Ба-бах! Ба-бах!
Тысячи направлений. Миллион возможностей. Бесконечные пути.
Его обнаружили через полчаса в уютном магазинчике в двух кварталах от места событий. Он стоял между полок с консервами – бронежилет у ног, футболка в клочья,– выковыривал пилочкой для ногтей мед из банки и мазал им свои многочисленные порезы и царапины.
Тягучими ручейками мед вязко стекал по телу Норта, перемешиваясь с кровью.
Детектив разорвал футболку на полосы и как раз перевязывал руку, когда явились остальные. Хозяин магазинчика маячил у входа, сжимая в руках бейсбольную биту и от всей души надеясь, что не придется пустить ее в ход.
Полицейские окаменели.
Брудер явился в пластиковом капюшоне поверх фуражки и прозрачном дождевике, наброшенном на форму. Он шагнул внутрь магазина, и дождевые капли, падающие с плаща, застучали по полу: кап-кап-кап. От этого звука Норта передернуло.
– Детектив?
Норт не ответил. Он густо смазал глубокую рану пахучей желтой массой и туго перевязал.
– Послушай, ты куда-то пропал. И не отвечал на вызовы по рации.
– Работал.
Норт произнес это таким будничным тоном, словно то, чем он сейчас занимался, было обычным делом.
Завидев подкрепление в лице копов, владелец магазина осмелел. Размахивая битой, он принялся жаловаться на хулигана. Брудер положил одну руку на кобуру с пистолетом и поднял вторую, жестом останавливая поток жалоб.
– Я разберусь с этим, ясно?
Он осторожно прошел между полок к Норту.
– Почему ты убежал? Криминалисты даже не знают, где нужно устанавливать заграждение. Все сбились ног, разыскивая тебя.
– Дела.
Норт поднял на Брудера ввалившиеся, покрасневшие глаза.
– Господи!
Брудер оглянулся на патрульных, застывших у дверей. Когда дело касалось одного из своих, все обычно терялись. По крайней мере, детектив держался спокойно.
Норт бросил взгляд за окно.
– Его поймали?
– Нет, улизнул.
Норт качнул головой – то ли кивнул, то ли сокрушенно подосадовал. Казалось, он мысленно ведет какой-то разговор, который не касался никого из окружающих.
– Ты собираешься заплатить этому парню за товар?
Детектив молчал, явно сбитый с толку этим простым вопросом. О чем он думал, так и оставалось непонятным.
– Я… Я взял чужой велосипед.
– Ты взял велосипед.– Брудер почесал затылок, пытаясь осмыслить связь между своим вопросом и данным ответом.– Ладно, я оплачу. Потом вернешь.
– Спасибо.
– Может, поедем отсюда?
Норт посмотрел на густую пелену дождя, которая завесила выход из магазина.
– Конечно.
Его усадили на заднее сиденье патрульной машины. Завернули в одеяло. Загнанный и уставший, Норт послушно дал себя укутать, словно зверь, пойманный в сеть.
Его повезли туда, где криминалисты в дождевиках и резиновых перчатках изучали место происшествия.
Проливной дождь – самое худшее, что может грозить работе экспертов. Поэтому они суетились, спеша зафиксировать все следы. Им удалось отыскать грязный пустой шприц, закатившийся под синий мусорный контейнер.
В шприце еще осталось немного красноватого препарата, который осторожно выдавили в бумажный пакетик. Все улики должны быть тщательно исследованы.
Один из государственных следователей – Роберт Эш – подошел к машине и торжественно, словно трофей, показал Норту сумку. Но восторг Эша тут же улетучился, когда он увидел, в каком состоянии находился Норт.
Тот даже не заметил, что на него смотрит человек, с которым он много раз встречался по службе.
Поэтому Эш оставил его в покое и заговорил с Брудером:
– Он трогал шприц? Ему нужно поскорее сделать анализ крови. Бог знает, что там было.
– Ну, тогда волноваться не о чем,– выдавил Брудер кривую улыбку.
Подошел доктор и осмотрел Норта. Тот был в порядке, просто нуждался в отдыхе.
Сознание Норта блуждало где-то далеко, он почти не отдавал себе отчета в происходящем, пока его везли домой. Коллеги доставили его на третий этаж старого дома в Вудсайде, в котором даже не было лифта.
– Я позвонил в четвертое отделение, – пояснил Брудер. – Тебе разрешили отдохнуть пару дней.
Сколько на самом деле нужно времени, чтобы окончательно выйти из этой тьмы?
Когда он остался один, перед глазами снова поплыли яркие вспышки. Видения. Хлоп! Новый призрак. Новый приступ безумия. Хлоп! Им не было конца.
Хлоп.
Его пробил пот. Мурашки поползли по спине. Стены пошли трещинами. Костлявые пальцы показались в щелях. Закачались голые ветви деревьев. Отчаянье уводило его еще глубже в мир призраков и темноты.
Ба-бах!
Жгучая боль кольцом охватила голову, от виска до виска. Мозг сжался, ожидая… чего? Хлоп!
– Я пришел. Он не знает, что я здесь.
– Не знает?
– Он занят. У нас впереди вся ночь. Вся ночь!
Он сорвал с нее одежду. Разорвал бюстгальтер и приник ртом к полным грудям. Сжал зубами сосок и жадно впился пальцами в белую мягкую кожу. Сгреб горстями круглую попу, придвигая навстречу своей окаменевшей животной ярости. И тараном заколотил в ее врата.
Хрип и стоны, и сладкий вкус запретной тайны, и нестерпимая жажда.
И перед самым концом, перед завершением обыденного взрослого греха, она обхватила его за шею, и их глаза встретились. Такие похожие, такие родные глаза.
Но даже это не остановило его.
Он отпустил себя на свободу. Судорога была столь сильной, что она закричала.
Он излился в нее. В свою мать.
Норт очнулся, рыдая. Он лежал голым в собственной постели, испачканной спермой и трехдневным потом. Его мать!
Портер
Самир Фарук вывернул рулевое колесо, бросая машину в сторону, чтобы не сбить желтого бродячего пса. Он ехал по пыльной улице Джубайла. Было восемь часов тридцать минут утра, вторник, первого апреля тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Самир сидел за рулем старенького пикапа «исузу» белого цвета, испещренного многочисленными царапинами. Рыжие пятна ржавчины проели крылья с внутренней стороны. Подвеска была такой слабой, что тяжело груженная машина едва не чиркала днищем об асфальт. У Самира Фарука был небольшой бизнес по перевозке замороженных продуктов.
На обочине дороги в пыли затаилась большая выбоина. Угодив в нее, пикап подпрыгнул, и Самир Фарук, тридцати одного года от роду, вылетел на проезжую часть прямо через ветровое стекло. В это утро движение по дороге было весьма оживленным. Он умер в восемь часов тридцать две минуты.
Уильям Портер поднял трубку телефона. Женский голос на другом конце провода дрожал и казался испуганным.
Собеседники обменялись приветствиями. Женщина слышала о докторе Портере от друга. Но имя этого друга назвать отказалась. Ей не хотелось впутывать в это дело кого-то еще. К счастью, она прекрасно говорила по-английски. Портер, прожив в Ливане в общей сложности двадцать три года, до сих пор не научился бегло говорить по-арабски.
Звонки вроде этого были очень редки. Обычно он разыскивал такие случаи сам, перебиваясь университетскими грантами и временными подработками. Но всякий раз, встречая подобных людей, доктора удивляло то, что их любопытство и интерес никогда не выходили за обычные рамки.
Как только собеседница дошла до причины своего звонка – Портер осторожно не торопил ее,– она заговорила откровенно.
– Говорят, вы ищете случаи переселения душ?
– Да.
На другом конце провода воцарилось молчание. Он услышал чирканье спички. Видимо, женщина закурила сигарету. Волнение невидимой собеседницы передалось доктору.
– Обычно я не курю,– сказала она.
– Могу я вам помочь?
Он услышал, как обгоревшая спичка звонко упала в пустую стеклянную пепельницу.
– Меня зовут Найла Джабара,– сказала женщина.– Мой приятель… бывший приятель… прислал письмо. Сказал, что скучает. Что хочет снова встретиться. Вот, у меня здесь его письмо.
Послышался шорох – женщина разглаживала на столе бумагу.
– Говорит, что не понимает, почему я не навещаю его.
Она помолчала и закончила:
– Доктор Портер, Самир уже семь лет как мертв.
Они встретились через несколько дней. Тайно, на лестнице старого обшарпанного дома. Портер, который был худощавым немолодым мужчиной шести футов ростом, слишком бросался в глаза, и Найла не решилась бы открыто подходить к такому заметному европейцу. Она была замужней женщиной и не хотела ссоры с мужем, который мог ее поколотить.
В лучах солнечного света, пронизывавших темноту лестничного пролета, плясали пылинки. Найла отошла в самый темный угол и протянула Портеру конверт, набитый американскими долларами. Он пересчитал купюры. Ровно столько, сколько договорились. Доктор спрятал деньги. Смущения он не чувствовал. Лишь ему было известно, на что пойдут деньги Найлы.
Найла работала портнихой и жила на одной из узких тесных улочек Бейрута. Платили ей немного, но всегда можно было подработать сверхурочно. Она трудилась в тесной и душной квартирке, кроя и сшивая ткань. Она шила и шила, стирая пальцы до крови.
