Ну, почему он с ней так поступил?!
Она все-таки вернулась. Издалека увидела, что у дома Ладошкина стоит незнакомая машина. И резко свернула в сторону. Оставив «Мерседес» на обочине за домом, так сделал Иван, здесь густой кустарник, Ольга, крадучись, подошла к окну. Они сидели в гостиной, прозрачная занавеска подрагивала от легкого ветерка. Ладошкин терпеть не мог жалюзи. На окнах его коттеджа, отделка и обстановка которого были в духе времени, висели старомодные тюлевые занавески. Ольга замерла.
– …Я не знаю, где она! Уехала в аптеку.
– В какую?
– Не знаю!
– Когда уехала?
– Ну, минут десять назад.
– А в какой аптеке она обычно делает покупки?
Голос человека, задававшего вопросы, был ровный, без всяких эмоций. Она не понимала, почему Лешка так нервничает.
– Она живет здесь недавно! И в аптеку поехала впервые! Я не знаю, в какую!
– Ну, хорошо. Тогда поговорим с вами, Алексей Петрович. Расскажите нам все, что вы знаете.
Нам?! Значит, их несколько. Один задает вопросы, а другие… Она вздрогнула и хотела убежать. Но ноги вдруг стали ватными. Присела на корточки. Они говорили тихо, но слух у нее настолько обострился, что было слышно каждое слово.
– О «Стиксе». Или икс-транквилизаторе Саранского. Как вам угодно.
– Я ничего не знаю!
– Да бросьте. Как получали газ курьеры? Кто переправлял его в Р-ск? Послушайте, вы вообще жить хотите?
– Но…
– То, чем вы так беззастенчиво распоряжались, вам не принадлежит. И Саранскому тоже. Ему простительно: он был сумасшедший. Возомнил себя Богом. Решил, что всех обманет. Вы знаете, что он собирался за границу?
За границу? Она вздрогнула.
– Как – за границу?
– Его документы лежат в американском посольстве. Он сумел вывезти деньги из страны. На его имя в иностранном банке открыт счет. Вы знаете сумму? Я вижу, Алексей Петрович, что вы не в курсе. Саранский вообразил, что ему позволят уехать.
– Он о… один туда собирался?
– Да. А с кем же?
Ей хотелось заплакать. А что было бы с ней? Умер он или выбрался бы из пламени, ее судьба от этого не менялась. Ее вычеркнули из списка живых. Давно вычеркнули.
– Ни вас, ни любовницу он брать с собой не собирался. Его открытие действительно значительно. Хотя не будем преувеличивать. Его еще надо довести до ума. И все проверить. Но за границу это уйти не должно ни при каких условиях. Мы и так много потеряли. Утекали кадры, терялись научные открытия, сделанные нашими учеными. Теперь с этим покончено. И у нас есть деньги, чтобы финансировать дорогостоящие эксперименты. Мировая слава – это тоже товар. И то, под каким флагом сделано открытие, имеет огромное значение. Он этого не понимал, ему простительно. Гении – это люди не от мира сего. Им безразлично, кто финансирует эксперименты и кому принадлежит результат их деятельности. Они полагают, что им. Это заблуждение. Им принадлежат только деньги, полученные за работу. И слава первооткрывателя. Но прибыль принадлежит тому, кто вложился в исследования, рискнул своими вложениями. Препарат должен быть нами же и запатентован. Когда Иван только-только начинал работать над «Стиксом», был заключен соответствующий договор. Саранский его нарушил. Но вы-то, Алексей Петрович! Ведь вы обычный человек. И, к счастью, не сумасшедший. Отдайте то, что вам не принадлежит. И покончим с этим.
– Но у меня ничего нет! Клянусь!
– А у кого есть?
– У нее. У Ольги. Я так думаю.
– Думаете или уверены?
– Она сказала… Когда горел дом… «Хорошо, что я побывала там раньше».
– Она могла сказать это сгоряча, будучи в расстроенных чувствах. Ведь все сгорело.
– Я это и пытаюсь выяснить, – оживился Ладошкин. – Вот уже несколько дней я завожу разговор о «Стиксе».
– И как?
– Пока никак.
– Она куда-нибудь отлучается?
– Мы все время вместе. Думаете, я не понимаю? Если у нее есть где-то тайник, как только я уеду на работу, она сразу кинется туда. В моем доме бумаг нет. Ни бумаг, ни диска, куда она могла бы скопировать его записи. Сюда она приехала с маленькой сумочкой, в вечернем платье и в прозрачной накидке. Сумочку я проверял, – торопливо сказал он. – Пусто. Я ни на шаг ее не отпускаю.
– А как же аптека?
– Но…
– Вот видите.
– Как только она приедет, я…
– Хорошо. У вас есть две недели. Первое, что вы сделаете, экспертизу ДНК. Я имею в виду обгоревший труп. Надо знать наверняка, он это или не он. Больше никаких случайностей. От этого человека всего можно ожидать. Мы хотим знать наверняка, жив Саранский или умер. Физико-технической экспертизы недостаточно.
– Что это: физико-техническая?
– Фотографию черепа трупа, если он имеется, сравнивают с прижизненной фотографией. Но этого недостаточно. У него есть родственники?
– Д-да. Мать.
– Навестите ее. Нам нужны ткани на анализ.
– А… деньги?
– Как-как?
– Это дорогостоящая экспертиза. И… Я могу рассчитывать на какую-то компенсацию? Ведь мои потери…
– Можете. При одном условии. Если докажете, что это принадлежит вам. Не бандиты же мы. Докажите, что законно всем этим пользовались, и тогда…
– Нет-нет. Я не хочу никаких разбирательств. Тем более в суде. Ведь вы на это намекаете?
– Намекать не мое дело. Я вам объясняю, как вы должны поступить. По закону не хотите, а без закона есть только право сильного. Можете им воспользоваться. У вас две недели. Больше она не вытерпит. На ее счете почти нет денег.
– Откуда вы знаете?
– Алексей Петрович…
– А… если с ней поговорить?
– Ну, поговорите. – В голосе того, кто ответил, ей почудилась насмешка.
– Может, ее… Припугнуть, а? Применить силу? И она все скажет…
– Вам что, не жаль ее? Красивая, кажется, женщина. Она ведь теперь ваша любовница?
– Любовницу я и другую найду.
– А жизнь, она одна. Понятно. А если у нее ничего нет?
– Есть, я уверен!
– Ну, хорошо. Если в течение двух недель она не наведается в свой тайник… Ее все равно надо убирать. Она слишком много знает. Так сложились обстоятельства. Ее уже нет. Все ее вещи и документы сгорели. Нет смысла восстанавливать в правах этого человека. Проще оставить все как есть. Дешевле. Ведь вы умеете считать деньги? Или вы сами собираетесь этим заниматься? Ею, ее документами?
– Я? Нет. Я не… не буду. Мне все это и так недешево обойдется.
– Ну, вот и решили.
Круг замкнулся. Когда Ольга услышала эту фразу, дрожь в ногах прошла. Терять больше нечего. Она все так же осторожно, прячась за кустами, стала отходить к калитке. По крайней мере, дали две недели. А может, рассказать им все, что она знает? Толку-то? Это ничего не изменит. Она им не нужна.
Села в «мерс», замерла. Послышались голоса. Она открыла «бардачок». Пистолет по-прежнему лежал там. Машинально потянулась к нему. Толку-то.
Хлопнула дверца, заурчал мотор. Она сидела, не дыша и не шевелясь. Уехали. Перевела дух и закрыла «бардачок». Еще какое-то время посидела в машине. Потом завела мотор, обогнула дом и въехала в ворота. Шла по тропинке, сжимая в руке брелок. Плавники серебряного дельфина впивались в ладонь. Но боли не чувствовала. Алексей встретил ее на крыльце. Улыбнулся фальшиво:
– Уже вернулась?
– Да.
– Купила, что хотела?
– Да, все в порядке.
«Это меня уже не волнует. Не сейчас». Она прошла в гостиную, Ладошкин следом. Положила ключи от машины в сумочку, кинула ее на диван и рассеянно поправила выбившуюся из прически прядь. Вот здесь все и случилось. Где сидел он? А где они ? Было ли у них оружие? Скорее всего, да. Ведь он так напуган. До сих пор у Лешки губы дрожат. Глядя на ее сумочку, лежащую на диване, он сказал:
– Я подумал, что нам надо развеяться. Извини меня за утреннюю ссору. Я был не прав.
– Что ты! Это я была не права. А насчет развеяться…
Она взяла с полки маникюрный набор. Достала ножнички и принялась срезать ногти.
– Что ты делаешь?!
– А что такое? – спросила равнодушно, не прекращая орудовать ножницами.
– Твои ногти! Ты же так над ними дрожала!
– Разве? А по-моему, ерунда.
– Но они же были такие красивые!
– А тебя это волновало?
«Что я только для вас не делала?» Нет, ему все равно, как она выглядит. Зря старалась. Ногти – это мелочь. Пустяк. С удовлетворением поглядела на свою руку, пояснила:
– Я утром сломала ноготь. Пришлось пожертвовать остальными. Не переживай, я поеду к Марусе и все исправлю.
– Маруся – это… – он наморщил лоб.
– Стилист. Мне и стрижку надо подправить.
– Да-да, – оживился он. – Тебе надо развеяться. Ты бы пошла переоделась.
Она поймала его взгляд: косится на сумочку. Усмехнулась и кивнула:
– Хорошо. Я переоденусь и позвоню Марусе. У него запись. Но это дорого. А у меня почти не осталось денег.
– Я сделаю все, как ты скажешь! – невпопад ляпнул он, подходя к дивану поближе к ее сумочке.
«Еще бы! Ты думаешь, тебя после этого отпустят? У тебя тоже есть только две недели. Время пошло. И если бы ты был умнее… Но каждый сам за себя! Я буду спасаться, а ты ничего об этом не узнаешь. Мне еще надо разобраться с педикюром».
