к машине, десятки рук вцепились в борта, и она медленно выкатилась из ямы. «Наконец-то вытащили», – подумал Залевский, хотя он ничего не видел, кроме множества облепленных грязью ног.
– Ну, сдвинулась! – Солдаты вытирали руки о траву.
– Порядком, однако, намолотило ребят!
– Крепко еще немец держится! – вздыхали они, закуривая.
– Крепко, если наша помощь потребовалась, – певуче пошутил Острейко. – Но стоит немцам увидеть, кто явился, как они сразу же бросятся врассыпную!
– Особенно если ты пугнешь их своей отвислой губой!..
Войтек подошел к водителю, тот как раз вылез из-под машины: проверял рессоры.
– Вы откуда, товарищи?
– Мы с переправы на Одре. Taм тяжелые бои… Все госпиталя переполнены. Спасибо вам!
Шофер тяжело влез в кабину и захлопнул дверцу.
Словно воз с высокой копной сена, покатил грузовик в призрачном лунном свете. Струйки больничных запахов растворялись в холодном аромате цветущих заливных лугов.
Предупрежденные водители огибали предательскую рытвину. Они дружески приветствовали солдат, с шиком крутя одной рукой баранку, а другой небрежно помахивая проходящей мимо колонне.
– Спасибо, солдатушки!
– Спасибо, поляки!
Головы, опущенные под тяжестью касок, поднимались, усталые лица, блестевшие от пота, невольно озарялись улыбкой.
И снова они втягивались в размеренный ритм марша. Казалось, через лес ползет длинная темная гусеница. Тарахтели машины, постукивали копыта лошадей, мягко катилась на резиновых шинах любимая повозка сержанта Валясека, с медными фонарями, взятая в одной юнкерской усадьбе.
– Ты слышал? – тронул Залевский локтем грузного Фрончака, который, как усталая кляча, с трудом переставлял ноги. – Не спи! Они говорили, с Одры возвращаются. Значит, мы заполним брешь…
– Терпеть не могу воды, – прохрипел тот, сплюнув. – Я ведь не утка.
Гул артиллерийской канонады стих. Деревья тихо шелестели, будто сквозь сон. Разведрота уменьшалась, уходя вперед и растворяясь во мраке соснового леса. Доносились затихающие, ритмичные звуки шагов, отдалявшиеся и все менее различимые.
Солдаты прошли и скрылись.
Небо прояснилось, и луна, как таящая глыба льда, растворилась в светлой лазури. Взвод продвигался в голове колонны. Он выполнял задачу походного охранения, ибо поступил сигнал, что какие-то немцы – остатки разбитых частей, пробиваясь к своим в сторону фронта, стреляли из леса по проезжающим грузовикам.
Разведчики двигались теперь по обеим сторонам дороги. По знаку сержанта Валясека они рассыпались в широкую цепь, прочесывали купы деревьев, заглядывали в дома, темные, открытые настежь.
Ноги налились свинцом от усталости. Позади была ночь, ночь долгого марша.
С облегчением повалились они на травянистый пригорок возле каких-то строений. Пожалуй, это был старый кирпичный завод – труба вздымалась над ними к светлеющим облакам. Под навесами серой громадой возвышались штабеля подсыхающих необожженных кирпичей. Направо виднелась контора и склад, забитый тачками.
Солдаты лежали, даже не сбросив ранцев, с расстегнутыми воротниками и тяжело дышали.
Толстый Фрась шел, волоча винтовку, почти опирался на нее. Он остановился перед капралом и доложил:
– Ни единой хромой собаки. Хоть шаром покати!
– Ну и слава богу. Меньше хлопот. Галай и Острейко на горку, да смотрите, не спать! А мы тут немного вздремнем.
Он громко зевал, растирая концами пальцев потемневшие веки.
Залевский взял из рук Багинского обшитую сукном немецкую флягу, запрокинул голову и начал жадно пить, несколько капель скатилось у него по подбородку.
– Не пей много, сразу взмокнешь. Лучше прополощи рот и сплюнь: сразу пропадет привкус пыли…
Рядом неожиданно послышалось лошадиное ржание. Из-за кустов выехал поручик Качмарек. Судя по тому, что в стременах набилось много листьев, поручик ехал через лес напрямую. У кобылы с морды сочилась зеленая слюна, видно, она отщипнула веточку.
– Не канительтесь, ребята! – сказал он, наклоняясь с седла. – Осталось всего шесть километров. Потом будет деревня… Да подыщите капитану квартирку получше, чтобы он опять не обнаружил труп под кроватью…
– Будет сделано, пан поручик, – приподнялся Наруг.
– Сидите… Да не засиживайтесь. А деревню надо будет прочесать: береженого бог бережет…
Он пришпорил кобылу и затрусил к дороге. Солдаты провожали его взглядами, пока он не скрылся в тени деревьев.
– Послушай, – Залевский ботинком коснулся ноги Багинского, который успел уже задремать, – что это за тип, ваш капитан?
– Поляк?
– Нет, этот русский.
– А, Поляк! – расхохотался он. – Всеволод Иванович Поляк, – проскандировал он.
– Русский?
– Ну, да. Раз Поляк, значит, в польскую армию. Он из гвардейской дивизии. Мужик он неплохой.
Никто не обратил внимания, как один из солдат вошел в контору. Только широко распахнутая дверь стукнулась ручкой о стену.
– Ну, сыночки, оторвите задницы от земли. Трогаем, – приговаривал капрал Наруг. – Потопала дальше.
Грохнуло настолько неожиданно, что все распластались на земле, зарывшись лицами в траву. Взрывом выбило окно, клубы дыма и толченой штукатурки выплеснулись под навес.
От второго взрыва содрогнулась труба. Она сдвинулась со своего места, словно ее держала рука жонглера, и медленно рассыпалась в облаке красной пыли.
– Мины!
– Отойти! Янек, вернись! – рявкнул Наруг. – Багинский, пересчитай людей.
– Что случилось? – обомлел Залевский. – Ведь туда ходили те, которые были в охранении и ничего не обнаружили.
– Мина с сюрпризом. Когда есть время, они ставят такие штучки!
– Не хватает Барковского, из нашего отделения, – доложил Багинский. – Может, он полез в кустики по своей надобности.
– Когда рвануло, он мигом примчался бы с портками в руках. Незачем его звать.
– Да, это он полез туда, в контору, – припомнил кто-то.
Капрал Наруг подошел к распахнутым дверям, оттуда еще валил дым, и уже сухо потрескивали языки пламени.
С минуту он прислушивался, но не уловил даже слабого стона.
Оглянулся на солдат, которые сгрудились рядом. Образовав полукруг, они стояли, потрясенные происшедшим, но никто не изъявлял желания войти внутрь.
– Войтек, постой! – умоляюще крикнул Бачох, увидев, что капрал шагнул через порог. Толпа придвинулась еще на один шаг, когда вдруг резко звякнула жестянка. Все инстинктивно отпрянули, но это скатилось вниз по ступенькам помятое ведро.
– Войтек! Войтусь! – звал товарища Бачох. – Чего там искать?
Окутанный клубами дыма, появился капрал, который шел ссутулившись, держа за ремешок пробитую солдатскую каску, в ней – солдатская книжка. Никто ни о чем не спрашивал, каждый понял, что произошло.
– Разнесло его, – прошептал Бачох.
– Какого черта он полез туда? Чего он там не видел, бывалый солдат, – сетовал Наруг, присев на пороге.
– Он хотел письмо домой отправить и сказал мне, что, может, там найдутся конверты, – с горячностью пояснял тощий Клысь. – Он ведь не из тех, которые любят, – говоривший сделал плавное движение рукой, – организовать трофеи…
Капрал попытался свернуть цигарку, но руки у него дрожали и табак сыпался на брюки.
Бачох, скривив рот, словно вот-вот расплачется, услужливо подсунул ему толстую самокрутку, настоящую «козью ножку» из обрывка газеты. Было что закурить!
Войтек сделал глубокую затяжку и закашлялся… Взглянул на бумагу и швырнул цигарку туда, где уже полыхал огонь. Потом вдруг прыгнул, как лесной кот, вырвал «козью ножку» изо рта Бахоча и с яростью растоптал.
– Гитлеровская газетенка! Сколько раз я тебя учил, чтобы не брал в рот всякое дерьмо! Ну, чего уставились! – прикрикнул он на солдат. – Выходи на дорогу!
