— Бетховен был осторожен, вспыльчив, но нет, в иррациональной подозрительности его никто никогда не обвинял, — объяснил Фремонт, ценитель музыки, из троих лучше всех разбирающийся в подобных вопросах. — Хотя можно предположить, что до герра Бетховена доходили слухи, взбудоражившие музыкальный мир, когда Моцарт умер всего через шесть недель после первой постановки его «Волшебной флейты». Сторонники теории заговора утверждают, что молодого композитора отравили, поскольку он в своей опере раскрыл секреты масонов. Возможно, Бетховен предположил, что если Моцарта отравили за разглашение тайны легенды о флейте, обладающей необычными свойствами, связанными с циклом жизни и смерти, то и ему следует держаться от такой флейты подальше.
Он отпил глоток бренди.
Эрика снова наморщила лоб, но теперь ее глаза зажглись огнем.
— А что, если Бетховен выяснил, как действовала эта «флейта памяти»? Что, если те, кто слушал ее мелодию, ощущал ее вибрацию, вспоминал свои прошлые жизни? Возможно, именно это он подразумевал, говоря об опасности, — задыхаясь от волнения, закончила она.
Фремонт с такой силой опустил стопку на мраморную столешницу, что от ножки откололся кусок. Отголоски зловещего звона разнеслись по всей библиотеке.
— До тех пор пока мы не узнаем наверняка, что это письмо написал сам Бетховен, все это лишь досужие рассуждения.
— И время тоже полностью соответствует. — Эрика уже настолько была увлечена своей гипотезой, что не могла остановиться.
— Соответствует чему? — уточнил Джереми.
— Гениальному открытию бинауральных ритмов, совершенному Генрихом Вильгельмом Дове[7] в 1839 году…
— Эрика! — со смехом вмешался Фремонт. — Это же одни предположения!
Но Джереми думал иначе. Когда Меер начала слышать музыку, которую не мог разобрать никто, кроме нее, он первым делом вспомнил о том, что бинауральные ритмы — низкочастотные звуки, воздействующие на волновую активность головного мозга, — возможно, вызывают регрессии воспоминаний из прошлой жизни. И вот теперь последние работы Эрики позволяли сделать вывод, что эта возможность перерастает в вероятность. Более половины испытавших ОКС, с кем ей довелось поработать, слышали во время путешествия в иной мир музыку, и на предложение выбрать из десятка отрывков мелодию, больше всего напоминающую эту музыку, все сто процентов выбрали отрывок, наполненный бинауральными ритмами.
— Это не предположения. Имеется большое количество научных данных, доказывающих воздействие религиозных песнопений, музыки, барабанного ритма и других звуков на рассудок и тело.
Эрика говорила быстрее, неслась вперед, опьяненная все новыми предположениями. Она не сомневалась в том, что частоты, схожие с теми, которые слышали люди, испытавшие ОКС, способны открыть канал и перейти на уровень сознания, необходимый для того, чтобы вспомнить прошлые жизни.
— Если мы бы нашли флейту и доказали, что воспоминания о прошлой жизни можно вызвать каким-то воздействием на слух, это стало бы революционным переворотом в теории перевоплощения. И не только в ней, — настаивала Эрика, — но и в теории взаимосвязи пространства и времени тоже. Это явилось бы грандиозным прорывом в науке.
— И все благодаря нашему несгибаемому герою-еврею, — указал на Джереми Фремонт.
— Еврею? — удивился Джереми. — А это тут при чем?
— Вас будут поносить как Понтия Пилата XXI века за доказательство того, что человек один несет ответственность за свое вечное упокоение, и в руках каждого обеспечить себе дорогу на небеса. Каббалу снова предадут проклятию. Повсюду опять начнутся гонения на еврейских мистиков. — Уставившись в рюмку, Фремонт крутанул ее раз, другой, затем поднес ко рту и залпом допил бренди, словно это был фруктовый сок.
— Каббала ни в коей мере не является единственной религиозной доктриной, выступающей в поддержку переселения душ, — возразил Джереми. — Почему евреи должны взять на себя всю вину только потому…
— Фремонт, — вмешалась Эрика, — вы действительно предлагаете отказаться от расследования из-за возможных религиозных последствий? — Ученая была в ужасе.
— Разумеется, нет, — успокоил ее Фремонт. — Я просто хочу сказать, что на карту поставлено слишком много, и мы должны двигаться медленно, осторожно, не привлекая лишнего внимания.
— Что ж, если письмо окажется подлинным… — Голос Эрики снова наполнился надеждой и воодушевлением. — Тогда сама шкатулка может быть указанием на то, где спрятана флейта. Не следует ли нам приготовиться выкупить ее и письмо на аукционе, намеченном на следующую неделю?
— Но письмо было спрятано, — возразил Фремонт. — О нем никому не известно. Вы сообщили о его существовании, ведь так?
— Конечно, не сообщил. И не собираюсь сообщать, — ответил Джереми. — Хелен Хоффман дала свое согласие на то, чтобы я проверил подлинность шкатулки, но дальше этого речь пока не шла.
Но Эрика их больше не слушала; мысленно она уже шагнула за аукцион к тому, что будет потом.
— Если в письме говорится правда и флейта не была уничтожена, возможно, здесь, в Вене, спрятан инструмент воздействия на память. Мы должны его найти. Инструмент памяти… — В ее голосе прозвучало благоговейное почтение. — Это невозможно представить.
Однако на самом деле все трое отчетливо представляли себе, что это может значить. Как и еще один член общества; не замеченный никем, он сидел, затаившись, в темном углу библиотеки с самого начала встречи, жадно ловя каждое слово.
ГЛАВА 6
Вена, Австрия
Четверг, 24 апреля, 18.30
Давид Ялом вытащил серую надувную лодку из-за сталагмита, где спрятал ее два часа назад, после того как переправился через подземное озеро. Что-то было не так. Лодка определенно была сдута. Перевернув ее, Давид увидел на днище четыре коротких параллельных разреза.
— Черт побери, как такое могло случиться? — указал он на испорченную лодку.
Нагнувшись, Ганс Вассонг изучил дыры.
— Скалы здесь острые. Наверное, ты распорол днище, когда вытаскивал лодку на берег.
— Нет, я хорошо помню, что поднимал лодку. Именно по этой причине я и не тащил ее волоком. — Давид снова посмотрел на изуродованное днище. — К тому же разрезы слишком ровные, чтобы их могли оставить острые камни. — Он лихорадочно осмотрел пещеру. Луч его галогенного фонаря судорожно заплясал на каменных сводах. — Это сделал человек. Здесь кто-то есть, Ганс.
— Это невозможно.
— Ты уверен? За тобой никто не следил?
— За мной никто не следил, — настаивал Ганс. — За мной? Ты сам подумай, что говоришь!
— В таком случае, что тут произошло?
— Быть может, это крысы.
Давид направил луч фонаря прямо в светло-карие глаза Вассонга. В своей статье он как-то назвал их поразительно добрыми, и вот сейчас вспомнил об этом.
— Говоришь, крысы, Ганс?
— В этих катакомбах обитают тысячи грызунов, ты сам их видел. Определенно, эти следы могли оставить своими когтями крысы. Причин для беспокойства нет. Ты напрасно тревожишься — пойми, я тебя ни в чем не виню, на твоем месте любой другой вел бы себя ничуть не лучше. Но у нас по-прежнему остается моя лодка. Если бы речь шла о чем-то подозрительном, мою лодку тоже испортили бы. Веревка у нас длинная, так что мы привяжем лодку, я переправлюсь через озеро, а потом ты притянешь лодку к себе и переправишься следом.
Другого выхода не было. Из-за геотермальной активности под дном озера вода была на тридцать процентов теплее температуры человеческого тела. В такой горячей воде можно было свариться заживо.
— Ты проверил? Твоя лодка точно не испорчена?
Но вторая лодка была цела.
Вассонг достал из рюкзачка моток веревки и привязал один конец к литому пластмассовому кольцу, закрепленному на резиновом борту.
— Все будет замечательно, — сказал он, дергая за веревку, чтобы проверить, прочно ли затянут узел.
Покончив с этим, Ганс снял очки, вытер их о бандану, затем вытер лоб и, наконец, снова надел очки.
— Как только я переправлюсь на ту сторону, я подам тебе сигнал, и ты потянешь лодку обратно. — Взяв веревку, он бросил ее Давиду.
Провожая взглядом Вассонга, гребущего по водной глади в окружении облака пара, Давид размышлял о том, может ли крыса когтем разодрать толстый полихлорвинил. Словно реконструируя события, для того чтобы написать газетную статью, он мысленно повторил все свои действия, когда они с Гансом достигли берега и вытащили лодки из воды. Было ли у Ганса время, чтобы распороть днище? И если это действительно сделал он, то с какой целью? У Давида спина взмокла от пота. Он уже снял куртку. Теперь он расстегнул рубашку и промокнул рукавом лоб. Раскрыв рюкзачок, схватил последнюю бутылку воды и допил то немногое, что в ней оставалось. Они захватили припасы только на один день, и этот день подходил к концу.
