Такiя торжественныя слова не нуждаются въ объясненiяхъ и сразу уничтожаютъ всѣ лукавые извороты толкователей, будто главные коноводы раскола ратовали изъ личныхъ цѣлей. Нѣтъ, низкiй эгоистъ скорѣе бы сталъ поддѣлываться, льстить и унижаться, гдѣ сила, власть и награда. Съ нечистыми стремленiями человѣкъ не положилъ бы голову на плаху, крестясь своимъ большимъ крестомъ, твердя одно и тоже, что царь дѣйствуетъ антихристiански. Прочтите жизнь Аввакума по изданной г. Кожанчиковымъ рукописи, и вы согласитесь съ этимъ. Во второмъ посланiи Аввакумъ рѣзко обрисовывалъ, какъ Никонъ мучилъ его и другихъ расколоучителей. (87 стр.)
"Исторiя о взятiи Соловецкаго монастыря" и "Повѣсть о страдальцахъ соловецкихъ" заключаетъ въ себѣ чрезвычайно много интересныхъ данныхъ для исторiи раскола и согласны во многомъ съ соловецкимъ лѣтописцемъ. Много говорится о страданiяхъ старцевъ, которые отстаивали старую вѣру, по словамъ Денисова, въ числѣ 1500 человѣкъ, и мы неимѣемъ права невѣрить во многомъ автору, когда соловецкiй лѣтописецъ говоритъ, что воевода Iевлевъ, осаждавшiй обитель, отозванъ въ Москву за насильные поступки и притѣсненiя монастырскихъ крестьянъ. Но особенно передается замѣчательный расказъ о судьбѣ Ивана Захарьева, соловецкаго писаря. Во время осады Захарьевъ вышелъ съ двумя товарищами изъ монастыря и схваченъ былъ по доносу какого-то крестьянина; съ годъ сидѣлъ Захарьевъ въ острогѣ и вздумалъ написать посланiе въ утѣшенiе Силы и Алексѣя, сидѣвшихъ въ кандалажскомъ монастырѣ; въ письмѣ онъ хвалилъ старые уставы и порицалъ новые. По неосторожности носящаго письмо это было обронено, найдено и передано въ руки воеводы Волохова. Сначала онъ изломалъ Захарьеву руки встряскою, потомъ билъ его кнутомъ, затѣмъ велѣлъ поджигать тѣло его на огнѣ и наконецъ "отъ сожженнаго толико тѣла ребра клещами разженными извлачити повеле". Но и тогда воевода ненасытился, по словамъ автора: остригши на головѣ Захарьева волосы, приказалъ лить на темя холодную воду втеченiи нѣсколькихъ часовъ. Двое сутки продолжались эти истязанiя, на третiй день воевода приказалъ страдальцу отрубить голову. Хотѣли похоронить Ивана съ честью, но воевода не позволилъ: его обернули въ рогожку стрѣльцы и закопали въ землю безъ пѣтiя.
Послѣднiй расказъ г. Максимова передаетъ "Посланiе о св. отцахъ, иже на Мезенѣ рѣцѣ за древле-церковное благочестiе во огни смерть воспрiяху." Въ 1744 году крестьянинъ окладниковской слободы Артемiй Ванюковъ донесъ холмогорскому архiепископу Варсонофiю о мезенскихъ раскольникахъ. Архiепископъ, какъ человѣкъ суровый, неумолимый, потребовалъ отъ гражданской власти военной силы. Войско оцѣпило скитъ, въ которомъ заперлись раскольники, и стали уговаривать ихъ чрезъ оконце сдаться; скитники пѣли молебны и не соглашались. Наконецъ, когда стали приставлять лѣстницы и хотѣли ломать, заключенные запалили скитъ "и загорѣся храмина и бысть шумъ пламенный яко громъ, и пламень огненный во мгновенiе ока охвати всю храмину": и такъ скончалось 86 душъ декабря 7. Въ концѣ сказанiя приложена самая откровенная исповѣдь Ивана Акиндинова, написанная имъ за нѣсколько часовъ до смерти; она отличается до наивности доходящею простотою и искренностью. Прочитавъ ее, скажешь вмѣстѣ съ Тургеневымъ: "да, удивительно умѣетъ умирать русскiй человѣкъ!"
