Ко мне снова подкрался сон, но вдруг у самого дома раздались приглушенные голоса. Сначала я подумал, это вернулась Сьюки, но потом сообразил, что голоса мужские. Я не знал, осмелюсь ли покинуть теплую безопасную постель и ступить босиком на пол, где, не исключено, стерегут меня пауки. Я все-таки спустил ноги с постели и пошел к окну. Для начала сзади что-то задвигалось, но это была моя собственная тень, пересекавшая освещенные места (свет проникал по краям ставня). Стена была толстая, окно помещалось в нише глубиной в несколько футов и имело подоконник, на который я и вскарабкался. Бесшумно подняв перекладину, державшую ставни, я раздвинул их. В комнату хлынул лунный свет, это помогло мне открыть створку окна, и я на коленях выглянул наружу. Там ничто не двигалось, разве только напротив, по широкой Хай-стрит, пробегала тень облаков, ненадолго затмивших луну. Мне бросилась в глаза блеснувшая в лунном свете ограда, которая отделяла дом от проезжей части дороги, и я удивился, заметив, что во дворике, с моей стороны здания, лежит какой-то предмет, но вскоре узнал в нем лестницу — собственность рабочих, чинивших крышу.
Подняв голову, я разглядел только трубы противоположных домов, торчавшие над рядом деревьев. Наше обиталище стояло на околице деревни, домов там было мало, и располагались они редко. В окнах других жилищ не видно было ни огонька, и я казался себе единственным неспящим на всей земле. Внезапно раздался собачий лай, судя по всему далекий, однако четко различимый, и я понял, что те люди, кто бы они ни были, наверное, ушли, иначе бы я услышал их шаги.
В тот же миг из глубины дома донесся шум: это, как я понял, Биссетт поднималась в свою спальню. Я спешно вернулся в постель, забрался под одеяло и вскоре заснул.
Глава 3
Я вбежал в дверь и начал подниматься по лестнице. Одолевая марш за маршем, я все время слышал за спиной преследователя. Лестница, казалось, не собиралась заканчиваться, сердце мое колотилось, ноги шагали, но словно бы не несли меня вперед. Я оглянулся и увидел нечто, неестественно плавно поднимавшееся по лестнице. Это было большое бледное лицо, в глубоких рябинах, будто после оспы, глаза из запавших глазниц смотрели на меня невидящим взглядом. За ним влеклось черное одеяние, тела как будто не было вовсе. Приближаясь, фигура росла и росла, она не была уже ниже меня, она вздымалась надо мной, простирая большие руки, похожие на крылья птицы или летучей мыши, и собиралась — я в этом не сомневался — на меня наброситься.
Я вскрикнул во сне и тут же пробудился, сердце бешено билось, лоб покрывала испарина, простыня и одеяла сбились в кучу. Действительно ли я кричал? Эха вроде бы не было, комната в лунном свете, струившемся через открытые ставни, казалась тихой и мирной. Тут взгляд мой упал на окно: оттуда, как с картины, глядела чья-то голова. Это продолжается сон, мне только привиделось, что я проснулся, подумал я, ведь добраться до окна снаружи невозможно. Черты я рассмотреть не мог, лунный свет шел сзади, и лицо оставалось в тени; правда, голова была большая, с копной торчащих волос. Но разве можно спать с открытыми глазами? Это мне только снится, что мои глаза открыты? Или же…
— Не вздумай кричать, а то я тебе руку оторву и ею же отхожу тебя до смерти!
Узнав голос бродяги, я едва не вскрикнул от облегчения. Выходит, я сумел все-таки проснуться! Я смотрел, как он перебрался через подоконник, подошел и встал надо мною.
— Ни слова никому, что ты меня видел, или я вернусь и перережу тебе глотку. Обещаю. И твоей драгоценной маменьке тоже.
И тут мы оба услышали шаги в коридоре. Выругавшись, бродяга метнулся к окну и скрылся за ним. В комнату вошла, со свечой в руке, матушка и испуганно воззрилась на меня. Произошло все это очень быстро, и я уже едва верил, что в моей комнате побывал посторонний.
— Что такое? — спросила она. — В чем дело, Джонни?
Я собирался заговорить, но тут из-за двери выплыло лицо: костлявое, с грубыми чертами, в странном силуэте вздыбленных волос. Я вскрикнул, матушка тревожно обернулась.
Вошла Биссетт. Никогда прежде я не видел ее в халате, с волосами под сеткой.
— Тут был человек! — взвизгнул я.
— О чем это ты? — вздрогнула матушка.
— Он тут был. Я его видел в окне. — Я выдавил из себя всхлип.
— Джонни, тебе просто приснился плохой сон.
— Я предупреждала вас, мэм, — вмешалась Биссетт.
— Н-нет, — настаивал я. — Он и вправду тут был.
— Как такое возможно? — мягко возразила матушка. — Кто сюда залезет без лестницы?
Тут она запнулась, Биссетт перевела на нее взгляд. Матушка осталась со свечой у кровати, няня поспешила к окну и выглянула.
Не оборачиваясь, она серьезным голосом произнесла:
— И верно, лестница стоит, прислоненная к стене.
Матушка вскрикнула, и я заметил, как ее рука схватилась за тонкий футлярчик на цепи для ключей, который она, должно быть, взяла с собой, когда встала с постели. Я изогнулся, чтобы разглядеть, как Биссетт карабкается на подоконник и высовывает голову наружу. Затем снизу, прямо под окном, раздался грохот.
— Ну вот, это они! — в ужасе воскликнула мать.
Она обхватила меня так плотно, что мне стало больно. Послышался второй удар, громче первого, а за ним треск дерева.
Биссетт отошла от окна и встала над нами — высокая, костлявая, в длинном халате. Голос ее прозвучал удивительно спокойно:
— Они вломились в малую гостиную, мэм. Когда я высунула голову, было видно, как один из них влезал в окно.
— Боже милосердный! — воскликнула матушка. — Они явились, чтобы нас убить.
— Ерунда! — оборвала ее Биссетт.
Не выпуская меня из рук, матушка зарыдала, Биссетт же, к моему изумлению, схватила ее за плечи и резко встряхнула.
— Тихо. Нам нечего бояться. Разве что вы закричите и они нас заметят.
— Вы не понимаете? — простонала матушка. — Они пришли нас убить, меня и Джонни.
— Это всего-навсего воры, мэм. Увидели лестницу и решили воспользоваться случаем.
— Нет, нет! Вы ошибаетесь, — крикнула матушка. — Вы не понимаете. Живо к окну и зовите на помощь.
— Да нет же. Это нам выйдет боком.
— Поверьте мне. У них ружья, и они сейчас пойдут наверх.
Биссетт закрыла дверь и подперла ее спиной.
— Им не войти, даже если попробуют. Но, скорее всего, они боятся пуще нас и хотят только убраться подобру-поздорову.
— Тогда пусти, я пойду посмотрю. — Я попытался высвободиться из рук матушки.
— Нет, Джонни! — встревожилась матушка, заталкивая меня обратно в постель.
— Сидите смирно, — сказала Биссетт. — Дадим ворам время уйти. Так будет лучше.
Ожидание казалось бесконечным, мы молча смотрели друг на друга и напрягали слух, ловя малейшие звуки. Мать не выпускала меня из объятий, и я чувствовал, как она дрожала, хотя ночь была теплая. Наконец мой чуткий слух что-то различил.
— Слышите? — спросил я.
Биссетт осторожно перебралась к окну и выглянула.;
— Они уходят. Я их видела на дороге.
— Слава тебе боже, — выдохнула мать.
Но тут мы вздрогнули и обменялись взглядами: в коридоре звучали приближавшиеся шаги. Дверь медленно открылась, на пороге появилась миссис Белфлауэр со свечой в руке; длинный халат и ночной чепец придавали ей величественный вид. Лицо ее было от ужаса белым как мел.
Она рухнула на постель и несколько минут набиралась сил, прежде чем поведать, что с ней произошло. Спала она в задней части дома (и очень глубоким сном), поэтому мои крики ее не разбудили, но она услышала шум в первом этаже и спустилась.
— Спустилась я в самый низ, — продолжала она, — и вижу, кто-то силится отодвинуть засовы, их ведь все время заедает. Свечу я не взяла, но света хватило, чтобы разглядеть: это был мужчина! Чужак.
— Вы, должно быть, до смерти перепугались, — воскликнула матушка.
— Нет, мэм, мне было не до этого. Я просто спросила: «Кто вы и что вам здесь понадобилось?», а он в ответ… — Взглянув на меня, она продолжила: — Ладно, это неважно. Потом он вроде как оскалился и как ни в чем не бывало тянет засовы. Отодвинул, открыл дверь и давай бог ноги.
— Как он выглядел? — спросила матушка.
Но описать чужака миссис Белфлауэр не смогла и, даже когда матушка нарисовала ей портрет бродяги, не сумела ни подтвердить, ни опровергнуть ее догадку. Она была из нас единственной, кто не видел в тот день бродягу. Помня его угрозу, я ничего не сказал.
Биссетт внезапно спросила:
— Вы открывали ставни, мастер Джонни?
— Нет, — отозвался я, чувствуя, что краснею. Но это не была ложь, потому что я не собирался оставлять их открытыми, а кроме того, подумал я, если начнешь рассказывать, как услышал голоса, придется выложить всю историю, и тогда как бы тот человек не осуществил свою угрозу.
