Чем именно промышляет судно, мне неизвестно. Но я вообще редко вникаю в общий смысл работы компаний. Мы с Перл сидим в «вороньем гнезде» на верхушке мачты, и она объясняет, что на самом деле мы ищем инвесторов, чтобы захватить их. Вот, скоро опять отправимся на охоту за венчурным капиталом.
— А себя наш капитан называет «венчурным капитаном», — говорит она. Ноги ее, точно птицы, болтаются в воздухе над палубой, которая простирается далеко внизу. — Венчурным капитаном в погоне за капиталом.
— Но это же опасно!
— Еще бы, конечно! Но и капиталы часто попадают не в те руки.
Перл — крутой и невероятно опытный переговорщик. Она сопровождала каждое крупное ограбление и убеждала жертв, что на самом деле они только выиграли. «Давайте примем решение, которое устроит обе наши стороны», — говорила она, пока ее товарищи грабили и убивали. Фирменный маневр. Она хвастается тем, что если бы захотела, то убедила бы капитана сделать капитаном ее. Она могла заставить небо греметь, а рыб летать.
— Как летучая рыба летать? — спрашиваю я.
— Как чайка. Как чертова чайка.
Ей не нравится, что никто на корабле не носит повязку на глазу.
— Это значительно упростило бы мне работу, — говорит Перл и пытается убедить меня надеть винтажный наряд из коричневой кожи с изящно вышитым черепом. — Это сделало бы наш бренд узнаваемым, — добавляет она.
— Ну, мне и в своей одежде неплохо, прости.
— К твоим волосам этот наряд чертовски подошел бы.
— Нет, спасибо, правда, я не хочу.
— Ну, если ты считаешь, что тут кто-то будет спрашивать о твоих желаниях, то я для приличия сделаю так, что повязка на глазу у тебя появится на всю жизнь, — предлагает она.
То есть она собирается оставить меня без глаза? Для приличия? Мне всегда казалось, что для приличия делают что-нибудь другое.
— Я имела в виду, — отвечаю я, — она больше подойдет первому помощнику по работе с командой.
— А, тому парню! — радуется она и перестает давить на меня, заметив, видимо, мое напряжение. — Кстати!
Она прячет повязку в карман.
Длинноволосый поднимается в «воронье гнездо», чтобы приступить к выполнению обязанностей попугая, так что мы спускаемся вниз и оставляем его одного. Пусть занимается своей птичьей работой. Когда я поднимаю на него глаза, то замечаю, что он наблюдает за мной все с тем же странным выражением на лице — одновременно и жестким, и мягким.
В выходной день мы с Перл нарезаем круги по палубе и разговариваем. «Хорошо погуляли — хорошо потолковали», — говорил мой крысопарень после наших долгих прогулок по магазинам.
Перл держится ближе к краю, я шагаю рядом. Мы обе любим попкорн. Обе любим сдирать обгоревшую на солнце кожу. Обе производим не лучшее первое впечатление. Я открываю свой бумажник, и фотографии моих парней длинным веером вываливаются прямо на палубу. Перл с уважением и интересом рассматривает их лица.
— У этого красивый подбородок, — говорит она. Красивое то, красивое это.
За бренди Перл терпеливо показывает, как завязать фал, булинь и полуштык. Пальцы мои ноют от жесткой веревки.
— Вот так, — говорит Перл, массируя их прохладным кремом.
Держаться за руки довольно приятно, особенно если это не цель, а средство для совершения других действий.
— Попробуй развязать, — предлагает она, и ее густой, сладкий, как мед, голос звучит убедительно. Я вонзаю пальцы в «баранью ногу», или «колышку», как еще называют этот узел. — Ого! А ты настоящая! Дарле бы понравилась.
— Не совсем, — говорю я и потираю руки. — А вот ты как будто родилась, чтобы вязать эти узлы.
Я чувствую, как где-то рядом пролетает осколок ревности. Перл хмурится.
— Как ты можешь говорить, для чего я родилась?
Она права. Что я могу знать? Перл сидит в кресле и проводит ладонями по лицу, будто то надевает, то снимает невидимую маску. Обычно так выглядят те, кто вот-вот исторгнет из себя свою историю. Я знаю, что мне суждено услышать ее.
— Я почти ни для чего не родилась, — начинает Перл. — Уж точно не для того, чтобы вязать узлы или что-то еще. Я родилась вместо других, кто не смог это сделать. Я стала последней попыткой моих родителей. Причем родилась очень маленькой и сильно раньше срока. Вот почему я всю жизнь стараюсь приходить вовремя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пунктуальность — это достоинство, — замечаю я.
— Точно. Всегда важно знать, где и когда ты должен находиться. Уверена, если следовать этому простому правилу, время от времени ты будешь заполнять собой пустое место, оставленное кем-то, кто еще не пришел или, наоборот, пришел слишком рано.
— Это можно назвать большим преимуществом.
— Можно. Преимуществом в заполнении пустоты. В частности, здесь я заполнила собой место женщины по имени Перл, которая не пришла сюда вовремя. Не вернулась. Это было два года назад. Теперь Перл здесь я.
— Для меня ты единственная Перл, которую я когда-либо знала, особенно здесь.
— Спасибо, мне приятно. Но я никогда не стану настоящей Перл. Никогда не стану кем-то, пока не почувствую стабильность. Все, что я могу сделать, это попытаться убедить всех вокруг, что успешно достигаю поставленной цели в этой нестабильной действительности.
— Понимаю тебя.
— Это как в «Пиратской книге обременений». Бремя пребывания в море.
Перл учит меня всем узлам, которые знает и о которых я раньше никогда даже не слышала. Узлу, который похож на рыбу, но его называют птичьим. Узлам, которые превратятся в своего рода закодированное послание, если завязать их в определенной последовательности. Узлу, который называют эволюцией за то, что со временем он затягивается все туже и туже. И если оставить его хотя бы на месяц, он затянется так, что превратится в корявый пень. На дне океана покоятся канаты с такими эволюциями в чревах затонувших кораблей, и, возможно, это самые надежные узлы на планете.
Уже поздно, небо заливает своим золотым сиянием всю палубу. Команда решает устроить ночь кино. Этакий пиратский тимбилдинг. На крюках тщательно закрепляют проектор, из паруса делают огромный экран. Черно-белые актеры размером с четырехэтажный дом надуваются ветром. Наш капитан любит классику, по его лицу расползается широкая улыбка.
— Этим летом мы устроим ретроспективный просмотр моих любимых фильмов, — объявляет он.
Если бы не элегантный лоск, актеры могли бы стать исполинами, топящими нас в пучине своего искусства при помощи остроумных шуток, легких колкостей и непринужденных диалогов, благодаря которым понимаешь, что все друг друга любят, но не признаются в этом до последней минуты. Сердце — существо быстрое и стучит, как взбесившийся метроном. И при этом все говорят почти не дыша, так, точно вот-вот испустят дух и не успеют рассказать о переполняющих их чувствах. Зато в финале обязательно крепко обнимаются и наконец оживают. Да меня можно уже сейчас затаскивать в «воронье гнездо» прямиком в эти жаркие объятия людей, которые на самом деле притворяются другими людьми.
Перл садится рядом и протягивает мне попкорн. Я чуть ли не с жалостью и легким волнением в желудке вспоминаю зернышки кукурузы, прилипшие к стенкам моей микроволновки. Это не тоска по дому. Не тоска по работе. И уж точно не морская болезнь. Мы с Перл смеемся, но я точно знаю, что этот фильм не станет объектом наших шуточек, ведь он настолько же реален, насколько реально все происходящее с нами в жизни.
Мы возвращаемся в наши каюты. Я обхожу помощника по работе с командой по широкой дуге, но, видимо, недостаточно широкой, чтобы Перл это заметила. Возле моей двери она вдруг хватает меня за руку, одновременно шершавую и жирную от попкорна. Это был первый действительно веселый вечер за долгое время на корабле.
— Дарла моя лучшая подруга, — говорит она.
— Я знаю, — отвечаю я.
— А может, если она не вернется… ты будешь Дарлой?
Я думаю: не добавит ли мне это некоторой стабильности?
— Ты станешь моей лучшей подругой? — спрашивает Перл, и злая, голодная пустота внутри меня мгновенно заполняется теплом.
