— Нужно подумать, подумать, Гадо!
Я не отступал от своей мысли, перебирая в голове разные варианты. Но как назло на ум не приходило ничего путного.
Гадо вздохнул:
— Сегодня ночью Тимур должен был принести всё, вплоть до карты местности. Козел, гнусный козел! Чего я не перерезал ему глотку! — Он резко пнул что-то ногой, и в будке раздался звук лязгнувшего о металл металла.
— Тихо. Успокойся. Нас могут услышать!
Этот звук не прошел мимо моих ушей. Я нагнулся под лавку и рассмотрел там разный хлам и железо… Пошарив по будке как следует и заглянув во все ящики, я быстро нашел искомое: большие гаечные ключи, кусок металлической трубы, моток проволоки…
— Здесь обязательно должны быть рабочие рукавицы и мазут, Гадо. Солидол или ещё чё. Давай хорошенько посмотрим.
Вместе с Гадо я ещё раз обшарил будку вдоль и поперёк и оказался прав — рукавицы нашлись.
— Теперь хватай что-нибудь в грабки и как следует вымажь свой костюмчик. Не жалей! Рукавиц только пара, наденем по одной. Будем «канать» за демидовских рабочих! Не так много, но кое-что.
Я махом посадил на себя несколько жирных мазутных пятен, потерся о ржавое, вымазал руки и туфли, затем проверил «ствол» за поясом.
— Бери уж и обойму, раз он у тебя, — заметив мое движение, хмуро произнёс Гадо и протянул мне полную обойму.
Легонько приоткрыв двери «техпомощи», мы увидели вблизи от себя целые ряды побитых машин, людей почти не было, лишь вдали мелькали чьи-то фигуры. Судя по солнцу, было около часу дня, мы не ошиблись.
Я первым спрыгнул на землю и скрылся за будкой, за мной вылез Гадо. Забор гаража находился от нас метрах в двадцати, он был не очень высоким. Пойдя наобум, мы быстро прошли это расстояние, и тут я заметил несколько железных ящиков из-под пива, стоящих один на другом. Они лежали возле самого забора, ближе к углу.
— Вон… — указал я на них Гадо и последовал в этом направлении.
— Скорее всего, здесь лазят… Слесаря пьют, как грузчики, возможно, рядом стоит магазин или точка. Ближе топать, и привет проходной.
Я влез на ящики, приподнялся на носках и посмотрел за забор. Всего в нескольких метрах от нас проходила шоссейная дорога, по другую сторону ее высились двухэтажные и четырехэтажные дома, а чуть вдалеке от них стояли ларьки и палатки. Возле них, как обычно, толпился народ, слышалась музыка и визги певичек. «Конторы» я не приметил, стало быть, она находится с другой стороны. Один за другим мы быстро перемахнули через забор, пересекли шоссейку и скорым шагом направились к домам. Мне стало холодно. Погода стояла не ветреная, однако гулять по улице в одном пиджаке было явно рановато. Я посмотрел на Гадо и заметил, что он ёжится ещё сильнее, чем я.
— Сейчас что-нибудь купим из тряпок, погоди! Ты останешься здесь, а я нырну к ларькам… Там что-то вроде базарчика, может, кого и примечу по ходу…
— Возьми бутылку водки и чего-нибудь погрызть. Мы слишком скованны, — попросил Гадо.
Я подумал и решил, что выпить нам просто необходимо. Мои нервы прямо звенели от напряжения, а голова сама собой поворачивалась назад либо вбок.
Взяв у Гадо несколько крупных купюр, я приложил их к своим «зеленым» и двинулся на базарчик. Гаечный ключ по-прежнему находился у меня в руках вместе с отверткой, проволоку я оставил Гадо. На базарчике было довольно многолюдно. Смешавшись со снующими мимо прилавков людьми, я первым делом купил дешевую сумку типа хозяйственной и пристроился к толстой даме в очках, которую я определил как любительницу почесать языком. Так я меньше бросался в глаза и походил на ее знакомого. Я с ходу заговорил с ней о жизни и о ценах, как бы между прочим, и она стала жаловаться мне на эту проклятую и гнусную жизнь, как будто мы были знакомы сто лет и вышли из одного подъезда. Это меня устраивало под завязку. Разумеется, я не очень-то вслушивался в ее трескотню, но высматривал по пути алкаша.
Наконец я приметил одного типа средней паршивости и двинулся прямо на него.
— Здорова, приятель! — сказал я ему по-простецки и спросил, не хочет ли он быть третьим. Мне не стоялось на месте, мышцы спины были напряжены до предела, но делать было нечего.
— Дак нет ничего, — буркнул мужик в ответ и тут же скорчил кислую мину, как будто у него что-то отняли.
— Надежда умирает предпоследней, друг. Выпить найдём, место есть? — поинтересовался я.
Алкаш дёрнул мускулами лица и удивлённо посмотрел на меня.
— Мало места? Да где угодно, было бы что хлебнуть! — воскликнул он обрадованно и энергично.
Я пояснил ему, что меня ждёт приятель, что мы только что из «спецприёмника» и не хотим светиться лишний раз.
— Да это проще пареной репы, слушай. Деньги есть? — спросил он на всякий случай, видимо усомнившись в том, что после совдеповского «спецприемника» у людей могут остаться хоть какие-то бабки.
— Всего полчаса назад «откупился», уволок у одной тёлки кошёлек. Не здесь, не щекотись. Кое-что есть, нам хватит, — сказал я, и мы пошли.
Купив всё, что требовалось, я взвалил куртки на Толю — так звали алкаша, а сам важно нес сумку с водкой и продуктами. По дороге он все же упросил меня выпить по сто граммов разливухи на «ход ноги», и я милостиво согласился. Я хотел купить себе очки, простые, не затемненные, но их нигде не было, как, впрочем, и аптек. Обычные очки очень влияют на восприятие окружающих, менты относятся к очкарикам снисходительнее, чем к остальным, особенно если человеку за тридцать. Во всяком случае, очкарик редко ассоциируется с внешностью бандита и тем более беглеца.
Пока мы дошли с Толей до Гадо, последний посинел и задубел от холода, сидя на корточках возле какого-то старого сарая неподалеку от дома.
— На, надень! — Я взял у Толи куртку и протянул её Гадо. — Самые дешёвые. Сейчас достану кепку…
Я тоже оделся в новьё — на базаре не хотел привлекать к себе внимание, — и мы пошли на квартиру нашего нового знакомого. Он жил совсем рядом, в квартале от базарчика, в двухкомнатной квартире на втором этаже. Бывший шахтер, а ныне забытый инвалид проживал здесь один уже года три. Его взрослая дочь жила с мужем на другом конце города и иногда наведывалась к отцу — навести кое-какой порядок и подкормить. Батя беспросветно бухал, пропивая свою скромную пенсию еще до ее получения. Собственно, благодаря дочке и уцелела эта запущенная квартира. «Если бы не Галька, давно бы пропил к е…ой матери!» — махнул рукой Толя, когда я спросил его об этом. Жена шахтера умерла от рака, а другим бабам он не нужен был и даром, как выражался он сам. Все детали и нюансы я выяснил в процессе приема «горячительного» и остался доволен.
Нам явно везло, я с ходу попал на шахтера, который хоть и был пьяницей, но по карманам не лазил, в милиции не ночевал. Толяшку интересовала только «Мадам вставная», то бишь водка, он почти ни о чем не спрашивал нас, и это был второй плюс в нашем скверном положении. Разумеется, он давно понял, что два незнакомца не из местных относятся к еще той публике, но красть у него было практически нечего, не считая посуды и старых одеял. Я обследовал две его комнаты и кухню, открыл кое-где защелки на окнах (старая привычка) и грустно усмехнулся. За годы, которые я провел в лагерях, не многое изменилось для таких, как Толя. Рабы продолжали жить, как и подобает рабам: до сорока лет они радовались сексу и колбасе, после сорока уходили в спасительный запой и умирали, как те же собаки или того хуже. Если не на самой улице, под забором, то в таких вот хибарах. Я мысленно сравнил его жилье с нашим бараком и не заметил особой разницы. Старый запылённый телевизор привлёк моё внимание. Я спросил у Толи, работает ли он, и он утвердительно кивнул в ответ.
Стрелки на часах показывали три с четвертью, когда Толик наконец свалился и заснул мертвецким сном. Бутылка водки и те сто граммов сделали своё дело. На столе остались ещё две непочатые: мы с Гадо не злоупотребляли спиртным, боясь оказаться рядом с Толей.
— Сейчас включим телевизор и посмотрим местные программы… — сказал я, желая поскорее убедить ся в том, чего не могло не быть.
— Валяй. Только потише: здесь тонкие стены и всё слышно, — предупредил Гадо.
— Он говорил, что за стенкой живет какая-то барышня… Что ей здесь делать, у пьяницы?
Я быстро настроил телевизор и нашел нужную программу. Ждать мне пришлось минут сорок. Наконец строгая, но миловидная дикторша сделала паузу и объявила, что через несколько секунд перед телезрителями выступит ответственный работник УВД области, который сообщит о вооруженном побеге, случившемся прошедшей ночью в одной из колоний строгого режима. Далее на экране возник толстый тип с рылом матерого самосудчика и стал рассказывать, как подлые рецидивисты застрелили охранника и, забрав его автомат, скрылись в неизвестном направлении. Наши физиономии на несколько секунд застыли на экране. Было очень интересно глазеть на себя самого, точнее, на лагерные фото, которые, как мне казалось, не очень-то соответствовали оригиналам да и вообще были неважными.
