"Ладно, Федор Александрович, – я обратился мысленно к своей персоналии в иронично-вычурном стиле, – лежать – оно, конечно, намного приятственнее, чем тащиться через всю Москву с ее непредсказуемыми пробками, да еще по июльскому зною. Однако боюсь, что начальство не войдет в твое положение. Ему же – начальству – не объяснишь, что вчера провел вечер в обществе старинного товарища, между прочим, государственного человека и крупного предпринимателя".
Свесив ноги с дивана, я коснулся ступнями деревянного крашеного пола и, взглянув на замершего прямо передо мной латинга, поинтересовался:
– Осуждаешь, Квагш?
– Ничуть, – ответил постоялец слегка гортанным булькающим голосом, – каждый свободный индивид имеет полное право время от времени абстрагироваться от грубых реалий тварного мира.
– А ты философ, дружище, – улыбнулся я.
– Каждое разумное существо, – тут же выдал Квагш, – в той или иной степени является философом в самом широком понимании данного определения.
– Ладно, – махнул я рукой на доморощенного философа, – избавь ради бога от банальных истин, иначе моя многострадальная голова расколется, как перезревший арбуз, и тебе негде станет жить, поскольку местная чиновная братия тут же распорядится снести мой домишко и воздвигнет на его месте какой-нибудь торговый центр или еще что-нибудь эдакое.
Однако латинг и не собирался униматься, более того, он прицепился к моим словам и в очередной раз начал задавать глупые вопросы насчет явного произвола московского правительства в отношении одного вполне законопослушного гражданина:
– Федор, а почему этот дом хотят снести? Если не ошибаюсь, частная собственность в этом мире, точнее, государстве охраняется конституцией.
– Не трави душу, – с кислой миной на лице ответствовал я, – Одно слово, Южное Бутово.
– Два слова, – заметил Квагш.
Не обращая внимания, я продолжил:
– Видишь ли, земля, на которой расположен мой домишко, стоит круглую сумму, и кое у кого при одном лишь упоминании о столь лакомом куске начинают бежать слюни рекой да по всей роже. Вот они и подсылают ко мне всяких ушлых крючкотворов: мол, мы готовы предоставить тебе шикарную однокомнатную квартиру где-нибудь в Бирюлево, вдобавок телевизор подарим, а ты нам добровольно уступи землицу-то, все равно, так или иначе, оттяпаем. Ничего, мы еще поглядим, кто у кого и чего оттяпает. Кончится мое терпение – натравлю на префекта и его кодлу какого-нибудь осужденного на казнь стригоя, пусть перед полным развоплощением кровушкой вволю побалуется…
– Противозаконно это – вампиров на людей насылать, – безапелляционно заявил латинг.
– А отбирать последнее у тех же людей, как ты считаешь, законно? А жировать на чужой беде тоже законно? Мне, может быть, нравится жить в собственном доме, да при собственном саде, а они, умные такие… – Не доведя до конца начатую мысль, я махнул рукой, резко поднялся на ноги и, шлепая босыми ногами по полу, направился прочь из комнаты. Но, не дойдя до двери, остановился, посмотрел на продолжавшего стоять столпом с банкой в руках коллегу, сказал: – Знаешь, Квагш, я иногда думаю, что в нашем царстве-государстве правят бездушные стригои, ликаны, коры и прочие упыри, только особой породы – крови им не надо, но до денег охочи незнамо как. Надо будет подкинуть начальству эту мыслишку и проверить кое-кого на принадлежность к человеческой расе. Сто к одному, как минимум четверть всех чиновников и олигархов не пройдет тестирование…
Я стоял босыми ногами на рифленом кафеле ванной комнаты, с удовольствием впитывал ступнями прохладу пола и посредством кожаного ремня наводил остроту на золингеновскую сталь опасной бритвы, доставшейся мне в наследство от покойного отца.
Взбив пену в специальной посудине, густо намазал помазком нижнюю часть лица и легкими движениями принялся удалять ее вместе с суточной щетиной. Не люблю, когда волосы на лице слишком уж отрастают, поэтому по возможности стараюсь бриться каждое утро.
Побрившись, я ополоснул водой бритвенные принадлежности, тщательно протер инструмент сухой тряпицей и убрал все в специальный шкафчик, висевший над раковиной. Затем критически уставился на свое отражение в зеркале. Физиономия слегка припухла после вчерашних бурных возлияний, под глазами парочка заметных мешков. Сразу вспомнился один очень бородатый анекдот. Жена – мужу: "Где деньги?" А тот ей: " В мешках". – "А мешки где?". – "Под глазами". Вообще-то платил за веселье Толян, так что конкретно в этих мешках моих сбережений не было.
В остальном моя физия вроде бы ничего, и вообще я мужчина хоть куда, несмотря на свои сорок два с маленьким хвостиком. Вон на лице ни одной морщины. Не Ален Делон или Леонардо ди Каприо, но и не какой-нибудь Квазимодо. Коротко остриженные волосы цвета вороного крыла без малейшего признака облысения, лишь на висках легкий налет благородной седины. Взгляд карих глаз волевой, и это не только мое мнение – многие женщины так же считают. Нос прямой, короткий, несмотря на многочисленные удары судьбы, временами весьма и весьма чувствительные, не сломан в переносице. Подбородок слегка тяжеловат, но вовсе не делает мое лицо похожим на лошадиную морду. Уши маленькие, прижаты к черепу. Лоб не высокий, не низкий. Мускулатура вполне развита, местами перекачана – спасибо занятиям в спортзале, – поэтому в одежде я кажусь слегка грузноватым и неповоротливым. Но это впечатление, к счастью, весьма обманчиво, поскольку самой главной индивидуальной моей особенностью (за которую меня, собственно, и взяли в штат "Линии") является способность силой мысли ускорять собственные рефлексы.
И ведь знать бы раньше, может, сейчас бы рекордсменом был, причем в любом виде спорта. Как бы это ни было странно, но даже в своем, весьма солидном для человека, возрасте я могу пробежать стометровку быстрее чемпиона мира, а на ринге отправить в нокаут самого именитого боксера-тяжеловеса. Мне достаточно лишь войти в особый транс, и все вокруг словно бы замедляется, хотя на самом деле это я ускоряюсь. Однако мои способности проявились лишь после того, как я подписал контракт, прошел весьма непростой курс обучения и стал полноправным сотрудником "Линии" в должности регистратора первого уровня допуска. А как известно, сотрудникам "Линии" категорически запрещается демонстрировать свои возможности публично. Именно по этой причине я не имею права стать чемпионом мира по боксу или гимнастике.
С другой стороны, я мог и вовсе никогда не узнать о своих способностях. Просто так из ничего ничто не образуется, всё зависит от ситуации. Взять хотя бы величайшего бессребреника нашей эпохи, математика Григория Пререльмана, или выдающегося знатока Анатолия Вассермана. Что бы из них получилось, если бы эти именитые мужи, подобно Маугли, с раннего детства воспитывались в волчьей стае или хотя бы в каком глухом скиту? Страшно подумать. Не постигли бы бесконечность и многомерность Вселенной, сногсшибательную красоту рядов Фурье и головокружительное совершенство интеграла Коши-Буняковского…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
