Вот это точно неожиданно. И глупо.
— Ты прав. Мне сейчас хочется тебя и ударить, и рассмеяться. Не хочешь рассказать все по порядку? Ведь мы перестали общаться, когда нам было около шести.
— Нам было семь. Мы все детство провели с тобой вместе. Я считал тебя своей подругой. Но как только началась школа, у тебя появились новые друзья, и мы стали меньше общаться, — он посмотрел на меня виноватым взглядом. — Я разозлился, и поэтому мы начали постоянно ругаться. В пятом классе мне захотелось это исправить, но вышло не очень. И я решил больше ничего не менять.
— Тебе говорили, что ты идиот? — я столько глупых и обидных шуток пережила только потому, что он обиделся? — Хотя можешь не отвечать. Лучше скажи, почему в восьмом классе ты стал лучше ко мне относиться?
— Потому что мы стали старше. В четырнадцать я начал ловить себя на мысли, что мне больше хочется просто проводить время в твоей компании, чем спорить. Знаешь сколько шуток от Костика я тогда выслушал, что влюбился в тебя? — он засмеялся, причем так заразительно, что и я вместе с ним.
— А я из-за такой смены твоего поведения все время ждала подвоха и ходила на нервах. Мне казалось, что это очередная твоя шутка.
— Представь, как будут смеяться наши дети, услышав нашу историю, — он притянул меня ближе к себе и посмотрел в глаза.
— Какие дети? Какую нашу историю? — спросила я, изогнув бровь. Мы встречаемся один день, а он уже о детях говорит.
— Как какую? Как папа был с детства влюблен в маму, а встречаться они начали только в одиннадцатом классе, первого октября. Кстати, запомни эту дату, чтобы не забыть о годовщине. Жениться тоже в этот день будем.
— А ты, оказывается, романтик.
— Это ты так влияешь на меня.
Сразу после ответа Дима поцеловал меня. Поцелуй был таким же осторожным и нежным, как утром. Мне казалось, что он боится меня спугнуть. Но в этот раз, постепенно, Дима начал действовать настойчивее, будто показывая, что нужно делать.
Стоило нам оторваться друг от друга, мои щеки сразу начали краснеть. Интересно, через сколько я перестану так смущаться?
— Мне нравится, как ты стесняешься, — начал успокаивать меня Дима, нежно поглаживая щеку.
— А мне не нравится, что я так реагирую.
— Со временем это пройдет. Ты поэтому в школе позволяешь только в щеку тебя целовать?
— И поэтому тоже. А вообще, не считаю уместным целоваться на глазах у всей школы. Мы же вместе не для кого-то, а для себя. Зачем вся эта показуха?
— Я смотрю на это иначе. Так мы показываем всем, что не свободны. Что я твой, а ты моя.
— Все теперь и так знают, что мы вместе. А кому-то что-то доказывать я не собираюсь.
— Хорошо, если ты так хочешь. Но обнимать я тебя не перестану, и плевать, кто на нас смотрит!
Он похоже из тех ревнивцев, кто всем показывает, что девушка его. Никогда бы не подумала. Не замечала раньше за ним ничего подобного. И это даже приятно. А ведь раньше мне казалось, что ревность означает неуверенность в себе.
Глава 4
За ужином отец сильно нервничал. Я решила его ни о чем не спрашивать и дать ему самому начать разговор, когда будет готов.
Уверена, для него было огромным шагом начать встречаться с женщиной. После ухода мамы он замкнулся в себе и счел куда более важным мое воспитание, нежели личное счастье. Может это и было правильно. Вряд ли я тогда, в одиннадцать лет, приняла бы другую женщину. В то время мне казалось, что мама ушла из-за того, что я плохая дочь. Сам же папа не посчитал необходимым все мне объяснить. И я не виню его за это, тяжело рассказывать такую правду ребенку.
На самом деле, мама давно хотела уйти от нас. Она изначально не хотела детей. Но отец ее уговорил, и родилась я. Только вот материнский инстинкт в ней так и не проснулся.
Мама старалась проникнуться ко мне теплом, но из этого ничего не вышло. Все мое детство я чувствовала от нее только холод. Мне приходилось постоянно искать в себе изъяны и пытаться их исправить, чтобы мама наконец полюбила меня. В тот день, первого сентября, у нее просто закончилось терпение. Она устала изображать любящую мать. Папа до последнего не верил, что его жена так и не смогла полюбить родную дочь. Именно поэтому мама ушла. И я не виню ее за это. Лучше так, чем расти нелюбимой родной матерью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Отец винил во всем себя и старался любить меня за двоих родителей. Всегда буду ему благодарна за это. Но сейчас я уже выросла, а ему пора подумать и о себе. Он вполне хорошо выглядит для пятидесятилетнего мужчины. Волосы слегка тронуты сединой, мелкие морщины появились только в области вокруг глаз. Тело у него, конечно, не молодого фитнес тренера, но вполне ничего. Есть лишь совсем небольшой животик. Не каждый может похвастаться таким в его возрасте без посещения спортзала. Но самое главное, он хороший человек. Всегда старается поступать правильно, избегает конфликты и внимателен к окружающим. Он не только слушает, но и слышит. Уверена, любая женщина рядом с ним будет окружена заботой и любовью.
— Пап, я очень рада, что у тебя кто-то появился, — я решила дать ему понять, что поддерживаю его. Может так ему будет легче открыться.
— Ее зовут Марго, — неуверенно заговорил папа. — Мы познакомились с ней на конференции в Санкт-Петербурге около года назад.
— Эта та двухнедельная командировка перед Новым годом?
— Да. Мы очень много тогда общались. Потом начали переписываться. Я стал при любой возможности добровольно ездить туда в командировки. Прости меня за это. Я знаю, ты ненавидишь эту часть моей работы, а тут еще я сам вызывался уезжать.
— Тебе не за что извиняться. Я все понимаю… любовь… — я искренне улыбнулась папе и взяла его за руку. — Почему у тебя рубашка была в ее туше? Из-за чего Марго плакала?
— Она устала, что мы так редко видимся. Ей каждый раз тяжело, когда я уезжаю. Хочет, чтобы я переехал к ней.
— Тогда почему ты еще здесь?
— Потому что моя дочь еще учится в выпускном классе, — папа сказал это таким тоном, будто я ничего не понимающий ребенок.
— Вот именно, пап, в выпускном классе. За последний год я часто оставалась одна и, как видишь, не заросла грязью, не умерла с голоду и не отчислена из школы, — теперь я говорю с ним таким тоном, будто он глупый ребенок. — Слушай, если ты с ней счастлив и любишь ее, то должен переехать к ней.
— Но как же я оставлю тебя здесь одну?
— Так же, как и когда уезжаешь в командировки. Будешь прилетать ко мне раз в месяц, чтобы убедиться, что я питаюсь здесь не одними пельменями. А может и я к вам. Только вот что ты будешь делать с работой?
— Работа вообще не проблема. Я легко смогу оформить перевод. И все равно, не хочу тебя оставлять здесь одну.
— Ну раз уж ты за это беспокоишься, то я буду не одна. За мной присмотрит Дима, — призналась я не очень уверенно.
— Тот самый? Из-за которого ты…
— Да, пап, тот самый! — чувствую, как щеки краснеют. — Я сегодня согласилась стать его девушкой.
— Очень рад за тебя. Ему я готов доверить дочь, — как-то слишком обрадовался папа.
— А начни я встречаться с кем-то другим, не доверил бы?
— Скорее всего нет. Уж точно бы даже и не подумал переезжать в другой город. А этого шалопая я знаю с детства. Ему можно доверить самое ценное мое сокровище, — отец искренне мне улыбнулся.
— Это значит, что ты переезжаешь в Питер?
— Если уверена, что справишься здесь со всем одна, то не вижу причин не сделать этого.
— Тогда завтра же решай на работе со своим переводом. И ничего не рассказывай Марго. Пусть для нее это будет приятной неожиданностью.
— Спасибо. Я очень тебя люблю, — подошел он ко мне и крепко обнял.
— А я тебя, папуль. И не переживай за меня, все будет хорошо.
Я рада, что отец не начал меня расспрашивать о Диме. Видимо, по моему смущенному лицу была понятна моя неготовность это обсуждать.
Сегодняшний день принес много изменений в мою жизнь. Даже не верится, что папа наконец нашел себе женщину и переедет к ней. Боюсь представить, как ему было тяжело метаться между нами. Мы обе ему дороги, и он, наверное, чувствовал себя загнанным в угол. А ведь расскажи он мне раньше о ней, давно бы уже мог жить с ней.
