Пожалуй, самым разумным из всех казался старший сын Уэста, Лоренс. Этот милый юноша двадцати лет явно больше пошел в мать, чем в отца. Кареглазый, но при этом светловолосый — сочетание редкое и красивое. Сложение у него было скорей спортивное, нежели изящное — я легко могла представить Лоренса на утренней пробежке в парке, или уверенно держащимся в седле во время скачек, или даже боксирующим. Взгляд у него был цепкий, однако дружелюбный и приятный; Лоренс немного напоминал мне Эллиса, привыкшего везде и всюду прибегать к анализу ситуации, даже когда в этом нет нужды.
С отцом юноша вел себя покровительственно и, пожалуй, по-дружески; с матерью держался почтительно; младших сестер опекал, но ненавязчиво, не подчеркивая при этом свое старшинство.
Словом, с какой стороны не взгляни, Лоренс Уэст был человеком достойным и весьма интересным.
Тем временем разговор от предметов отвлеченных постепенно переходил к самому главному — к тому, ради чего мы пришли. К истории об «Островитянке и каноэ».
— Значит, обнаружение картины было делом случая? — несколько разочаровано протянула Глэдис, откладывая лорнет. — А как же все эти громкие статьи в газетах, призраки и знаки судьбы?
— В судьбу и призраков я не верю, а газеты лгут, — спокойно ответил Лоренс. — Всего неделей раньше мы все обрадовались бы той шумихе, которую поднимает столичная пресса, но сейчас она только вредит. Сплетни о картине бередят наши душевные раны… — Лоренс искоса взглянул на поникшего отца и продолжил непринужденно: — …бередят наши душевные раны и мешают расследованию.
— Хорошо, пусть газеты лгут, — с легкостью согласилась я. Лоренс пока не сказал ничего нового: знакомство с Луи ла Роном научило меня делить все, написанное в газете, по меньшей мере на три. — Но как вы нашли картину на самом деле?
— Очень просто. Полагаю, ни для кого не секрет, что всякий владелец галереи или художественного салона время от времени посещает выставки, аукционы и даже блошиные рынки…
— Свободный поиск случайных шедевров? — пошутила Глэдис, но Лоренс в ответ кивнул:
— Да, именно так. Никогда не знаешь, в какой куче… э-э, старья найдешь, к примеру, портрет графини Юстальской кисти неизвестного художника времен войны за Желтую Лилию. Или, скажем, изумительную миниатюру работы братьев Климбург, или «Житие» с иллюстрациями самого Джорджио Маседо… Простите, я увлекся, — Лоренс смущенно улыбнулся. Уши у него слегка порозовели. — Словом, отправляясь на блошиный рынок близ Гарден-сквер, я всегда гадаю, вернусь ли с пустыми руками — или с сокровищем. В тот день мы с отцом хотели просто прогуляться, погода стояла великолепная, не чета нынешней… Мы шли между рядов, иногда останавливались, чтобы взглянуть на какую-нибудь картину или иллюстрированную книгу, но чаще всего попадались вещи или совершенно испорченные временем, или очевидно дешевые, не стоящие внимания. Немного в отдалении от основных прилавков, прямо на траве, под ясенем, сидел старик и продавал одну-единственную картину…
— Это была она. «Островитянка». Я сразу ее узнал, хотя состояние картины было ужасным.
Я вздрогнула, не сразу узнав голос мистера Уэста. Хозяин дома впервые заговорил с того момента, как обменялся со мною и с Глэдис подобающими случаю приветствиями и вежливыми банальностями.
— Да, картина была повреждена. Ей требовалась срочная реставрация, — подтвердил Лоренс. — Однако неповторимый стиль Нингена был узнаваем даже несмотря многие, многие следы времени. Отслоение красочного слоя, трещины, кракелюры, утрата отдельных фрагментов картины, — Лоренс загибал пальцы, перечисляя дефекты тем тоном, каким доктор перечисляет симптомы трудноизлечимой болезни. — К счастью, мы работаем с прекрасными реставраторами. Слышали ли вы когда-нибудь о мастерской мисс Дюмон?
— Джулии Дюмон? Конечно, слышали! — с энтузиазмом откликнулась Глэдис, отвечая за нас обеих. — Поразительно для девушки с ее состоянием, ее положением в обществе выбрать стезю скромного реставратора…
— О, не такого уж скромного. В своем деле она — богиня, — вздохнул Лоренс, и мне тут же захотелось уточнить, сколько лет этой Джулии, насколько она красива и часто ли Лоренсу приходится с нею общаться. — Я уже, кажется, упоминал, что картина была сильно повреждена? Так вот, реставрация длилась почти год. И весь этот год мы держали в секрете то, что обнаружили последнюю «Островитянку» Нингена.
Дзинг! — Глэдис дрожащей рукой опустила чашку на блюдце, едва не расколотив его.
— Год назад? Кажется, раньше мистер Уэст говорил иное?
— Не судите его, — Лоренс отвел взгляд. — Это я виноват. «Выставка для избранных», «легенда о призраке Нингена», «недавно найденный шедевр» — это все мои, так сказать, идеи. Дело в том, что в последнее время наша галерея нуждается…
— Лоренс! — внезапно повысил голос мистер Уэст, и юноша замолчал так резко, будто ему пощечину отвесили. — Да, мы подумали, что немного шуму перед выставкой — это хорошо. Понимаете, иногда интерес к искусству приходится поднимать методами, далекими от… от… — тут пыл у Уэста закончился, как и красноречие.
— Далекими от чистого искусства? — с готовностью подсказала Глэдис. И, пожалуй, только давняя подруга, такая, как я, могла различить в ее тоне ироничные нотки. — Ах, понимаю, понимаю. Нынешняя молодежь ужасна. Теперь принято слушать не оперу, а мюзиклы, читать не книги, а модные журналы, любоваться игрою не на театральной сцене, а на политической. Словом, обществом правит дурной вкус и жажда зрелищ.
— Да, да, да! — оживился мистер Уэст. Кажется, он и не понял, что Глэдис посмеивалась не только над «нынешней молодежью». — Именно! Вы, как всегда, произносите мудрые слова, леди Клэймор… — и он внезапно сник: — Впрочем, что толку говорить об этом теперь. Картина утеряна, и вряд ли когда-нибудь мы о ней услышим.
Я поспешила ободрить его:
— О, оставьте этот мрачный настрой. Ведь за дело взялся лучший детектив Бромли.
На мгновение мне показалось, что в глазах Лоренса появилась тень тревоги… или сомнения:
— Лучший? Неужели?
— Если речь идет о мистере Норманне — несомненно, он лучший. Нет дела, которое он не может раскрыть, — подтвердила я уверенно. — Когда-то он спас мне жизнь, и я доверяю ему всецело. Уверена, мистер Норманн найдет ответ и на вашу загадку.
— Это было бы прекрасно, — улыбнулся Лоренс. — Может, еще чаю? Кстати, вон те пирожные из кондитерской на улице Генерала Сойера. Они просто изумительны, попробуйте их обязательно. Кстати, леди Клэймор, вы читали утренний выпуск «Зеркала Бромли»? Пишут, что граф де Ларнак собирается привезти в Королевскую галерею коллекцию своих картин, на месяц.
— Вот как? В первый раз слышу, — рука Глэдис сама собою потянулась к серебряному лорнету. — А у вас сохранилась утренняя газета? Можно взглянуть на статью?
— Да-да, конечно. Петерсон! — крикнул Лоуренс, подзывая слугу. — В коллекции де Ларнака тоже есть картина Нингена. Правда, не одна из «Островитянок», а «Человек судьбы». Это малоизвестное полотно. К сожалению, до сих пор история не разобралась, кто изображен на нем. В подписи стоит только «С.», и некоторые искусствоведы толкуют эту букву как начальную в слове «судьба». Другие считают, что это первая буква имени человека, послужившего прототипом для картины.
Воспоминание о сегодняшнем сне вспыхнуло ярко, как фейерверк в ночном небе. Я ощутила озноб, как будто в спину пахнуло холодным ветром, и, поддавшись порыву, спросила:
— Может, Нинген нарисовал кого-то из своих родственников? Например, брата жены, или…
В глазах Глэдис появилось такое недоумение, что я осеклась.
— Милая моя, что вы такое говорите, — она подняла лорнет и посмотрела на меня сквозь желтоватые стеклышки, ловящие отблеск светильников. — Все знают, что у Вивьен Марье-Нинген не было братьев.
Некоторое время царила тишина, а потом мистер Уэст внезапно очнулся от скорбного полузабытья и рассеянно произнес:
— Нет, кажется, был. Старший брат. Но он умер во младенчестве, ему даже имя не успели дать… Леди Виржиния, вам дурно?
— Это все погода, — улыбнулась я через силу. — Просто плохая погода. Не обращайте внимания. Лоренс, так что вы говорили о коллекции де Ларнака?..
Лоренс с готовностью подхватил тему, мистер Уэст, немного оживший к середине чаепития, поддерживал сына, как мог. Я старалась не ударить в грязь лицом и не показать себя полной невеждой в живописи — хотя, без сомнений, знания мои были прискорбно скудны.
И только Глэдис молчала еще очень долго, разглядывая меня сквозь блестящие стекла лорнета.
Туман над городом густел, кажется, с каждым часом. Если утром Бромли был похож на стеснительную невесту, прячущую лицо за легкой вуалью, то к вечеру он превратился в мерзнущую старуху, все плотней кутающуюся в толстую белую шаль. Я стояла на пороге особняка на Спэрроу-плейс и не могла разглядеть не то что другой стороны площади — даже собственного автомобиля, хотя знала, что Лайзо подогнал его к воротам. Грохочущие по мостовым кэбы, тоскливый голос мальчишки, продающего за углом вечерние газеты, собачий лай и глухое ворчание автомобилей — все это было невообразимо далеким, нездешним… и в то же время близким и родным. Как смутные воспоминания о детстве.
