Мальчик все спит. Он перезванивает Виктору совсем ночью.
— Ну, — спрашивает, — как поживает любимец богов и губера? — И рассказывает о том, что надо сделать. Быстро. Лишить алкаша одного родительских прав. Первым этапом. Старается говорить, как о бытовом пустяке. Перед Виктором нельзя заискивать, тот очень чувствует его слабости.
— А давай грохнем твоего алкаша, — вдруг предлагает Виктор. — Дешевле, и польза обществу.
Пьяный он, что ли, этот Виктор?
— Ладно, шучу. Алкаш — первым этапом, а что вторым?
А вторым этапом, вздыхает, он хочет усыновить ребенка. Он и одна его приятельница. Про нее пока еще не решено окончательно, будем считать, что насчет приятельницы — предварительный разговор.
А насчет него, спрашивает Виктор, разговор окончательный?
— Да, — он опять вздыхает. — Да, окончательный.
— Имя ребенка? Возраст?
Он говорит.
— Отличная идея! — восклицает Виктор. — Я делаю всю черновую работу. — Не так сказал — черную. — А теперь Костик, Костян…
Неплохо бы все обсудить, полагает Виктор. Все аспекты. Конечно, каждый решает сам, в том, что касается личной жизни, но необходимо учитывать интересы партнеров, в данном случае — Виктора. Они ведь — большая семья, не так ли? Как ему кажется? Костик уже не маленький, может считаться участником дела. Потенциально. Так он должен рассматриваться. Если что. Не будем о плохом, но помнит ли он, — если нет, то Виктор готов напомнить, — сколько проблем было с семейством Роберта?
Похоже, Виктор не пьяный.
— Ты, конечно, патрон, все дела…
Надо подумать. Не оформить ли — как это называется? — опекунство? — Виктор изучит законодательство. Опекунство — уже теплее. Но тоже не отыграешь, не возьмешь назад. А что если — такое предложение, — дать Костику бабок? — Он с ума сошел, этот Виктор? Мальчик маленький, одиннадцать лет, как он ими распорядится?
— Легко, — отвечает Виктор. — Я в одиннадцать отлично знал, что с бабками делать. У меня уже сумма приличная скопилась по тем деньгам. Я себе в тринадцать лет купил женщину, если хочешь знать.
Утро. Дом уже на ногах. Костя оделся в свою одежду, снова лежит на перилах. М-да. Шутка, повторенная два раза… Перила крепкие, выдержат.
В комнате, где спал мальчик, орудует баба Саша. Выволокла матрас на снег, груда белья на полу.
— Александра Григорьевна, здравствуйте. Что случилось?
— Малый проссал все, у меня вон Галка, старшая, — бормочет баба Саша, — мужа себе нашла, в первую ночь обоссался, как же ты, говорю, жить будешь с таким зассанцем?..
Тише, тише, услышит. Это ж непроизвольно, ребенок не виноват. И он просит ее не курить хотя бы в жилых помещениях.
Бардак. Так хорошо вчера было… Пока юный джентльмен не надул в постель. По волосам его треплет.
— Ладно, бывает. Голову давно мыл?
Теперь ему хочется что-нибудь сделать для одного себя. Всё, его нет, он отправляется в душ.
Если бы он курил, скажем, трубку, то, возможно, и не было бы потребности в ежедневном стоянии под душем по полчаса. А так — давно надо выключить воду, вытереться, одеться и с Костей поговорить — намерения определились, — но он моется все и моется. И мысли разные в голове, которые надо гнать. Решено уже — опекунство, вполне себе компромисс.
— Малый уехал на драндулете… — узнает он от бабы Саши.
Без спросу. Взял снегоход и отбыл. Вот так сюрприз.
— С легким паром!
Спасибо, спасибо, Александра Григорьевна… Уехал на снегоходе, что за идиотизм!
Пора бы уже Кирпичу объявиться. Он подождет еще час-полтора и пойдет искать мальчика.
Много свежего снега. Это не вчерашний их след? Вроде, сегодняшний. На снегоходе до речки они ехали минут десять, а пешком идти — далеко. След обрывается. Вспоминает про утонувших дачников. Идет вдоль речки налево — нет, тут Костя не мог переправиться. Звонки: на дачу — не вернулся ли мальчик, Кирпичу — едет Кирпич, скоро будет, как скверно все! Обувь неподходящая. Снег противный, хоть и не глубокий, и не холодно — скорее, жарко, он взмок.
— Там мосток есть, — говорит баба Саша, в смысле — мост.
Видимо, у речки надо было повернуть направо. Нашел мостик. Металлические канаты, на которых тот висит, подернуты ржавчиной, деревянный настил местами гнилой. Костя, наверное, тут и переправлялся. Знать бы — машину взял — и в поселок, ждал бы мальчика прямо там. Ладно, что теперь говорить?
Часа четыре ходил, пока не добрел до поселка. Вот и кончается день, уже сумерки.
Костина улица, снегоход, дом. Мальчик лежит на кровати, лицом к стене. Записка, большими буквами: МЕНЯ УВЕЗЛИ В БОЛЬНИЦУ. МЫ УВИДИМСЯ ЕЩЕ, СЫН. Он встречается взглядом с мальчиком. Не думал он, чтобы тот умел так смотреть. Не надо, не надо, Костя. Вспомнил лису — губернаторскую. Хотя при чем тут Костя? В данном случае пострадавшая сторона — он.
Вонючего дядьку эвакуировали, но запашок остался. Следовало оповещать мальчика о перемещениях папаши. Ошибка, его ошибка.
Ему мучительно вдруг хочется домой, в Москву — в царство если не разума, то по крайней мере здравого смысла. А что помощник его? Доехал, чай пьет с Александрой Григорьевной.
— Почему так поздно, можно поинтересоваться?
— Семейные обстоятельства. Пока нашел машину... — Через телефон чувствуется, как Кирпич потеет, это произнося.
Надо присмотреть себе помощника поэффективней, без обстоятельств.
Так, пусть Кирпич садится в его машину и потихоньку едет в поселок, он называет адрес. — Кирпич не может водить. — Как же права категории “B”? Солгал, когда на работу брали? — Права есть, давно не водил.
Пусть Кирпич придумает, как вызволить его из поселка, он устал придумывать. Всё, с понедельника он ищет себе нового человека.
Наконец, они соединяются: он, машина, Кирпич, пакеты с вещами. Кладут вещи в темной передней. Одежда, обувь, немножко денег. А снегоход? Оставлять снегоход — почти так же рискованно, как дать, по совету Виктора, бабок. Снегоход привязан к крыльцу какой-то собачьей цепью. Ладно: совесть есть — сам вернет. Бросить все — и домой.
Они едут назад, в Москву, возвращаются в позднюю осень.
— Снимайте шапку, пальто, Анатолий Михайлович, в машине тепло, вот салфетки, возьмите, вытритесь.
Что там Кирпич бормочет? У него тоже сын. В каком смысле — тоже? Пусть Кирпич думает что угодно, плевать.
— Двенадцать лет мальчику, не разговаривает. — Черт, что такое? — К профессорам ходили, к целителям, к экстрасенсам.
Слушать это — выше человеческих сил. Думает: твою мать! Я и тебе, что ли, должен сочувствовать?! — однако терпит. Совсем поздно уже он отвозит Кирпича в его Бутово: бросьте, на чем вы доедете? Уже ночь.
Пробует читать перед сном: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова. Зачем это все? Зачем?
Черный понедельник
Он стоит у окна и стреляет ворон. Стреляет метко: вороны разлетаются в пух. Для каждой дичи требуются свое оружие и боеприпасы, его сегодняшний выбор соответствует целям стрельбы. Мало того, что в Москве негде шагу ступить от машин и людей, так еще и повсюду кишат эти страшно живучие твари.
Сейчас явится ничего не подозревающий Рафаэль. Надо откликнуться на сообщение от Виктора: им снова предстоит разговаривать с банком. Сегодня должно получиться, считает Виктор. И в агентство звонить, искать Кирпичу замену.
С учителями можно было расстаться по телефону, но он предпочитает прощаться с людьми по-хорошему. Два конверта — для Рафаэля и для историка — гонорары за десять невзятых уроков. Каждому. Очень щедро.
Он редко подглядывает за тем, что творится в конторе, но сегодня им движет естественный человеческий интерес. Включает камеру. Любопытно, с каким лицом энциклопедист примет деньги. Явился. Вот Кирпич объявляет решение начальника, протягивает конверт. Надо же, не берет! Не берет-то он не берет, но глядит на конверт с интересом — знал бы, сколько там, взял бы. Ясно, гордый. Понты дороже денег, говорит в этих случаях Виктор. Теперь станет хвастаться. Всем подряд. Черт.
Остается надеяться, что Евгений Львович свои отступные возьмет. Подождем до трех. Рафаэль отвалил, можно выключить камеру. Стоп, минуточку. Чем это занят Кирпич? Перекладывает деньги из двух конвертов в один. Добрым быть хочет. За чужой счет. Поздно перевоспитывать.
Пока он следит за тем, что творится внизу, на соседнюю крышу садятся еще вороны. Сейчас он ими займется. Новая коробка с патронами. Раз-два-три, ворон больше нет. Он переводит взгляд на консерваторию.
Рыжие волосы, знакомое пальто. Лора? Вскидывает винтовку, смотрит в прицел. Да, Лора. Лора с брюнеткой. Ворона-брюнетка, брюнетка-черт. Вот кому он с удовольствием разнес бы голову. Опасные мысли, когда в руках у тебя оружие. Ничего, ничего, он себя контролирует.
Бинокль был бы уместней и безопаснее, но бинокль находится в спальне, — Лора уйдет. Телефон зато под рукой. Ну же! Лора достает из сумочки свой телефон, она отлично с ним управляется. Смотрит — грустно, как ему кажется, — головой качает. Все, назад убрала. Поворачивается к брюнетке. Та смеется. Он снова переводит прицел с брюнетки на Лору. Просто нет сил. Лора ушла, пронесло. И его, и Лору.
