Регистрация в Хороге
А. Кротов возле машины. Памирский тракт
Вообще, в советские годы зона Памирского тракта была одной из самых охраняемых погранзон. Въехать сюда мог далеко не каждый, и одиннадцать постов от Оша до Хорога активно следили за тем, чтобы на Памир въезжали только люди с местной пропиской, шофёры с бумажкой и командировкой или туристы с труднополучаемым пропуском. В 1970-х годах ездили тут довольно часто, но все с пропуском; машин было больше, чем сейчас, и дорога лучше. Но рейсового транспорта никогда не было. Видимо, как и в случае с Киргизией, – пассажирские автобусы имеют свои технические характеристики. Например, ездить не выше 3000 метров над уровнем моря. Или с непривычки равнинному пассажиру станет плохо, а автобус станет виноват, что завёз человека в столь жизнеопасные места. Поэтому даже в советских путеводителях по Таджикистану указывалось, что единственный метод проезда по Памиру – заказной или попутный транспорт. Так что автостопом тут заниматься просто необходимо, но проблемы с пропуском затрудняли людей больше, чем отсутствие машин.
Были случаи, что автостопщиков задерживали и арестовывали за попытку проехать Памирский тракт; здесь даже когда-то пострадал величайший автостопщик мира Алексей Воров. После развала СССР зона Памирского тракта ещё долго оставалась регионом российского влияния: границу с Афганом ещё десять лет (1992—2002) охраняли российские войска. Российские военные сидели на всех памирских постах, выявляя и задерживая наркокурьеров, туристов и других граждан без пропуска. Ещё два года (2003—2004) российские войска постепенно выводились и заменялись на таджикские; исчезли электричество и солярка на погранзаставах, военные части стали отапливаться дровами и углем, вместо поиска нелегалов на постах стали заниматься лишь единственно сбором взяток с проезжающих водителей – в денежной, а чаще в натуральной форме. Поэтому ездить по Памиру стало проще. Только в последние годы многочисленные автостопщики стали ездить по Памирскому тракту: в 1980-х и 1990-х годах просочиться без пропуска было нелегко.
Итак, в Мургабе я получил бумажку и направился обратно на южный конец города, фотографируя местных ребятишек (по-русски они уже не говорят) и пейзажи. Не успел я дойти до поста, как меня подобрал «Урал» с углём. Редкая оказия – из киргизского Дорот-Коргона водитель ехал в таджикский Лянгар, на южном ответвлении Памирского тракта; уголь был для отопления воинской части.
Памирский тракт на юге разветвляется. Северная «ветвь», Ош – Мургаб – Хорог, является основной, когда-то асфальтовой, магистралью, основным путём заброски грузов в Хорог. Многие машины здесь идут до самого Хорога, завозя туда солярку, бензин, муку и фрукты, обратно же все идут пустые. Это об этой трассе говорят: «Эх! От Оша до Хорога нехорошая дорога! А с Хорога до Оша – ах! Дорога хороша!»
Асфальт сейчас сохранился почти на всём протяжении этой трассы, кроме самых высокогорных участков, где асфальт не положен по соображениям безопасности: зимой по обледенелым серпантинам лучше ехать не по асфальту. Населённых пунктов на магистрали очень мало, одна деревенька на сто километров.
А вот другая дорога, ответвление главной, тоже ведёт в Хорог, но проходит вдоль берега Пянджа, где множество кишлаков. Она длиннее километров на сто, и там нет дальнего сквозного движения: только редкое и случайное. На самом глухом участке, от поворота на южный тракт до пос. Лянгар, вообще может по нескольку дней не быть ни одной машины. И вот такая редкая машина мне попалась.
Ура! Я еду в Лянгар. На выезде из Мургаба у меня вновь спросили регистрацию, я показал. Больше по дороге «туда» нигде её у меня не спрашивали.
В путь!
Следующий пункт по трассе – Аличур. Совсем бедный и пустой посёлок, жителей на пятьсот. Состоит из сотни белых одноэтажных кубиков-домов. И никаких огородов, деревьев, зелени. Только речка рядом (мелкая) и горы вокруг. Чем живут – неясно. Есть несколько придорожных столовых, заехали в одну из них и там, о удивление, повстречали других путешественников!
Один из них, высокий лысеющий надменный француз лет шестидесяти, сидел на пластиковом стуле за отдельным столиком и курил сигары. Вокруг суетились ассистенты из турфирмы, поднося особые блюда из привезённых с Большого мира консервов. Название фирмы было написано на джипе, на котором приехал француз: фирма «Большая Игра». The Big Game – это название того дипломатического и военного процесса, в ходе которого оформлялись современные границы государств Центральной Азии. Игроками в Игре были правительства Российской и Британской империй, а пешками (а точнее даже мушками) – миллионы людей, раскиданных сегодня, волею политиков, по разным азиатским странам. В ходе Большой Игры англичанам удалось захватить всю территорию современной Индии и Пакистана, русским достался Памир (в 1895 году) и другие регионы Средней Азии, а в качестве буфера между игроками был оставлен («подарен» Афганистану) искусственный Ваханский коридор, северо-восточный нос Афганистана, вытянувшийся в китайском направлении вдоль р. Памир и р. Вахандарья.
Общаться с важным французом было не о чем, и поэтому я стал изучать другого туриста – неформального вида паренька с многочисленными косичками. Он оказался из ЮАР, путешествовал по миру автостопом, вот уже целый год. Путешествия автостопом помогли ему стать «ближе к народу», не то что тот буржуй: автостопщик сидел, скрестив ноги, на полу, и ел арбуз вместе со своими водителями. Направлялся он в Ош.
Пообедали в Аличуре и поехали дальше. Дорога сделалась грунтовой и плохой – это началась южная отворотка Памирского тракта; здесь мой товарищ Владимир Печёный некогда шёл три дня, т.к. машин не просматривалось. Мне же с машиной весьма повезло. Миновали перевал Харгуши (4137) и спустились к юртам. Здесь жили пастухи. Тут, южнее перевала, появилась ничтожная трава, на перевалах не было и её. У юрт остановились, пошли общаться, пить кумыс и памирский шир-чай. Шир-чай – основной напиток высокогорных памирцев. Берётся вода, разводится печка (топят здесь кизяком – высушенными скотскими какашками), вода закипает, и в неё бросают чай странного сорта, соль, гуманитарный маргарин от фонда Ага-Хана и ещё какие-то специи, а потом ещё рвут лепёшки на мелкие клочки и бросают туда же. Это всё называется чай. Быстро, жирно и питательно. Только жалко, что без сахара. Но жир даёт достаточное количество калорий для восстановления сил; я про себя подумал, что слово «шир-чай» – это искажённое слово «жир-чай». Я сам такой напиток иногда приготовляю в зимних походах, только кроме маргарина бросаю туда также сахар, шоколад, макароны и проч.
Сфотографировались, и после этих юрт поехали дальше. Миновали очередной пост – погранзаставу Харгуши – и выехали к реке. Это река Памир, из которой проистекает р. Пяндж, высота 3600 метров над уровнем моря. Дорога – грунтовка – шла местами прямо по берегу, можно было выйти из машины и потрогать пограничную реку; никакого забора не было. Река не широкая. В одном месте даже был мостик, никак внешне не охраняемый: можно спокойно безвизово пройти в Афганистан. Я, правда, не рекомендую никому такой неофициальный переход. Возможно, местным пастухам и дозволяется ходить туда-сюда, но если там пойдёт турист с рюкзаком, весьма вероятно, что те же пастухи первыми и стукнут куда следует (на заставу), и к вашему обратному возвращению вам будет приготовлен «тёплый приём». Доносительство – лучший метод охраны границ, и среди жителей приграничных посёлков во времена СССР было немало стукачей, они и сейчас живы.
Дорога (шириной в одну машину) опять отошла от берега, виляла по горам, и вот наконец мы приблизились к посёлку Лянгар. Подъехали мы к нему сверху. И что же! Удивительное зрелище. Вниз, метров на сто по вертикали (высота тридцати этажей) вдоль горы протянулся кишлак, и дорога серпантином чуть не пятнадцатью ярусами спускалась вниз, образуя все улицы данного кишлака! Внизу, слева, блестела река, и там, на афганской стороне, возвышались горы, между которыми виднелась щель – узкий проход. Там, на той стороне, в реку Памир вливалась афганская Вахандарья, образуя своим слиянием реку Пяндж. А сам кишлак – поля, деревья, сады, прямоугольные плоскокрышие домики с окошком в середине потолка – выглядел веселее и живее, чем посещённые мною суровые Мургаб и Аличур. Здесь возможна жизнь!
Водитель долго и усердно выписывал серпантины узкой деревенской дороги своим огромным мощным «Уралом». После двадцати минут такого спуска, сопровождаемые улыбками и приветствиями местных жителей, мы прибыли на самую нижнюю улицу – о чудо! когда-то даже асфальтированную! – вдоль которой росли длинные тополя. Сзади, выше по течению, наблюдался ещё один мост через реку, на афганскую сторону; ниже находилась воинская часть за забором, куда мы, собственно, и везли уголь. Попрощавшись с водителем и поблагодарив его, я занялся поиском ночлега.
