— Обижаешь… — Саша выпростал ноги из воды, поднялся. — У меня даже про тебя стихи есть.
— Про меня?
— Ну, не только про тебя, но и про тебя тоже.
Он подбоченился, топнул пяткой, — при этом, как по волшебству, Сашина челка укоротилась и уехала вверх, на носу блеснули круглые очки, а усы побелели и растеклись по щекам, образовав окладистую фрейдовскую бороду, — и с улыбкой продекламировал:
— Кто не глух, тот сам расслышит,
Сам расслышит вновь и вновь,
Что под ненавистью дышит
Оскорбленная любовь.
Виталий пораженно застыл. Ему захотелось спросить о чем-то очень важном, о чем-то таком, что преследовало его всё это время, отказываясь формулироваться в вопрос, но Саша/Фрейд вдруг опустился на четвереньки, зарычал и стал по-собачьи отряхиваться. Остатки одежды на нем разлетелась клочьями, очки ударились о бревно и плюхнулись в воду. Не переставая трястись, мертвый поэт превратился в большого черного пуделя со стеклянными глазами-пуговицами, кинулся на Виталия и быстрыми, судорожными толчками принялся трахать его голую ногу.
* * *
Темно. Душно, как в гробу. Плеск океанических волн в ушах. Виталий вскрикнул от страха — по ноге что-то ползло. Что-то чужеродное. Опомнившись, сообразил, что это вибрирует мобильник в кармане джинсов. Поднес его к носу: номер незнакомый, код городской. Мембрана выхлестнула наружу панический женский плач:
— Алё! Алё!
— Да, Женя…
— Виталий, это ты?
— Я.
Он попытался встать, но затекшие ноги уронили тело обратно на стул.
— Ты где?
Щелкнул самостоятельно включившийся экран, осветил комнату призрачным голубоватым светом.
— На работе.
— На работе? — ошарашенная пауза. — Сейчас 2 часа ночи.
— Ну и что?
Виталий мельком взглянул на ее губы, заполнившие монитор, и свернул окно.
— Нет, ничего… — Всхлип. — Ты мог бы приехать?
Он закатил глаза и скрипнул зубами.
— Знаешь, я тут так неплохо спал…
— Виталий! — Всхлип с подвыванием. — У меня… проблема.
— Что-то новое. — Он не смог скрыть удивления. — Куда ехать?
Щелчком мыши Виталий выключил назойливый плеск волн, льющийся из колонок, и наконец встал. По телу забегали мурашки.
— Ко… мне… Я дома.
— Скажи, что случилось? — он потер лоб, взъерошив челку.
— Я… не могу сказать… — В Женином голосе отчетливо прорезалась истерика. — Просто приходи…
Виталий закусил губу.
— Что, всё так плохо?
— Хуже не бывает… Помоги мне, помоги, пожалуйста…
— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ???
— Я… я, кажется, убила человека.
Остатки сна слетели, словно отброшенная веником паутина.
— Хорошо. Я сейчас буду.
Он сел и прислушался к своим ощущениям. Хмель уже прошел. Глаза еще наверняка были красные, но голова мыслила вполне ясно. Страшно хотелось есть. Он достал из ящика стола распечатанную пачку крекеров, затолкал в сухой рот пару горстей желтоватых черепашек, лошадок и дельфинчиков. Открыл бутылку минералки, запил размолотых зубами зверюшек, сморщился и отрыгнулся газом. Взял со стола ключи, выключил компьютер, закрыл офис, кивнул охраннику на первом этаже и вышел в ночь.
* * *
На перекрестке Пушкина и Клары Цеткин, возле парка, его неожиданно стошнило. Воздухом. Он согнулся, чувствуя, как из глаз выдавились две слезы. Сплюнул.
— Молодой человек, что с вами?
Виталий обернулся. За спиной стоял милиционер. Еще трое в форме удалялись от них по улице, оживленно о чем-то переговариваясь.
— С тобой всё нормально? — спросил мент, внимательно глядя ему в лицо. Было видно, что он подвыпил, и к Виталию подошел просто ради порядка.
— Да так, — выдавил Виталий. — Язва…
— До дома сам доберешься?
— Угу, тут недалеко…
— Ладно, — мент повернулся и побежал догонять своих. Переходя дорогу, уже спиной Виталий слышал, как тот им на ходу что-то объясняет, пару раз мелькнуло слово «язва», потом кто-то засмеялся, разговор удалился и стих. Лохи…
Он свернул в сектор старой застройки, и спустя пять минут постучал в Женину дверь. От толчка дверь раскрылась, показав язычок замка, как будто до этого ее собирались захлопнуть, но не успели.
За дверью стояла Женя в домашнем халате с розами. Ему показалось, что от нее остались только глаза: огромные, серые и пустые, с безобразно растекшейся косметикой.
— Он… там, — она бессильно показала рукой, хотела что-то добавить, и вдруг, покачнувшись, бросилась вглубь квартиры. До Виталия донеслись приглушенные звуки рвоты.
Он вошел в тесную полутемную прихожую, совмещенную с кухней. Захлопнул дверь. Увидел белеющую на полу сумочку, одну туфлю и чьи-то раскинутые ноги в ботинках «Todd». Осторожно переступил через длинное мускулистое тело в футболке с изображением желтой улыбающейся рожицы, из левого нарисованного глаза которой торчал самодельный кухонный нож с костяной рукояткой. Нога поехала в черной луже, и он едва не упал, с чертыханием успев схватиться за угол холодильника. Постоял несколько секунд над трупом, для проформы пощупал сонную артерию. С новым интересом глянул в красивое запоминающееся лицо, расчерченное глубокими свежими царапинами.
«Вот ты какой, северный олень… Жаль, не выпил с тобой сегодня, а ведь мог. Жизнь, знаешь, такая штука…»
Кровь, выступившая на губах блондина, напоминала яркую губную помаду.
Виталия тронули за плечо.
— Что тут произошло? — спросил он, встретившись с Женей глазами. Она умылась, но выглядела всё равно неважно. Лицо бледное, как у утопленницы, губы дрожат.
— Это Коля.
— Угу.
— Он пришел сам, я его не звала, — девушка глотала слова, вытирая рот рукавом халата. — Понимаешь? Завалился пьяный, ударил меня, схватился за нож…
— Это который нож? — Он тронул кончиком туфли костяную рукоять. — Этот, да?
— Так получилось…
— А на хрена ты его впустила?
— Я… я не думала, что это он.
— А кто?
— Подруга. Она у меня часто ночует.
— Так и позвонила бы ей. Я при чем?
— Что ты! Она бы испугалась…
— Ясненько…
Женя мельком глянула на Николая, закрыла ладонью лицо, и он обратил внимание, что кончики ее длинных ногтей изгрызены.
— Он… умер?
— Боюсь, что да.
— Какой ужас… — прошептала она сквозь ладонь.
Виталий вспомнил Сашу с плота и неожиданно сказал.
— Ну и что? Мы все умрем.
— Не говори так!
— Да? Чего мне еще нельзя говорить? — мягко поинтересовался он.
— П-прости… — Она вонзила дрожащую руку в прическу. — Ты же знаешь, я не могу никого убить!
— Да, я вижу.
— Нет, — Женя издала сдавленный горловой звук, — ты не понимаешь…
— А что я должен понимать? Что?
— Я… я не могла спать с ним! Не могла, понимаешь?! — Слова полились из нее неудержимо, как рвота. — Меня отец изнасиловал, когда мне было 15 лет! Это было так больно! Эта боль до сих пор сидит у меня вот здесь! Здесь! — Она прижала руку к животу. — Я забеременела, пришлось делать аборт — снова боль, унижение, соседи смотрели, как на шлюху, я ушла из дома… Лечилась, пыталась избавиться от этого… но…
Виталий молчал. Она взяла его за руку.
— Я честно пыталась встречаться с Колей, как и с другими до него… И он мне действительно нравился, пойми, Виталий, но меня просто тошнило от одной мысли… что снова будет больно! — Женя с мольбой смотрела ему в глаза. — А ему был нужен только секс, он постоянно намекал на это! А я, понимаешь, я ненавижу, когда меня используют! Он только хотел делать мне больно! Как и мой отец!.. Как и эта сволочь из универа!.. А когда я отказала, обещал меня убить! Он псих!
— Хватит болтать, — перебил он с отвращением, вырывая руку из ее влажной ладони. — Тебя послушать, все вокруг ненормальные и хотят сделать тебе больно. А на самом деле хуево в итоге всем, кроме тебя. Я уже не верю, что он, — кивок в сторону трупа, — был маньяком или психом. Дело, думаю, в тебе.
— Я же говорю, он меня убить хотел!
— За просто так убить не обещают, — Виталий покачал головой. — Признавайся, ты его как-то унизила?
— Нет… — Женя сглотнула. — Я…
— Что?
— Понимаешь…
— Ну?!
— Я его покалечила.
— Добрая ты девочка. — Он потрясенно хмыкнул. — Это как, когтями, что ли?
— Нет, по-другому.
— Ладно, обойдемся без подробностей. Я так понимаю — покалечила и смылась, да?..
— А ты бы что, не смылся?
— Видишь ли… — Виталий отвел взгляд. Он ощущал себя гаже, чем когда-либо в жизни. — В отличие от тебя, я привык отвечать за свои поступки. А ты… Женя, ты никогда через себя не переступаешь, правда? Вместо того, чтобы лечить свою подростковую психотравму, ты предпочитаешь издеваться над всеми, кто к тебе тянется. Ты не думаешь о том, что у других тоже могут быть чувства. Сначала опускаешь мужиков, заставляешь их чувствовать себя мудаками и неудачниками, а потом еще удивляешься, что тебе мстят!