Легкая улыбка выдала скептицизм Данте, хотя он не произнес ни слова, чтобы прервать монолог своего собеседника. Это были странные минуты. Он слушал представителя старых феодальных родов, говорящего о единстве и централизованной власти, о правителе, готовом действовать внутри своих владений без ограничений, хотя власть и могущество аристократических семей держались как раз на разобщенности земель. Баттифолле словно забыл о временах, когда твердолобые сторонники Священной Римской империи ради собственной выгоды отнимали у Генриха VII необходимые опоры власти.
― И этот немецкий неудачник, ― продолжал Баттифолле, говоря о последнем императоре, ― казался искренне готовым воплотить свои идеалы. По крайней мере, когда утверждал, что его поддерживает папа Климент и вассалы таких городов гвельфов, как Лукка или Сиена. И все же серьезной поддержки у него не было… Я не думаю, что необходимо напоминать вам все обстоятельства.
Намерения молодого Генриха, правителя маленького государства Люксембург, дали неожиданный и удивительный результат. Хитрый папа Климент V хотел ослабить французское влияние, избрав властителя несильного и теоретически малоопасного. Кроме того, он спешил навести порядок у итальянцев, которые приняли нового суверена при условии, что он будет коронован в Риме. Это вдохновило Данте направить одно из своих писем «всем и каждому из итальянских королей и сенаторов Святого Рима, а также князьям, маркизам, графам и народу», в котором поэт писал: «Правитель Неба и Земли избрал для нас короля». После девяти бесплодных лет изгнания его сердце наполнилось новыми надеждами, но действительность опять наказала его разочарованием. Климент забыл о своих обещаниях, и «порочнейшие флорентийцы» в правительстве помешали стремлениям Данте.
― В руках нашего Генриха, ― продолжал Баттифолле несколько иронично, ― в котором вы не сомневались и которого называли не менее как новым Агнцем Господним, оказалась ответственность, во много раз превосходившая его способности. А ведь он страстно желал возглавить новый крестовый поход на землю неверных! Звезды, однако, слишком быстро отвернулись от него. Вы видели его коронацию ― потрясающая церемония, почти тайная; в Риме, поделенном надвое, без папы, в Латеранском соборе, потому что собор Святого Петра был в руках его врагов.
Но более проворные соратники Генриха не могли закрыть глаза на ужасную действительность. Его авантюра превратилась в абсурдную трагикомедию. Со смесью стыда и гнева ― шуты его врагов часто припоминали поэту этот факт ― Данте подумал о чрезмерных восхвалениях, которые обращал к Генриху, когда мечтал о триумфальном возвращении во Флоренцию в числе имперских придворных. Он называл этого венценосного люксембуржца «Агнцем Божиим, который победит грех мира», перефразируя то, что сказал Иоанн Креститель, когда увидел самого Сына Божьего. И после поражения Генриха слова Данте стали темой шуток над самим поэтом. Ни символы, ни церемонии или ритуалы не могли придать веса делам этого монарха. Когда Генрих отправился в Рим, чтобы получить императорскую корону, его придворным было трудно попасть в город, оккупированный врагами. В той части Вечного города, в которую они вошли, не было ни дворца, ни собора Святого Петра. Генрих, полный гнева и ярости, согласился короноваться в Латеранском соборе. Это было в начале августа 1312 года, его короновал кардинал де Прато, легат понтифика, не захотевшего уехать из Авиньона.[17] Таким образом, Генрих покинул Люксембург, чтобы под несчастливой звездой стать императором.
― Вы сами упрекали Генриха в небрежности, ― продолжал наместник Роберта, шагая туда-сюда перед неподвижным Данте, ― в ошибках. В одном из открытых посланий вы критиковали его медлительность. Скоро мы все поняли, что его авантюра не может закончиться удачно. И в основном этим провалом он обязан городу, в котором мы теперь находимся. Вы не искали помощи у прежних соратников или у короля Роберта, которого я теперь представляю. Флорентийская республика сегодня очень сильна. Ваши земляки сделали из банкиров превосходных солдат. Они так убедительны со своими кредитами и флоринами в поиске союзников, как самые могущественные армии в доспехах, украшенных бриллиантами. ― Граф остановился перед столом, легко наклонился, нашел нужную бумагу и продолжал: ― Такая злость, такая страсть… Я могу показать вам документы, которые ваши соотечественники начинают фразой: «Во славу святой церкви и на смерть великого короля». А также документы, из которых они с бешенством вытравливают и выскабливают вражеские гербы. Они стараются уничтожить изображение орла повсюду, где оно было выгравировано или нарисовано. После смерти Генриха из Флоренции в итальянские города были направлены письма, подобные этому, ― Баттифолле выбрал на столе нужный лист и помахал им перед лицом Данте. ― Такое вот послание: «Здоровья и счастья! Радуйтесь с нами!»
― Ничего странного, ― неожиданно произнес Данте, нарушив молчание к удивлению графа, погруженного в свои исследования, ― если у них есть такие божественные инструменты для убийства.
Внезапная смерть настигла Генриха в августе 1313 года в Буонконвенто, недалеко от Сиены, когда он направлялся со своими войсками к восставшему королю Неаполя.
Было заявлено, что император умер от малярии. Но Данте и союзники Генриха считали, что их суверен был убит ― предположительно монахом-доминиканцем, который использовал отравленное причастие во время обряда евхаристии.
Граф снова улыбнулся и остановился перед собеседником, готовый вернуть себе ведущую роль в разговоре.
― Правдивы или нет эти истории, но от Ломбардии до Тосканы раздавались голоса тех, кто не хотел находиться под властью германцев…
― Чтобы оказаться в руках французов, ― вставил Данте. ― Чтобы покориться требованиям подкупленных пап, которые бросили Рим на произвол судьбы, которые отдали престол Святого Петра на унижение и разграбление заговорщикам, организовавшим постыдное, подобное вавилонскому, пленение пап в Авиньоне. Все было сделано для подавления суверенитета и достоинства Флоренции по прихоти анжуйцев.
― Ради Христа! ― ответил граф горячо. ― Подходите к проблеме более реалистично! С моей точки зрения, они будут вечно гореть в адском пламени, как Климент, так и наш сегодняшний папа, если они куплены, если они узурпаторы или сладострастники; ни одна слеза не прольется о них. Но немного чести делает вам очернение семейства Анжу. Роберт ― король Пульи[18]― теперь единственный, обладающий силой и желанием установить единый порядок в Италии.
― Это может сделать только законный наследник Священной Римской империи, ― сказал Данте устало.
― Проснитесь, Данте! ― воскликнул Баттифолле, стукнув по столу. ― Разве вы не сожалели о бездарности Генриха? Может быть, вы верили в возможности умирающей империи? У этой империи, о которой вы так тоскуете, теперь две головы, два императора, открыто воюющие между собой, и для Италии нет никакой возможности процветания. Сам папа провозгласил свободным императорский трон. И знаете, кого Иоанн XXII готов благословить как правителя Италии? Да, Роберта.
Граф посмотрел на поэта с превосходством человека, который знает, что его аргументы непогрешимы, поэтому противнику остается или присоединиться к нему, или молчать.
Глава 12
Данте знал о спорных двойных выборах, произошедших после смерти Генриха VII. Как Людовик Баварский, так и Фридрих Габсбургский претендовали на трон и запутались в кровопролитной войне. Только что провозглашенный понтифик, француз, бывший епископ Авиньона, который объединил папское государство с французскими землями, не терял времени, стараясь ослабить позиции обоих императоров. Он провозгласил несостоятельность выборов, заявил, что престол Священной империи свободен, открыв тем самым новые возможности для господ с юга Апеннинского полуострова. Он был убежден, что если кто и может объединить итальянские земли, так это представители дома Анжу.
― Роберт, наместник папы… ― протянул сурово граф, не сводя глаз с Данте. ― Король Пульи, граф Прованса и Пьемонта, герцог Анжу и Калабрии, сеньор и защитник Флоренции… Не стоит забывать, что он может вернуть Арагону трон Сицилии. Вы хотите стать частью этого?
Данте чувствовал приближавшиеся дурноту и головокружение. Итальянская политика всегда была похожа на огромную шахматную партию, при этом фигуры постоянно располагались таким образом, чтобы в удобный момент начать нападение. Он вспомнил детство: он часто гулял перед дворцом Подеста, созерцая чудесные представления арабского шахматиста Буччеккиа, который за плату демонстрировал свои таланты. Он вызывал восхищение, играя «по памяти»: перед ним не было шахматной доски, и эти многочисленные партии, в которых он сталкивался с различными противниками, араб выигрывал. Разные партии, разные фигуры и разные стратегии в руках одного человека. Всю жизнь Данте чувствовал себя одной из этих безропотных пешек, битых первыми во время игры: в поту, с одышкой, в крови и усталости от войны; во время политической и общественной агитации за мир. Черные и белые пешки… гвельфы и гибеллины, черные и белые гвельфы… в первую очередь прикрывающие позиции папы, императора, короля…