Политика Англии служила главным препятствием для единства фронта союзников, и я решился изложить мой взгляд на недостаток пассивной дальней блокады английскому Адмиралтейству, а также русскому Морскому Генеральному штабу. Первым требованием противоположной, активной стратегии я считал объединение морского фронта союзников, а для этого необходимо было, чтобы английский флот или часть его продвинула сферу своей деятельности вплоть до Балтийского моря.
В 1915 году русская армия пришла в полное расстройство в Галиции, главным образом, из-за недостатка артиллерии и военного снаряжения. Следовало опасаться, что то же самое может легко повториться в ближайшую весну или летом на севере, где немецкий флот поддерживал левый фланг своей армии. Нужно было поэтому обратить внимание союзников и, прежде всего, Англии, которая обладала наиболее сильным флотом, на громадное значение экспедиции в Балтийское море. Мою точку зрения я изложил Русину, но он отнесся к ней сначала крайне скептически. Главной целью его поездки было склонить Англию отрядить более крупные силы для охраны против немецких крейсеров и подлодок северного пути на Мурман и в Белое море. Операции в Балтийском море он считал исключительно рискованным предприятием, которые к тому же не могли бы обойтись без деятельного участия русского флота. Подобно другим стратегам всех времен и народов, почтенный адмирал желал выиграть войну, не пуская в дело собственный флот, и надеялся, что это ему удастся. По его мнению, русские линейные корабли не должны были выходить из Финского залива и ни в коем случае не ввязываться в бой с противником в открытом море.
Офицеры, сопровождавшие адмирала, присоединились, однако, к моим взглядам, и он в конце концов перед своим отъездом во Францию поручил мне составить докладную записку с изложением моей точки зрения и разузнать настроение Адмиралтейства для дальнейших переговоров. Работа эта заняла у меня около двух недель, и в течение этого времени я несколько раз имел доступ к главным деятелям Адмиралтейства. Так, например, я был принят первым морским лордом2* адмиралом Жаксоном и начальником Морского штаба контр-адмиралом Оливером. Они мне указывали на трудность выполнения военно-морских предприятий в Балтийском море, сослались на пример неудавшейся Дарданелльской операции и доказывали, что, в случае попытки Англии прорваться в Балтийское море, Германия не замедлит занять датские острова, в результате чего флот очень скоро будет отрезан от своих баз. Эти возражения я предвидел и со своей стороны также не считал возможным выполнить серьезные операции в Балтике до тех пор, пока неприятельский флот не будет основательно разбит в Северном море. Только победа на этом морском театре развязала бы английскому флоту руки и оказала бы заметное влияние на дальнейший ход всей войны. Продолжение войны «до бесконечности» таило в себе опасность, что экономически более слабые страны выпадут из общего фронта союзников и что положение самой Англии будет ослаблено. Необходимо было поэтому дать стратегии на море более активное направление и принудить неприятельский флот к бою. Одновременно с этим нужно было, однако, также подготовить объединение морского фронта на севере, дабы события в наступающую весну и лето не захватили бы союзников врасплох. Под объединением морского фронта я разумел более тесную стратегическую, а в известных случаях и тактическую совместную деятельность всех союзных флотов. Она должна была бы выразиться в серьезных морских демонстрациях в Северном море, в Скагерраке и Каттегате, далее в отправке значительного числа малых крейсеров, эскадренных миноносцев и подводных лодок в Балтийское море и, наконец, в целесообразной, дружной работе союзных флотов на всех этих морских театрах.
По возвращении Русина из Франции мы вместе были в Адмиралтействе и там обсуждали этот вопрос. В свободные вечера я продолжал посещать заседания палаты депутатов, где заметно нарастало напряженное настроение. Мне пришлось присутствовать при интересных прениях о введении всеобщей воинской повинности, мобилизации отдельных отраслей промышленности в целях более интенсивного производства военного снаряжения и по другим вопросам этого рода. Я предложил также Русину побывать в парламенте, чтобы получить лучшее представление о взглядах английского народного представительства на войну. Но адмирал не изъявил никакой охоты. Он всецело принадлежал к приверженцам старого режима и вовсе не скрывал этого. По его убеждениям война была делом правительства, народ только выставлял солдат, а парламент ассигновывал средства. Перед отъездом адмирала я прочёл ему свою докладную записку, в её окончательной форме, и получил разрешение передать ее в Адмиралтейство. Не знаю, принёс ли Русин своей поездкой пользу русскому флоту и армии в вопросе о доставке военного снаряжения, полагаю, однако, что хороший представитель от промышленности или торговли добился бы в этом отношении гораздо большего. Во всяком случае, в деле консолидации морского фронта союзников начальник русского Морского Генерального штаба ни до чего не договорился. В Англии, и вообще в Западной Европе, личные качества иностранного представителя имеют большое значение для успеха переговоров. Мне часто приходилось удивляться, каких ничтожных личностей старый режим в России считал возможным посылать с ответственными поручениями за границу.
Возвращение в Скапа-Флоу. Взрыв крейсера «Natal».
В середине декабря я передал мою докладную записку первому лорду Адмиралтейства Бальфуру и вскоре после этого отбыл обратно на флот. Новый год я встретил на корабле, в офицерской кают- компании. Там собралось несколько шотландцев, которые обычно празднуют этот день, тогда как англичане относятся к нему безразлично. Командир Клинтон-Бейкер лёг по обыкновению спать в 11 часов. В кают-компании присутствовала едва ли половина офицерского состава. Были приглашены гардемарины, им предложили стакан вина, и, пожелав друг другу счастливого нового года, все разошлись по каютам. Не было никаких речей, и вообще все сошло просто и без торжественности.
В тот же вечер мы получили печальное известие о гибели броненосного крейсера «Natal» в гавани Инвергордона, и это событие, естественно, отразилось на общем настроении. По радио не сообщалось подробностей. Было только сказано, что крейсер взорвался на рейде и что при этом погибла половина офицеров и команды, а также большое число гостей. Через несколько дней мы узнали, что взрыв произошел от пожара, который проник в один из зарядных погребов. Огонь возник во время киносеанса, на котором присутствовало много гостей с берега. По другой версии, вина приписывалась запасам японских патронов, которые незадолго до этого были приняты на корабль, и не были подвергнуты соответственному осмотру.
У нас, а также на других кораблях, где имелись японские патроны, их немедленно вынесли из бомбовых погребов и разложили на верхней палубе. Через несколько времени было, однако, объявлено приказом по эскадре, что, хотя причина взрыва на «Natal» не вполне выяснена, нет оснований приписывать ее самопроизвольному взрыву японских патронов. В то же время были запрещены на флоте всякие кинематографические представления в палубных помещениях. Были также введены особые правила предосторожности на случай пожара, порядок хранения фильмов и т. п. Из этого следовало, что катастрофа все же приписывалась пожару, возникшему в связи с киносеансом.
В английском флоте с начала войны были уже не раз подобные взрывы зарядных погребов, и они послужили причиной гибели многих военных и транспортных судов. Я был склонен думать, что возможность таких несчастий обусловливалась некоторыми особенностями порядка хранения боевых припасов. Зарядные погреба не были достаточно изолированы ни от подачной трубы орудийных башен, ни от остальных частей корабля. Не применялись также меры предосторожности, принятые, например, в русском флоте после японской войны. Они состояли в том, что от каждой партии снаряжения бралась контрольная проба взрывчатого вещества – бездымного пороха, пироксилина и т. д. Пробы $ти сохранялись в стеклянных банках в тех же погребах, где и соответствующая партия. По изменившейся окраске лакмусовой бумажки или выделяющемуся запаху артиллерийский офицер мог в любую минуту проверить, показывает ли взрывчатое вещество признаки начинающегося разложения. Проба, внушавшая подозрение, отправлялась для исследования в лабораторию, а соответственная партия взрывчатого вещества выгружалась с корабля для перезарядки, промывки пироксилина или полной замены ее новыми боевыми запасами. На английском флоте была принята другая система проверки находящегося на корабле боевого снаряжения. А именно, раз в год небольшая часть каждой партии отсылалась для проверки в порт. Не нужно быть специалистом, чтобы понять недостаточность английской системы контроля.
