Меркель резко повернулся и уставился на крупное чёрное насекомое, которое неспешно ползало по окну.
— Вижу.
— Смотри внимательно…
Подчиняясь неслышному приказу, муха взлетела со стекла, отдалившись метров на десять от дома, заложила плавный вираж и, резко набрав скорость, рванула обратно.
— Смотри…
Чёрная точка напоминала пулю, и шаману показалось, что она обязательно разобьёт стекло, влетит внутрь, точно ему в лоб, голова разлетится на тысячу частей…
И Меркель в панике подскочил с кресла в тот самый миг, когда муха врезалась в окно.
— Ты чего? — изумился Мустафа.
Муха погибла.
Авдотий Платонович судорожным движением вытер выступивший на лбу пот, да так и замер с поднесённой к голове рукой: стекло пошло трещинами. Крепкое и надёжное, оно буквально разваливалось на куски, как будто в него и впрямь влетела пуля.
— Там особая алхимическая кислота. — Бранделиус негромко рассмеялся. — Представляешь, что было бы, врежься муха в тебя?
Меркель сглотнул. Мустафа, только сейчас сообразивший, с кем разговаривает компаньон, сделал шаг, с любопытством оглядел разрушения и покачал головой.
— Я всё понял, — тихо сказал шаман.
— Позвони, как соберёшь заказ.
— Обязательно.
В трубке послышались гудки.
— А он умеет нагнать страху, — оценил Джафаров. — На тебе лица не было.
— Не только лица… — Меркель оглядел брюки, убедился, что мочевой пузырь не подвёл, вернулся в кресло и посмотрел на компаньона. — Он меня разозлил.
— Позвоним Великим Домам?
— Нет… — Шаман снова побарабанил пальцами по столу. — Я не хотел этой войны, но теперь считаю, что придётся… Да, пожалуй… Так надо…
— О чём ты говоришь?
— О том, что Бранделиусу необходимо устроить неприятности.
— И ещё нам нужно оплатить замену стекла.
— Позвони в фирму, пусть пришлют замерщика.
— Хорошо.
Авдотий кивнул, показывая, что услышал ответ, и продолжил:
— Сегодня, пока ты лазал по саду Бранделиуса…
— Я там чуть не погиб! — обиделся Мустафа.
— А я в это время наводил справки. — Меркель кивнул на компьютер. — И выяснил, что никакого Антона Арнольдовича Бранделиуса в Тайном Городе нет и никогда не было. Это совершенно определённо — «Тиградком» не ошибается.
— Мы понимали, что это псевдоним, — хмыкнул иллюминат.
— Поэтому я сделал запрос на человских колдунов, которых объявляли в розыск, но не нашли.
— Гм… — Джафаров с уважением покачал головой. — Я бы не додумался.
— Поэтому ты поехал в Слободу, а я остался у компьютера, — язвительно ответил Авдотий.
— Хватит острить.
— Извини. — Шаман открыл файл с фотографиями. — Так вот, за последние пять лет были объявлены в розыск и не найдены всего трое. — Он повернул монитор к компаньону. — Соответственно, они считаются мёртвыми.
— Генетический код?
— Все трое ухитрились представить в Зелёный Дом ложные образцы, и найти их с помощью удалённого поиска невозможно.
Почти две минуты Мустафа молча изучал фото, после чего уверенно заявил:
— Бранделиуса тут нет.
— Я тоже так подумал сначала, — не стал скрывать Меркель. — Но, к счастью, вовремя вспомнил, что у одного моего приятеля есть забавная программа, позволяющая моделировать последствия пластических операций. Я переслал ему фото, и — вуаля! — Авдотий нажал ещё одну кнопку, открыл фотографию и абсолютно довольный произведённым эффектом откинулся на спинку кресла. — Нашего друга зовут Яан Сиби. Его ищут уже два года.
— Ты уверен насчёт программы твоего приятеля? — негромко спросил Мустафа, разглядывая изображение человека, чертовски, если не сказать ещё сильнее, похожего на Бранделиуса.
— Абсолютно!
— И кто же его ищет?
— Заказчик действует инкогнито, — развёл руками белорус. — Поэтому я тоже не стал ничего о себе рассказывать, а просто дал наводку на Бранделиуса. Хочу посмотреть, кто приедет и что этот «кто-то» будет делать.
* * *
— Очень плохо!
— Скорее!
— Есть тут врач?!
— Скорее!
И через несколько секунд тревожный голос по внутрисалонной громкой связи:
— На борту есть врач? Если есть, пожалуйста, обратитесь к главному стюарду.
Суета в хвосте самолёта не осталась не замеченной пассажирами салона бизнес-класса. Ну, то есть последствия суеты: тревожные лица стюардов и стюардесс, громкие голоса пассажиров, непонятная и ненужная толкотня в проходе — когда мужики вылезают «вдруг надо помочь», понимают, что в данном случае от них ни черта не зависит, но не возвращаются в свои кресла, а принимаются стоя обсуждать происходящее, создавая затор на ровном месте.
— Ну надо же: лететь всего час, а они всё равно успевают плохо себя почувствовать, — пробормотал бородатый модник в стильном джемпере и дизайнерских джинсах. — Будто специально ждали.
— Всего не предусмотришь, — пожал плечами его сосед, мужчина лет пятидесяти, с удлинённым лицом, которому, кажется, было наиболее привычно выражение бесконечного уныния и тоски. Одет мужчина был в строгий, но явно дорогой деловой костюм, сорочку без галстука и лакированные туфли. И носил красивое кольцо с чёрным камнем на мизинце левой руки.
— Согласен с вами, — кивнул модник. — Но уж больно они раздражают.
— Больные?
— Людишки из эконома.
— А-а… — Пожилой бросил на собеседника быстрый и оставшийся незамеченным взгляд, в котором отчётливо читались презрение и раздражение, после чего привстал: — Вы позволите?
— В смысле?
— Пройти.
— В туалет?
Теоретически нелепые расспросы должны были вызвать ещё большее неудовольствие пожилого, однако тот предпочёл сохранить на лице маску уныния.
— Я — врач, — негромко произнёс он. — Мне нужно в соседний салон.
— А-а… — Модник пропустил соседа, скорчив на физиономии выражение: «И охота вам тратить время на всякое быдло?» — и вернулся в кресло.
А пожилой прошёл в хвост самолёта, уверенно, можно сказать — властно, раздвигая загородивших проход пассажиров, и обратился к стюарду:
— Что случилось?
— Вы…
— Врач, — ответил пожилой настолько веско, что дальнейших уточнений не потребовалось, и стюард принялся за сбивчивый рассказ:
— Сначала она пожаловалась на духоту…
Девушка лет двадцати пяти, не более. Косметики минимум. Волосы собраны в пучок. Дыхание тяжёлое, прерывистое, но в сознании. В глазах — испуг.
— Она жаловалась, что в груди болит, — добавила тётка с соседнего ряда.
— Будьте добры, организуйте вокруг свободное пространство, — вежливо попросил пожилой, присаживаясь в соседнее кресло и беря девушку за руку. — И включите, пожалуйста, кондиционер чуть сильнее.
— Станет холодно? — недовольно уточнила тётка.
— Станет приятнее, — не глядя на неё, ответил пожилой.
— Но…
— Сейчас сделаю. — Стюард удалился.
И странное дело: едва врач взял девушку за руку, как ей стало лучше. Немного, но заметно: выровнялось дыхание.
— Вы просто испугались, — по-прежнему тихо произнёс пожилой, мягко удерживая в ладони кисть девушки. — В какой-то момент вам стало некомфортно, возможно, слишком душно, и вы запаниковали.
— У вас есть таблетки?
— Какие?
— Я не знаю… — Она слабо улыбнулась. — Какие-нибудь.
— Вам нужно просто успокоиться… — Девушка почувствовала, что страх и беспокойство пропадают, а вместе с ними — неприятная боль внутри. Как будто голос пожилого или его рука… В общем, как будто пожилой незнакомец делился с ней невидимой силой. — Как вас зовут?
— Лена.
— Очень приятно, Лена, меня называйте Кузьмой Георгиевичем… — И сразу же, совсем-совсем тихо: — Третий месяц, да?
Ей стало лучше настолько, что получилось восклицание:
— Как вы узнали?!
— Голубушка, я врачую уже сто… — Кузьма Георгиевич осёкся, улыбнулся и ровно продолжил: — Столько лет, что вас всех насквозь вижу. Нет, не третий — второй. Но первый раз, и потому вам страшно…
— Да.
— Я не спрашивал… — Мужчина вздрогнул. Ощутимо — дрожь прошла через всё тело, — и девушка решила, что он собирается подняться.
— Пожалуйста, не уходите.
— Я и не… — Голос стал сиплым, поэтому врачу пришлось откашляться. — Я и не собираюсь, голубушка. К тому же уйти отсюда довольно затруднительно — мы немножко летим.
— Меня муж встречает, — сообщила Лена, закрывая глаза.
В салоне стало чуть прохладнее. Воздух, если можно так выразиться, посвежел, и стало проще дышать. Пассажиры, убедившиеся в том, что ситуация под контролем и трагедии не предвидится, разбрелись по креслам, и никто не обратил внимания на побледневшую кожу врача, ставшие резкими морщины и то, что он, лишь недавно полный сил, выглядит изрядно уставшим, словно не рядом с девушкой в кресле просидел последние минуты, а тягал штангу или бегал по стадиону.
