И снова, в десятый, наверное, раз подумал: а что, если этот человек изобрел «холодный» ядерный генератор? Это еще недавно тоже казалось невозможным, хотя, в отличие от аккумулятора, и не запрещалось законами природы. Нет, это нереально. Полвека ведущие страны мира тратят миллиарды на «мирный атом», и ничего не получается — да что там миллиарды! Какие умы, какие коллективы ученых поразбивали себе лбы, изошли тщетными надеждами! Ничего не получается, а если и получится, то прямым преобразованием атомной энергии в электрическую здесь и не пахнет; предвидятся котлы, паровые турбины и так далее.
В студенческие годы Си-Джи прочел несколько книг по этой проблеме — грустную повесть о разбитых надеждах.
Ну ничего, подумал он, скоро мы все узнаем доподлинно. Подумал и вызвал к себе Мабена.
Жак Мабен — француз из Нового Орлеана — до некоторого момента не имел в истории ЭИ собственной роли, участвовал в ней только как верная тень господина Гилберта. Верность его имела причины. В звездный час молодого директора «Дженерал карз», едва ли не в день, когда он стал президентом компании, Мабена выставили из ФБР по ложному обвинению в связи с наркодельцами. Подробности здесь не важны; специальный агент Мабен оказался на улице — разумеется, без пенсии, без медицинской страховки и с тремя детьми — мал мала меньше. А служил он в Нью-Йорке, и его непосредственный начальник, знавший, что Мабена «подставили», был приятелем Кеннета Гилберта, отца Клема. И случайно поприсутствовал при перепалке отца с сыном — насчет кадровой политики Клема. Отец рычал, что нельзя увольнять сразу треть ведущего персонала компании, что она немедленно вылетит в трубу и тому подобное. «Рехнулся ты, сын, начальник-то охраны никак не может быть виноват, что „Джи Си“ выпустила непопулярную машину!» — орал он.
Из за странностей английского языка «Джи Си» — это аббревиатура слов «Дженерал карз». Впрочем, Клем тогда еще не получил кличку «Си-Джи».
Услышав вопли приятеля, старый полицейский наставил ухо, улучил минуту и порекомендовал Мабена в начальники охраны. Клему с его знаменитой проницательностью. тоже хватило минуты, чтобы Мабена принять и назначить ему оклад втрое больший, чем в ФБР, плюс акции и соответствующую пенсию в будущем.
Опальный офицер, не знавший, как снискать себе хлеб насущный, дерзко выставил свои условия: жесткая охрана для господина Гилберта и его семьи, во-первых, и полная свобода рук в проверке нью-йоркского персонала, во-вторых.
Первые два года, пока — по мнению Мабена — не улеглись страсти уволенных функционеров, — охрана действительно была очень жесткой. Си-Джи иногда проклинал этого квадратного коротышку с бугристой физиономией и замашками Наполеона. И за прошедшие семь лет Мабен не стал краше ни внешне, ни в ухватках.
Сейчас он явился, угрюмо-почтительно выслушал распоряжения президента корпорации, сказал «Слушаюсь, сэр», а затем, как и ожидал его шеф, пробурчал:
— Следовало бы послать двоих людей в машине сопровождения, сэр.
— Спасибо, не нужно. Хватит одного Миллера.
— Он ничего не заметит. Ребята — мастера своего дела, сэр. В Вашингтоне они сменят машину. Си-Джи потерял терпение в отрезал:
— Не разрешаю. Позаботьтесь о приборе. Все.
Через десяток минут Мабен вернулся с карманным измерителем радиации. Покачал головой и вернулся в свой отдел — горевать.
Умник, напротив, провел остаток дня весело и бездельно. Едва он высадил Клема у небоскреба «Дженерал карз», как позвонил Рон и спросил; «Ну?» Умник ответил вопросом на вопрос:
— Ты где? На Манхэттене?
— В музее.
— О Господи! В каком?
— «Фрик коллекшн».
— А я там не бывал, — изумленно прогудел Умник. Он представить себе не мог, чтобы Рональд Басс поперся в музей. — Обожди-ка…
Посмотрел на карте: вот он, этот музей. Рядом.
— Жди у входа, я сейчас подъеду.
"Хвоста» за ним как будто не было — хорошо; держит слово господин автомобильная акула. Экий на вид застенчивый пижон, а ведь акула!
Рон действительно торчал на ступеньках небольшого старомодного дворца, на фоне полированной бронзовой доски — наверное, чтобы Умник не спутал это место с каким-нибудь другим. Как всегда, он был в глубокой задумчивости и не заметил ни «гурона», ни английской пары, выплывшей нз дверей. Пришлось погудеть; Рон очнулся,
— Ну? — спросил он, усевшись на свое место.
— Завтра едем в столицу и обратно демонстрируем возможности.
— Гилберт едет?
— Едет.
— Угу, А потом?
— Полагаю, заговорим о контракте.
Рональд кивнул. Он тратил минимум энергии на разговоры — предпочитал объясняться жестами и междометиями. Словоохотлив становился, только объясняясь с инженерами и рабочими насчет конкретного дела. Но писал, как ни удивительно, мастерски — он был патентным поверенным и компании «Мичиган электрик», и самого Умника.
(По непостижимым американским законам, человек не может сам подать заявку на изобретение в Патентное бюро; это должно делать через патентного поверенного, и заявка должна идти за его подписью. Безумная страна — точно вам говорю…)
— Домой? — спросил Рон,
— Господи, помоги мне терпеть этого человека! — провыл Умник. — Домой, говоришь? В эту конуру? А ты что полдня делал, идол?
— Гулял. Уолл-стрит, потом сюда.
— Пешком ходил?
— Угу, — сказал Рон и вдруг прибавил:
— На мост Верразано не поеду. — Помолчал и выпалил:
— Три раза уже ездили!
Дело в том, что Умник обожал мост Верразано, обожал с детства, хотя через этот висячий мост его возили к тетке, еще более стервозной, чем его мамаша. Красота арок Верразано, его невесомая грандиозность были единственным утешением в ненавистных экспедициях к тетушке. И три предыдущих пустых дня он начинал с поездки на запад Бруклина и на мост — на верхнюю полосу непременно, потом примерно миля по Стейтен-Айленду, разворот, и еще раз на тебя накатываются громадина невесомой арки, ошеломительные изгибы несущих тросов, и — трап-трап-трап — хлопает под колесами покрытие моста, и надвигается дальняя арка…
— Ну и не поедем, — миролюбиво сказал Умник. — Подумаешь… А куда поедем? И тут Рон произнес целую речь;
— Нашел подходящее кафе. Таймс-сквер, Очень уютно.
— Есть стоянка?
— Нет.
— Какого же черта… А, ладно, едем — хоть посидим, как люди…
Штука в том, что большинство платных гаражей им не годилось; гаражные служители сами заводят авто на место и сами его возвращают. Иные стоянки, если они и наличествовали в этой части Манхэттена, были чужакам неизвестны, — а кроме того, с открытых стоянок машины, как известно, воруют. То, что Умник решился поставить драгоценную машину на улице и засесть в кафе, свидетельствовало о некотором беспамятстве, что ли, и Рональд взглянул на друга изумленно. Но спорить не стал — с гениями не спорят. А еще он знал, что угнать их голубую машинку почти невозможно: замки он ставил сам, открыть их было нельзя, и под рулевой колонкой был секретик, но если подберут ключ и раскусят секретик, то ни одному сумасшедшему не придет в голову выдвинуть ключ из замка — а иначе машина не поедет. И наконец, любое вторжение даст сигнал на их с Бертом биперы. Дистанция до мили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
