— Я тебе не помешаю? — Джа упирается плечом в косяк и его правой руки не видно, но снизу из-за угла заметна дека Кремоны.
— Нет, — мотает головой Джен. Откидывается назад и двигает поближе старый винтовой табурет. — Ой, только протри его, сейчас тряпку найду.
— Да пофиг, — отмахивается Джа. — Этим джинсам уже ничто не страшно.
Его радость от перемирия выдают слишком резкие, неуклюжие движения. Усевшись, Джа крутится на табуретке, подгоняя высоту, устраивает на бедре гитару.
— Заказы, пожелания?
Джен запрокидывает голову, задумавшись.
— А давай нашу!
— Только, чур, на два голоса, — хитро подмигивает Джа и, дождавшись согласного «идет», берет первые аккорды «Глаза тигра».
Глава 3
В горле до сих пор стоит горькая муть и вязкий запах горящей плоти.
Это психологическое, на самом деле Джен и дымом-то не надышался. В этот раз пожарные приехали раньше, а они с Джа опоздали настолько, что вместо покосившегося сарая на выезде из города застали пылающий факел и дымный столп поверх рассветного горизонта. С высоты холма было видно, как пожарные кренятся назад от водяного напора брандспойтов. Тушившие и не подозревали, что внутри горит человек. Хорошо, хоть не заживо.
Тошнотворная вонь — фантомная, подсказанная Джену памятью. Он до сих пор различает чад от паленых волос и ногтей, хотя прошло три часа, уже окончательно рассвело, а вторая стопка водки льется по горлу водой.
— Бляди! — выдыхает Джен, жмурясь. И, как приучил один из сослуживцев, переворачивает стопку вверх донышком.
В баре никого. Все нормальные люди отсыпаются по домам, даже те, кого выволокли под утро. Владелец заведения — отставной подводник Борис «Коса» — мается бессонницей, потому двери бара и открыты. На ранних посетителей обычно докучливый хозяин внимания не обращает. Выставил бутылку с двумя стопками и забил, елозит мокрой тряпкой по соседним столешницам. Солидное пузо не дает ему согнуться, приходится бегать вокруг столов, чтобы дотянуться до каждого края. А знаменитая хлипкая косичка мотыляется с одного плеча на другое.
— Как зачастили, суки, — зло шипит Джа. — Третий раз за неполную неделю, это же полный пиздец!
— Ты ничего нового не заметил? — Джен вновь переворачивает стопки и наполняет так, что несколько капель проливаются через край. — Может…
— Нет, — прикусив губу, Джа мотает головой и глядит сквозь наполовину завешанное парусиной окно на перекресток. Светофор дружелюбно моргает зеленым. — Ничего странного, все как обычно. Слушай, — он переводит взгляд на друга, и поднятая Дженом стопка замирает напротив кадыка. — Может, я не все вижу, или мы что-то пропускаем? Может… да не заводись, дай скажу!
— Нечего тебе там делать, — рычит Джен. И, наплевав на дурную примету, стучит стопкой о стол, не пригубив. Хорошо, что бар пуст, а Косе начхать на дебоши, как орудовал шваброй возле эстрады, так и продолжает. Но подпитывать лишние уши ни к чему, и Джен гасит вспышку. — Мне твоих истерик с прошлого раза хватило.
— Не было никаких истерик.
— Конечно. И несколько ночей подряд просыпаться от воплей — это в порядке вещей.
— Проехали, — дергается Джа. Опрокидывает в себя водку, морщит нос, задержав дыхание. — О, смотри, кто-то портрет Биби Бьюэл разгрохал. Наверное, вчера «Икстерск Доллс» играли. Помнишь, как у них басист скачет? Поди налетел на косову «стену почета».
Нет, не проехали. Джа может и мнит себя достаточно хитрожопым, чтобы уйти от разговора и сделать все по-своему, но Джен эти штучки раскусывает на раз.
— Джа, когда ты уймешься?
— Что? — пальцы гладят клепки на митенках, и глаза чистые-чистые, честные-честные.
Так бы и врезал в воспитательных целях.
— Когда ты просто примешь, что это… дар этот у тебя есть и перестанешь копаться? Думаешь, будет лучше, если допрыгаешься? Хочешь сдохнуть молодым?
Сейчас главное не перегнуть. Достучаться до инстинктов, минуя разум. Потому что разум Джа — болид, ушедший в занос: и тормозить бесполезно, и управлять невозможно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Джен! — он складывает на стол локти, наваливается грудью, окунув концы волос в пустую пепельницу, скучающую на столе. У него горят глаза, сохнут губы и это — первые признаки провала. — Все не просто так. Все можно объяснить, если разобраться. Вот смотри, — Джа откидывается на стуле и доказывает наполовину шепотом, наполовину жестами. — Люди дохрена чего объяснить не могли, от молний до всяких болезней. И на что списывали? Гнев Господень, кара небесная, Зевс с облаков хуевертит — срочно вали барана, закалывай девственницу. Ну, или какие там ритуалы были? А все оказалось физическими и химическими законами. Так? И со мной то же самое! Я как-то завязан на этих людей, на космос, на астрал, на Вселенский коммутатор — называй, как хочешь. Но, Джен, поверь, между мной и жертвами есть какая-то связь. И между самими жертвами тоже. Должна быть!
— Жертвами?
— Ну чего ты улыбаешься, Джен? Да-да, знаю, мы их уже расспрашивали. И следили за ними, и как ты в городской архив лазил ночами, я тоже помню, но… Думаю, мы не там искали. Слушай, ты ведь помнишь про пиковый туз у пиратов?
— Ты про черную метку?
— Именно! Она ж для пиратов была как обещание «ты скоро сдохнешь, червь гальюнный, и порвут твою жопу на щупальца осьминога».
— Джа, ты надрался или совсем сбрендил?
— Никто не сбрендил. И не надрался. Пей, давай.
Джен послушно опрокидывает в себя водку, занюхивает кожаным воротником и морщится, царапнув по носу зубцами молнии. Все-таки надо было заказать еще по паре бутербродов.
— Так вот, про пиратов, — Джа хватается за бутылку, деловито разливает по стопкам остатки. Ровно, будто в мензурки. — Что если Бог, космос, Коммутатор каким-то образом наметил этих людей? И я вижу именно намеченных. И иду за ними, как охотник, когда приходит время. Вдруг, на каждом из нас стоит отпечаток, когда и как мы умрем? Вдруг я вижу тех, на ком написано «его убьют так-то и так-то».
— Хиромантия какая-то, — бурчит Джен.
— Не обязательно. Отметки, родинки, даже татуировки. Это-то мы не проверяли.
— Ты что, раздевать их предлагаешь?
— Мертвых — да, — невозмутимо отвечает Джа. — А живых можно попросить показать.
— Это уже слишком. — Джен чувствует, как отъезжает. Медленно, но верно скатывается куда-то вбок, вслед за монументальной барной стойкой. Отяжелевшие руки тянет к краю стола за подвешенные к локтям гири. И желудок просится выпрыгнуть через горло. Джен не уверен, что мутит от водки. — Я не пойду на это.
Джа — напротив — сама трезвость. Что это — трюк или фокус? Или это одно и то же? Джен уже затрахался угадывать правильные ответы и смыслы пророческих рассуждений по погоде или рисунку морщин на лбу.
— Что за бред вообще? — со злости кричит он. — Ты сам себя слышишь, чудовище?
— Эй, Джен, — раздается из-за спины. Инквизитор оборачивается через плечо, и ряды столов плывут сплошной линией, а задница съезжает со стула. Коса месит шваброй в ведре воду, глядит грозно. — Давай без воплей на всю улицу.
— Извини, — понижает голос Джен и, разворачиваясь, снова играет с головой в карусельки.
— Может, я и чудовище. — Джа весь как натянутая цепь. Будто зацепился за невидимую шестеренку и зафиксировался намертво — не сдвинуть. Вокруг шатаются стены, а он неподвижен. И кулаки сжаты. — Называй как угодно, ты знаешь, я в морали нихера не смыслю и всегда к тебе прислушивался. Но иногда мне видней. Если для того, чтобы отделаться от этого кошмара придется раздеть несколько трупов, я это сделаю. А если мы успеем до трупов — тем более. Они всегда и так ошалевшие, одним шоком больше, одним меньше — не велика потеря. Только скажи, Джен, ты со мной? Ты. Со мной?
Закрыть глаза и уложить голову на мягкое и теплое. Джен глядит на тяжелую пепельницу и борется со стойким дежавю, будто снова тесные сапоги натирают большие пальцы, грязная, давно нестиранная форма липнет к лопаткам, а через плечо перекинута лямка автомата. Правда, теперь водка, а не ядреный самогон, разжижает мозги, и потом отовсюду не воняет до обморока. Зато вот эта колкая, парализующая потребность в покое среди всеобщего пиздеца — она до сих пор рядом. Пригрелась за спиной и тыкает под ребра, будто жнец серпом.
