Картина динамичной, стремящейся вперед и вполне гармоничной команды чудесным образом приобретала целостность благодаря Клею Регаццони. Для меня он был идеалом коллеги по команде — хотя и сильным, но не настолько, чтобы в команде летели пух и перья. Позиции расставились автоматически с течением времени. В личном плане я отлично уживался с ним, он постоянно спешил. В Италии он пользовался репутацией хвастуна и героя-любовника, в его обществе никогда не было скучно. У меня никогда больше не появлялось партнера по команде, с которым я частным образом проводил бы столько времени вместе. Он был искренним и прямолинейным, его эмоции можно было читать прямо на лице. И если ему что-то было не по нраву, он сразу говорил. Правда, я должен признаться, из-за оси «Лауда-Монтеземоло» он, конечно, был несколько оттеснен в сторону.
Мы могли бы стать чемпионами мира уже в 1974 году. Сначала я упустил все свои шансы, потом в финальной борьбе на двух заключительных заокеанских Гран-при Регаццони подвела техника. Чемпионом стал Фиттипальди на McLaren.
В 1975 году появилось чудо — Ferrari 312T, мчащийся памятник Форгьери, жемчужина среди гоночных автомобилей. Начиная с Монако, я контролировал ситуацию, последовала золотая серия — Монако, Цольдер, Андерсторп, победа в Ле-Кастелле и в довесок, когда я уже был чемпионом, еще и в Уоткинс Глене.
Моя жизнь переменилась в кратчайшее время во всех отношениях. Самое большое отличие популярность придавала внешне. Уже обеих побед 74 года (Испания, Бельгия) было достаточно, чтобы каждый в Австрии узнавал слово Niki, немцы меня некоторым образом усыновили, а итальянцы перемножали Лауду на Феррари. С самого начала, когда пошла известность, она мало что для меня значила, и изменила меня разве что в том отношении, что я пытался в частной жизни все больше и больше уйти в «заповедник» — очень узкий круг друзей, строго определенные рестораны, больше оставаться дома. Новая любовь — полеты — хорошо подходила к этому. То, что поначалу интересовало меня только как техническая задача, приобрело и практическое значение. Небольшой собственный самолет мог бы намного сократить, по крайней мере, маршрут Зальцбург — Модена — Зальцбург. Я начал брать уроки и купил Cessna Golden Eagle, для полетов на котором я вначале нанял летчика. Так или иначе, я мог себе это позволить, зарплата в Ferrari была грандиозной по сравнению с моей прежней ситуацией (а по сегодняшним меркам — смехотворной). И за выступления в кузовных гонках на BMW-Alpina я получал приличные гонорары.
Между Мариэллой и мной отношения не были больше фантастическими. Я не мог бы определить какую-то особенную причину, просто так случилось. Несмотря на это, мы хотели выехать из крошечного жилища и планировали строить дом в красивом месте в районе Зальцбурга, в общине Хоф, между озером Фушль и Тальгау, всего лишь в десяти минутах на машине от аэропорта Зальцбурга. Мариэлла взяла на себя переговоры с архитектором.
Однажды летом 1975 года Курд Юргенс[12] устраивал вечеринку в своем зальцбургском доме. Подобным делам я тогда придавал так же мало значения, как и сегодня, но как-то получилось, что мы с Мариэллой пошли туда. Караян[13] был там и говорил со мной об автомобилях. Курд Юргенс был очень радушен, и все оказалось приятнее, чем можно было ожидать. Я обратил внимание на молодую даму, по-настоящему бойкую и привлекательную. Ее волосы глубокого коричневого оттенка особенно хорошо смотрелись на фоне белого платья. В один из моментов она оказалась в моей близости, присела и коснулась моего колена. Никто из нас ничего не знал о другом, но как-то само собой оказалось, что она обратилась ко мне «на ты»: «Что ты хочешь выпить?»
— «Воды», — сказал я, и она принесла мне стакан. Открытость, с какой она ко мне обратилась, и теплота ее образа и голоса понравились мне, и я спросил кого-то, кто она такая. Марлен, подруга Курда Юргенса. Ах, значит, хозяйка приема. Это было все, что случилось в тот день.
Днем позже я случайно столкнулся с Лемми Хофером.[14] Он задержал меня, сообщил про сюрприз, оставил сидеть в саду «Фризахер»[15] и снова появился уже с Марлен. Я был слишком робок, чтобы заговорить с ней, и вообще, это была затруднительная ситуация. Лемми и я болтали о какой-то чепухе, потом мне надо было идти, поскольку начинались мои авиационные занятия. Молодая женщина поняла из разговора, что я — гонщик. Предыдущим вечером она узнала только, что меня зовут Ники Лауда и я известный спортсмен, правда, предположила, что теннисист. Она спросила: «А что, собственно, делает гонщик в, так сказать, частном плане?»
Я дал очень толковый ответ вроде:
— «Ну… это зависит от… ничего такого особенного. А что?»
— «Да так, просто хотелось знать».
В тот день после обеда я почти не мог сконцентрироваться на полетных занятиях. Узнав телефонный номер, на следующий день я позвонил в дом Курда Юргенса. На мое счастье, он был в отъезде, а Марлен — дома. Хочет ли она со мной прогуляться? Да.
Я уже был к тому времени публичной личностью и должен был думать, где и с кем я показываюсь, поэтому мы поехали в другую сторону, во Фрайлассинг. Позже Марлен из-за воспаления надо было провести несколько дней в клинике Зальцбурга. Я посетил ее там, и она сказала, что ее отпускают. Это был обман, ей еще надо было смирно оставаться в постели, но она выбралась через окно и мы поехали на гору Гайсберг в старинную гостиницу, в которой пятеро крестьян играли в карты. Начиная с этого момента, все было ясно.
Марлен улетела назад к родственникам на Ибицу. Я вызвал своего пилота, Кеметингера, и сказал ему, что нам срочно надо на Ибицу. Это немного далековато, сказал он, поскольку у нас тогда был только Golden Eagle. Мне все равно, мы помчимся туда, в четыре часа. Мариэлле я что-то наплел про контракт на рекламу джинсов в Барселоне.
Итак, мы полетели, на Ибицу прибыли в полночь. Марлен уже была на аэродроме. Она повела нас через ночную жизнь Ибицы, потом я ощутил чудесный хаос ее семейства — мама, сестра Рената, брат Тилли. Мама — испанка, дети появились на свет в Венесуэле (Марлен), Чили и Испании. Все происходит на южный манер, невероятно свободно, легко, открыто и сердечно. Это было прямой противоположностью моей прежней жизни, противоположностью моей дисциплинированности, усердия и ожесточенности. Я был захвачен всем этим.
Пока еще я мог все держать в тайне и старался выиграть время, чтобы придти к согласию с самим собой и с Мариэллой. Сначала мне нужно было уехать на две недели в Америку, на тесты Ferarri перед гонкой в Уоткинс Глене. Непрерывно лил дождь, я только болтался туда-сюда и располагал достаточным временем для раздумий. После гонки я сразу улетел обратно и встретился с Марлен во «Фризахере». Правда, мне непременно надо домой, сказал я, нельзя после двух недель в Америке убегать в первый же вечер.
Она сказала, что тогда поедет в Вену, Курд все равно просил ее последить за порядком в его доме.
Я приехал домой, там все было благоустроенно и в лучшем виде. Я повесил пиджак на кресло, посмотрел на Мариэллу и понял — так дальше не пойдет. Боже мой, я совсем забыл, мне же надо в Вену, в банк (хотя был уже вечер). Схватив пиджак, я был таков. Примчавшись во «Фризахер» в паническом страхе, что Марлен уже уехала, я застал ее в момент, когда она уже садилась в машину. Все назад, я уже здесь и останусь здесь.
Тайна, таким образом, вскоре перестала быть таковой, газета «Kurier» все раскопала и запустила в печать историю о Ники Лауде и подруге Курда Юргенса.
Марлен и я поженились весной 1976 года в загсе венского района Нойштадт, где были столь любезны, что назначили нам время после окончания работы, тем самым мы избежали возможного «циркового представления». Работник загса был возмущен тем, что я без галстука. Свидетель, доктор Ертель, одолжил мне свой.
Гоночный сезон 1976 года начался фантастически, Ferrari громили всех. Я победил в первых двух гонках, Регаццони — в третьей. Оглядываясь назад, можно сказать, что все было чересчур гладко.
Первым признаком неприятностей был уход моего друга и опоры Луки Монтеземоло. Его карьера не могла надолго задерживаться на первой ступеньке — работе гоночного директора. Луку пригласили ближе к сердцевине власти империи FIAT. Его преемник Даниэле Аудетто был тщеславным парнем, втянутым в текущие интриги, невротиком и, в общем, таким же суетливым, как и все другие суетящиеся в Ferrari. Сразу стало не хватать спокойного, умного человека в тени Коммендаторе.
А потом случилась странная авария с трактором.
Я хотел снести пригорок на лужайке перед домом и во время этого процесса перевернулся на тракторе. Не хватило пары сантиметров, и меня бы убило или раздавило, во всяком случае, я был плотно утрамбован в землю. Отделался я только двумя сломанными ребрами, что, по правде, было хорошим результатом для такого рода аварии с трактором весом 1,8 тонны. Но боли были адские.
