В. П.Платонова, человека, посвященного во все тайны политики самодержавия в Польше, были вывезены им после отставки во Францию, а затем проданы его наследниками. Цепочка переуступок привела ценнейшие, практически невостребованные историками документы в США, где они распределились между Гуверовским институтом, Бах–метьевским архивом и Институтом Пилсудского 46. В последних двух расположенных в Нью — Йорке хранилищах мы имели возможность с ними познакомиться.
В книге также использован ряд дел из Архива Российской Академии наук (Петербургское и Московское отделения), Государственного исторического архива г. Москвы, РГАЛИ, рукописного отдела Российской Государственной библиотеки, Национального архива Республики Беларусь в Минске (НАРБ).
В пореформенное время писарские копии постепенно вытесняются размноженными типографским способом. Малотиражные издания, предназначенные для служебного пользования, можно найти не только в архивах, но также в библиотечных собраниях. Часто это не меньшие раритеты, чем рукописные документы. Таковы свод ограничений и запретов, связанных со службой поляков в армии (1888), «Загробные заметки» Н. Х. Бунте (1890‑е), материалы по гражданскому и военному ведомствам о национальной дискриминации (1905–1906), отчет о произведенной в Царстве Польском в 1910 г. сенаторской ревизии.
Питавший склонность к занятиям историей Александр Ш считал, что бумаги Николая I «нельзя печатать позже 1830 г.»47. Таким образом для документов высшего ранга срок давности достигал 60 лет! Существовал контроль за утечкой нежелательной информации. Например, оставшиеся после смерти М. Н.Муравьева материалы были опечатаны специальной комиссией, и царь в описи «соизволил собственноручно отметить против каждой категории бумаг, куда они должны быть переданы»48. Его воспоминания в сопровождении документальных приложений увидели свет в начале 1880‑х гг. с изъятием ряда фрагментов, касавшихся отношений начальника Северо — Западного края с великим князем Константином Николаевичем (утаенное русскими издателями сделали всеобщим достоянием позднейшие польские публикации 49). Враждебные выпады Муравьева в адрес П. А.Валуева были откомментированы редакцией «Русской старины» в пользу бывшего министра внутренних дел. Почти одновременно с муравьевскими и также с документальными приложениями издаются записки виленского генерал–губернатора 40‑х гг. Ф. Я.Мирковича и доведенные до 1860 г. воспоминания Иосифа Семашко. Заботясь о своей посмертной репутации, последний сам отобрал материалы для печати, сложил бумаги в «небольшой дубового дерева сундук» и вместе с «пятитысячным непрерывно–доходным билетом» завещал Академии наук. Как говорится в предисловии к трехтомному их изданию, «Академия выжидала лишь времени, когда обнародование… без всяких изменений и сокращений представится возможным»50. Для придания гласности польской главы воспоминаний М. И.Венюкова, повествующей о событиях середины 60‑х гг., хорошо знавший конъюнктуру издатель «Русской старины» М. И.Семев–ский установил срок в 30 лет. После его смерти эмигрировавший мемуарист напечатал главу в 1895 г. в Амстердаме, «не ожидая никаких сроков, обусловливаемых случайными обстоятельствами и при–норовлением ко вкусам сильных мира сего». В 1892 г. увидела свет переписка Н. А.Милютина и В. А.Черкасского. Отбор материала по польской проблематике дореволюционными историческими журналами заслуживает особого внимания, учитывая немалую долю их публикаций в наличном корпусе источников 51.
Хотя с архивными документами по горячим следам событий работали историки польского движения Н. И.Павлищев и Н. В.Берг, а позднее с ними имел возможность ознакомиться биограф Паскевича А. П.Щербатов, доступ к архивам — привилегия XX в. В числе первых ею воспользовались из русских А. А. Сидоров и А. А. Станкевич, а из поляков‑X. Радзишевский и Ю. Качковский.
После второй мировой войны широко развернулась публикаторская деятельность советских и польских историков, затронувшая прежде массивы документов 1830–1860‑х гг. Ценные для нас сведения содержатся в томах монументальной серии «Польское восстание 1863 г. Материалы и документы», сборниках, изданных белорусскими историками, а также в «Нерчинской каторге»52. Заметно хуже обстоит дело с публикацией источников рубежа столетий: сначала давал о себе знать срок давности, а позднее указанный период не пользовался вниманием публикаторов по причине наступившего после 1864 г. спада польского национально–освободительного движения. Первопроходцем на ниве издания документов по польской политике самодержавия этого времени можно считать Польскую социалистическую партию, которая сделала достоянием общественности похищенные всеподданнейшие доклады варшавского генерал–губернатора А. К. Имеретинского 53. И в дальнейшем польская сторона продолжала доминировать в данной области, подтверждением чему служит издание отчетов варшавских обер–полицмейстеров за 1890–1914 гг., а также ряда записок генерал–губернаторов последних лет XIX в. Подготовка к печати этих записок свидетельствует об острой потребности специалистов в новых источниках, проливающих свет на правительственную политику в отношении к Польше. К изданию жандармских донесений по Царству Польскому 1860–1890‑х гг. приступил С. Вех (Кельце).
Большая, а в источниковом обеспечении ряда глав — первостепенная роль принадлежит законодательству. При выявлении нормативного материала были использованы разного рода тематические путеводители, иногда снабженные ценным комментарием составителей — практикующих юристов 54, однако поисковая работа велась и непосредственно по Полному собранию законов Российской империи (ПСЗ). Не все действовавшие постановления, особенно последней трети XIX в., нашли в нем отражение. С другой стороны, реконструкция правовой базы, при всей важности этой задачи, для исследования по истории внутренней политики недостаточна. Во–первых, крайне желателен анализ процесса законотворчества, позволяющий выявить расстановку политических сил, наличие альтернативных решений, мотивировку тех или иных новелл. В идеале следует изучать предысторию каждого значительного законоположения, но реализовать этот принцип, понятно, удается не всегда. В известной мере неизбежные упущения восполняет подача актового материала в самом ПСЗ, на страницах которого в 1830–1850‑е гг., наряду с конечным продуктом законотворческой деятельности, нередко помещались сведения о предварительных стадиях работы. Во–вторых, исключительно важно иметь представление о функционировании того или иного закона, его практических последствиях и общественном резонансе. В ряде случаев возникала необходимость текстологического разбора правовых норм.
Представляющие наибольший интерес эпистолярные материалы по нашей теме в основном изданы. Переписка монархов с руководителями администрации на окраинах принадлежала к святая святых имперской политики. Николай I хранил свою переписку с И. И.Дибичем, в которой обсуждались варианты решения польского вопроса. Готовясь к отъезду в Варшаву, великий князь Константин Николаевич был ознакомлен с перепиской старшего брата с наместниками Царства Польского 55. Входя в круг «семейного чтения» императорского дома, старые письма продолжали оказывать влияние даже после ухода из жизни своих авторов. К важнейшим нашим источникам относится переписка Николая I и И. Ф.Паскевича в 1831–1855 гг., окрашенная особым колоритом доверительных отношений между грозным монархов и его «отцом–командиром», а также многочисленные депеши Александра II и наместников Царства Польского 1861–1864 гг. Пятилетняя лакуна между этими двумя опубликованными комплексами закрывается материалами ГА РФ. Полезным оказался просмотр переписки К. П. Победоносцева с Александром III.
Следующую важную группу источников составляют мемуары. Все они опубликованы. Однако, во–первых, многие из них основательно забыты и в научном обороте почти не присутствуют, другие же пришли к читателю совсем недавно: последние годы отмечены редким публикаторским подъемом в России. Во–вторых, знакомство с официальным делопроизводством дает возможность нового прочтения даже таких классических памятников, как дневники А. В. Никитенко, П. А.Валуева, Д. А.Милютина, А. С.Суворина, А. А.Половцова, А. В.Богданович, воспоминания Т. Бобровского, Е. М.Феоктистова и С. Ю.Витте. Мемуарные свидетельства должны проверяться и дополняться источниками других видов. Иначе созданная на их основе картина будет грешить односторонностью, как это случилось с биографом последнего наместника Царства Польского Б. Г.Бергом — эмигрировавшим в Америку внучатым племянником фельдмаршала; неопубликованное его сочинение хранится в Бахметьевском архиве. В-третьих, весьма плодотворным является параллельное освоение русской и польской мемуарной традиции, создававшейся усилиями гонителей и гонимых (этот водораздел не всегда определялся национальной принадлежностью авторов). В-четвертых, новацией стало включение в источниковую базу одного исследования воспоминаний и дневников, создатели которых принадлежали к различным эпохам и сферам жизни, проживали в разных частях Империи. Это военнослужащие (В. А. Докудовский, О. Елен–ский, Б. Громбчевский, А. И. Деникин, Ю. Довбор — Мусницкий, Я. Яци–на), гражданские чиновники (А. Я. Стороженко, Ф. Скарбек, А. И.Ко–шелев, И. Н.Захарьин), иерархи церкви и священники (И. Семашко, З. Фелинский, Евлогий, Т. Остоя), юристы (Г. Б. Слиозберг, А. Краус–гар), деятели науки и просвещения (Т. Корзон, Н. И.Кареев), революционеры и ссыльные (Л. Ф.Пантелеев, В. Станишевский). Польский аспект имеют биографии и, соответственно, мемуарное наследие многих, чьи имена прочно вошли в историю российской культуры: В. А.Соллогуба, С. В.Ковалевской, В. Г.Короленко, М. В. Добужинского и других. Выявление мемуарной литературы производилось по специальным справочникам — весьма репрезентативным для русскоязычных публикаций и изрядно отставшим от жизни (последний увидел свет в 1964 г.) для изданий на польском языке.
