Маша посмотрела на свои стройные загорелые ноги… и согласилась.
Глубокой ночью с 31 августа на 1 сентября Машиных родителей срочно вызвали на работу. Проснувшись утром, девочка прочитала коротенькую записку с поздравлениями и извинениями, спокойно позавтракала и самостоятельно отправилась в школу. Ей было не привыкать к подобным коллизиям. Причина, по которой родители не смогли проводить дочь в школу, была действительно серьезной. Этой ночью в районе Сахалина был сбит южнокорейский пассажирский самолет, по неизвестным причинам нарушивший советскую границу. Президент США Рональд Рейган незамедлительно объявил о карательных санкциях в отношении СССР. Согласно этому решению были закрыты представительства «Аэрофлота» в Вашингтоне и Нью-Йорке, запрещены все контакты американских авиакомпаний с «Аэрофлотом». Начался новый виток конфронтации между двумя титанами. Александр Валерьевич очень переживал за дочь и готовился к новым обидам, но, к его великому удивлению, про Машу почему-то забыли, и девочка осталась в советской школе.
Первого сентября Федор шел в школу с тяжелым сердцем. Эта тяжесть повисла на нем огромным булыжником после телефонного разговора с отцом. Все это время он не выходил из дома, хотя ему хотелось бежать из Москвы как можно дальше. Дома находиться было невыносимо: угрюмая мать, еле передвигающая ноги и устраивавшая истерики по любому поводу, молчаливая сестра с красными от слез глазами. Все это давило и угнетало. Но больше всего он боялся встреч с друзьями и одноклассниками. Он не знал, как себя вести, и не был готов к объяснениям. Ему было стыдно, что их бросил отец, так стыдно, как будто это он, Федор, совершил нечто мерзкое и гадкое, отчего невозможно смотреть людям в глаза.
– Федька! Здорово! – его догнал Валерка Смирнов, бледный, застенчивый, с маленькими близорукими глазками, скрытыми за очками в новомодной оправе.
– Привет.
– Я звонил, звонил!
– Мы только вчера приехали, – соврал Федор. Телефон в доме был отключен, никто из домашних не хотел выслушивать соболезнования «друзей».
– С предками отдыхал?
– Угу, – вполне безобидный вопрос заставил его покраснеть.
Они подошли к компании сверстников.
– Привет!
– Привет! – они обменялись крепкими, уже почти мужскими рукопожатиями.
Ребята втихаря закурили. Колька, как всегда, хвастался любовными похождениями, чем вызывал завистливые взгляды одноклассников. У Федора это желание пропало, он, наоборот, хотел стать невидимым.
Сегодня был первый день их последнего школьного года. Все началось традиционно: торжественная линейка, поздравление первоклашек и занудные наставления выпускникам. Затем ученики разошлись по классам. Федор немного расслабился, никто не задавал ему некорректных вопросов и не бросал укоризненных взглядов. Молодость брала свое, и веселое настроение сверстников вихрем подхватило его, заставляя бросать взгляды на разом повзрослевших сверстниц. Девчонки похорошели, вытянулись, и, что особенно радовало глаз, округлились в нужных местах. Мальчишки обсуждали девчонок, девчонки – мальчишек. Федор посмотрел на Лерку Рыжову, та сидела на парте, скрестив свои длинные загорелые ноги и чуть-чуть изогнув спину, отчего ее легкая шелковая блузка натянулась, выставляя на обозрение роскошную грудь.
У Федора засосало под ложечкой. «Нужно сесть вместе с ней», – запоздало подумал он.
– Рыжая, я с тобой, – Сашка Трегубов бросил свою сумку к ней на парту.
– Фи, – она кокетливо повернула голову.
Раздался звонок, ребята стали рассаживаться. Федор занял место позади Рыжовой. В кабинет вошла их классный руководитель по прозвищу «балалайка». Вообще-то ее звали Тамара Семеновна Скрипка, но кто-то однажды назвал ее «балалайкой», кто-то засмеялся, кому-то понравилось, и прозвище осталось. Вместе с ней вошла девушка в коричневой форме, которую все девчонки-старшеклассницы давно заменили на синие костюмы, что давало возможность хоть как-то разнообразить свой внешний вид. На ногах у новенькой были белые гольфы, один из которых предательски сполз, а на голове белый бант. В руках девушка держала детский ранец. Единственной приличной вещью на ней были туфли. Девушка широко улыбалась и восторженно рассматривала класс.
– Ого! А это еще что за цирк? – не удержался Васька Петров, двоечник и баламут, про которого многие учителя с нетерпением мечтали забыть, как про страшный сон. Мечтали, но не могли. Во-первых, он сам не давал им этой возможности, а, во-вторых, его отец, видный деятель культуры, еженедельно терроризировал школу, обвиняя учителей в предвзятом отношении к его любимому дитяте. И напрасно директор школы, глотая валидол, пыталась объяснить ему обратное, для отца Петрова его сын был всегда прав.
– Петров! Закрой рот! – «балалайка» не церемонилась, гневно обвела класс глазами, чтобы пресечь на корню нежелательные реплики, и громко объявила: – Ребята, это ваша новая одноклассница, Маша Морозова.
– Маша, Маша, три рубля и наша, – не унимался Петров, полностью уверенный в своей безнаказанности.
Класс рассмеялся. Девочка у доски с удивлением посмотрела на учительницу, словно ища поддержку. Федору даже стало жалко новенькую, она выглядела совсем беззащитной и очень ранимой.
«И даже совсем ничего, симпатичная, – пронеслось в голове. – Вот только одежда…» И он опять уперся взглядом в затылок Рыжовой.
1699 г. Острова Силли. Сент-Агнес
Клод недовольно расхаживал по берегу в поиске прибившихся ценностей.
– Большой корабль! Ах, какой большой корабль, и откуда там взялся огонь? – негодовал мужчина. – Столько добра сгорело. Ой-ой-ой! – он горестно покачал головой и вдруг увидел вдали нечто, похожее на человеческое тело.
– Эй, Мария! – возбужденно крикнул он жене. – Быстрее за мной! Там что-то есть!
«Боже, пускай это будет хорошая добыча, – молился Клод. Добежав, он увидел бесчувственное и израненное тело мужчины. Судя по рубахе, он был не беден. – Жаль только, что рубаха порвана».
– По-мо-гите… – прохрипел раненый, пытаясь поднять голову.
– Помогу, помогу, – Клод суетливо оглядывал незнакомца, пока его внимание не привлек золотой перстень с огромным рубином.
– Ну-ка, – Клод попытался снять кольцо, но израненные пальцы опухли, не давая возможности с легкостью овладеть добычей. – Давай, приятель, – Клод уперся ногами в плечо мужчины.
– По-мо-гите…
– Помогу, помогу, – безразлично пробормотал он и достал из мешка топор.
– О боже! Клод, не надо! – рядом стояла жена.
– Уйди! – он со всего размаха и с невероятной ловкостью мясника отрубил кисть и бросил окровавленный кусок в мешок, переброшенный через плечо. – Ну вот, дома разберемся. – И, повернувшись к жене, как ни в чем ни бывало прикрикнул: – Давай, шевелись! Пока солнце не село, вдруг здесь еще что-нибудь есть, – и, не оглядываясь на истекающего кровью беднягу, зашагал прочь. Жена понуро поплелась следом.
– Смотри! – Мария остановилась. – Ребенок.
– Ну-ка, – Клод подошел поближе и пнул мальчишку ногой. – Что с него взять? Рвань с нижней палубы. Пошли, жена.
Видимо, от удара мальчик пришел в себя и тихонько застонал.
– Он жив, – Мария склонилась над ребенком.
– Ну и что? Брось, и так подохнет.
– Это же ребенок!
– Брось, я сказал! Или… – он взмахнул топором.
– Мама, – сдавленно прохрипел ребенок.
– Не бойся, маленький. Я здесь, – женщина обняла мальчика и грозно посмотрела на мужа.
– Только тронь!
– Дура! – Клод злобно сплюнул и пошел вдоль берега.
Мария наскоро ощупала мальчика.
– Кажется, цел. Слава всевышнему! – взяв бесчувственное тело на руки, женщина осторожно пробиралась вдоль моря, моля бога, чтобы не увидели соседи. Но кажется, что само небо помогало ребенку.
Тучи сгустились, и седой туман окутал деревню. Кое-где в окнах зажглись свечи – это те, кто устал от бесполезных поисков или, наоборот, был доволен добычей, вернулись с берега. Добрая женщина принесла ребенка в дом и уложила в комнате, которую давным-давно обустроила для собственных детей, в надежде, что Дева Мария, увидев ее старания, сжалится и подарит ей счастье материнства.
– Потерпи, – ласково попросила она, снимая с ребенка рваные клочья одежды, которые когда-то были приличными вещами.
Мальчик еле слышно застонал и чуть-чуть приоткрыл глаза.
Нагрев воду, Мария, соблюдая осторожность, обтерла тело ребенка холщовым полотенцем. Затем достала глиняный горшочек с мазью и смазала раны.
– Тебе бы поесть, – женщина с нежностью посмотрела на уснувшего малыша. – Ну да ладно, сейчас главное сон. – Она потрогала лоб. – Слава богу, что нет горячки. Поправляйся скорее, – пожелала она напоследок.
