стену гардероба, там моей одежды не оказалось, вместо неё был скелет какой-то раскладушки или кровати на пружинах. Тогда я понял, это либо не мой город, либо я забыл где живу.
– Это Кёльн?
– Что Кёльн?
– Где мы находимся?
– А, Кёльн, Кёльн! Сейчас я вам покажу Дрезден с Бранденбургскими воротами и Капитолием, или как там – с Рейхстагом и он отодвинул штору на окне.
– О, бог ты мой! Где мы?
– Это Припять, а там Чернобыль и атомная станция. Он поправился – бывшая атомная станция.
Мы, по всей вероятности, находились над уровнем третьего этажа. За окном кто-то летал и заглядывал к нам в окно.
– Это кто?
– А, это? Не обращайте внимания.
И собеседник задёрнул штору.
– Ну что убедился, что это не твоя квартира, и совсем не Кёльн?
Потом помолчал и улыбнулся такой знакомой, ехидной саркастической, одесской улыбкой:
– А ты прав, это больше на Бухенвальд похоже, как увидишь, сразу на бухаться хочется.
Я стоял голый, у дверей душа, прикрытый слегка чужим казённым полотенцем с фиолетовым штампом инвентаризации и искал свой халат. Но, не вешалки, не халата, не одежды
– Хайфа.
– Что?
– Не обращайте внимания.
Халата и трусов я не нашёл. Этот, … как его, понял, что я ищу. – Там, на полочке, рядом со свинцовыми штанами и бахилами.
– И чем?
Он отмахнулся, показав на свои тапочки. Но потом поняв, что я не въехал, подошел сам, протянул руку к антресоли и вытянул то, что я даже по телевизору уже не видел, у нас даже в армии таких не было.
– Не бойся, одевай, про дезактивированные, не заражённые, не бои'сь – не отвалится!
Ну, что ж, это было всё равно лучше, чем стоять голым, и я влез в летние подштанники с инвентаризационным номером. Мой костюм висел на спинке стула, как приложение к той издевательской ситуации, в которую я попал. Я подошёл к зеркалу на стене, побитому чёрными пятнами, посмотрел на себя, да, нет, было всё в порядке: я стоял в кальсонах, но с телом второй жизни. А почему так не везёт?
– Хайфа, сплошная Хайфа!
– Не понял!
Теперь уже атаковать начал он – мой собеседник, предварительно открыв для меня бутылку с «Боржоми», и это было вовремя, у меня сушило горло, я сразу, одним глотком опустошил пол пузыря. Какой никакой, а жест доброй воли. Я одел свою одежду, вытащив из карманов всё: Евро, шекели, билеты на самолёт. Этот, во фраке, ел меня любопытными глазами. Мне всё равно хотелось ему заехать в пятак. А, бабушка мне говорила, что убрала все русские гены из моей крови. Но когда, последним я достал свой липовый сертификат, этот…, побледнел и рухнул на пол, у моих ног, испугав меня.
– Хозяин, Властелин. А я думаю кого проведение принесло? И как вы очутились в нашей зоне, без прохождения контроля. Хозяин, газда, Властелин! Вот это новость!
Я ощутил всеми фибрами души, что здесь мне рады.
– А пресс-секундант – это как?
– Обычно. Я отвечаю за всю информацию, за всё что происходит в зоне на всех уровнях, а ещё я – хранитель времени.
У меня сложилось впечатление, что моего подчинённого нашли в капусте на одесском Привозе, а я чего-то не догоняю. Я сделал умное лицо и спросил:
– И, что такое может случиться в вашей зоне?
Мой собеседник, аж подпрыгнул.
– Не в нашей, а в вашей. Не мы, а вы создали эту зону. До вас такой зоны не было, и он подал мне очки, похожие на те, в которые слайды вставляют. Я одел, и отшатнулся, поспешил снять этот ужас.
– Что, не нравится? Добро пожаловать в зону, мужик!
Мне показалось, что он в последний момент исправил своё последнее слово. А через очки я увидел миллионы исковерканных жизней, фрагменты приведений погибших, и тех, кому врачи не дают родиться, по вине Чернобыля. Это был поток, непрерывный поток уродов, выстроившийся ровными парадными колонами, эта – демонстрация уродства до сих пор стояла перед моими глазами. Пресс-секундант подарил мне эти очки, чтобы я время от времени их одевал, чтобы никогда не забывал тех, кто тебе подчинён и о ком ты обязан заботится, мой властелин.
– В зоне нет место лжи и я не имею права на лесть. Нам с тобой не коммунизм придётся строить…
Я его понимал. Очки я положил во внутренний карман, поближе к сердцу.
– Ты осматривайся хозяин, знакомься со своими владениями, а когда будешь готов, я тебя сам найду, и с твоего позволения, я сегодня объявлю по всей зоне о появлении Властелина. Очки подскажут тебе границы зоны. У тебя нет никаких ограничений, открыт доступ ко всем секретам. Я дам тебе слушалку, с говорилкой и ты сможешь задать мне любой вопрос.
Пресс – секундант передал мне, что-то, похожее не пейджер. Заодно, и я буду знать, где тебя искать. И ещё одно, это не только моя просьба:
– Не продавай ты земли зоны. Здесь, только твоя подпись действительна, запомни – ты ответственен за миллионы судеб прошлого, настоящего и будущего. Привыкай к тому, что ты Властелин, и мы все твои подданные.
Пресс-секундант растаял, а я оказался опять в Германии, в такси, которое стояло перед знаменитым Кёльнским собором. Таксист смотрел вопросительно на меня. Я порылся в карманах брюк и достал двадцать евро. Таксист смотрел на эти деньги, как на что-то небывалое. Он ничего не сказал, а я не знал, что за пределами такси был одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой год и я, по всем подсчётам, ещё не успел родиться. Я одел очки, и они привели меня к западным границам зоны, все встречные снимали шляпы и кланялись мне, как будто я был Король или папа римский.
Мужчины снимали шляпы и перегибали колено. А женщины, потупляли глаза и застывали в поклоне. Это было прошлое, глубокое прошлое, это чувствовалось по всему: по одежде, по архитектуре, по экипажам. Я снял очки. Я оказался в лесу, мимо пробежала стая волков, они даже не остановились, проскочили сквозь меня.
– Не доработка, брак, секундант совсем разленился, волки остались голодными. Нет никакой синхронизации времён!
Я никого не видел, ни в очках, не без…
– Ты кто?
Невидимка предпочел не отвечать, пропал вместе со своим бурчанием. Я вспомнил про пейджер:
– Это кто был?
Пресс- секундант закашлялся:
– Наблюдатель из прошлого.
Потом поправился:
– Это пограничные, спорные земли, в них мои полномочия не определены. Зря он на меня бочку катит.
Я бродил третьи сутки, словно слепой, Германия,