– Вздор. – По комнате поплыл аромат дыма, несущий с собой запах осени, прелых листьев и сухих поленьев. Серина покосилась на него, не решаясь скинуть с себя одеяло. Он распрямился быстрым гибким движением и стрельнул глазами в ее сторону. В воздухе повисло напряженное молчание. Она первой отвела взгляд. Ее сердце гулко колотилось в груди. – Что ты на меня уставился?
– Ты первая посмотрела, – парировал он.
– Я хотела удостовериться, что ты за мной не подглядываешь, – объяснила она, поплотнее заворачиваясь в одеяло.
– Я уже видел все, что хотел. Для этого не обязательно снимать всю одежду. Да на такое безумство я и не рискну, пока твои глаза мечут убийственные молнии.
Она отвернулась к потрескавшейся стене. «Убийственные»… Почему он употребил именно это слово? Ужас охватил ее.
– Я никогда никого не убивала, – дрожащим голосом возразила она.
– Прошлой ночью ты пыталась раздробить мне голову из мушкета.
– В целях самозащиты.
В этот момент она услышала за окном стук копыт. Это был вчерашний старик крестьянин, хозяин хижины. Он сидел на лошади и вел еще двух лошадей в поводу.
– Ваше желание ехать в Лондон будет удовлетворено, как только вы соблаговолите одеться, – с подчеркнутой галантностью произнес разбойник.
Серина облегченно вздохнула, сбросила наконец одеяло и начала быстро одеваться. Платье местами порвалось, местами испачкалось, к подолу прилипли комья грязи. Затянув желтую шнуровку на лифе, она расправила мятые кружева.
Серина готова была плакать от досады – такое платье погибло! – но лишь молча стиснула зубы.
Он протянул ей гребень. Она с опаской покосилась на него.
– Не бойся, это мой. У меня вшей нет.
Подавая ей гребень, он снова коснулся ее руки. Странно. Теперь прикосновение было нежным, и это смягчило ее сердце, но лишь на мгновение. С трудом расчесывая спутанные локоны, она невольно поморщилась от боли.
– Я, конечно, не горничная, но могу предложить свои услуги. – Он взял прядь ее волос, но она отшатнулась от него, и локон выскользнул из его ладони.
– Не надо, – сказала она и, закрутив волосы в пучок, закрепила его на макушке. Взглянув на свое отражение в зеркале, она увидела огромные испуганные глаза. Казалось, они вобрали в себя весь ужас недавних событий. Как ей жить дальше с таким грузом?
Серина нащупала в потайном кармане юбки ключ на атласной ленточке. Ключ и шкатулку она забрала из отцовского стола перед своим бегством.
– Насколько я понимаю, шкатулку с деньгами ты забрал? Иначе ты не был бы разбойником.
– При других обстоятельствах непременно забрал бы, но, если ты помнишь, мы спасались от погони. И вся награда за мои труды – сбитая твоей пулей треуголка.
– Как жаль, что я промахнулась! – хмыкнула она, поднимая с пола свой порванный плащ. – Темнота виновата – вообщето я отлично стреляю.
Ник рассмеялся, поправляя измятый галстук, и надел камзол и жилет. Она заметила, что сегодня они уже не черного, а голубого цвета с золотым шитьем. Преступник, одетый как джентльмен?
– Кто ты? – спросила она, завязывая грязный плащ под подбородком.
– Адам – первый мужчина, ставший жертвой женского коварства.
– Нет, правда?
– Зови меня Ник. «Старина Ник» – так зовут сатану.
– Меня раздражает твой легкомысленный тон, и я знаю, что ты скрываешь свое истинное лицо, – процедила она, осторожно ступая босыми ногами по дощатому полу. Ее атласные туфельки, изорванные и перепачканные, валялись у кровати, и она надела их с гримасой отвращения.
– То же можно сказать и про тебя, – парировал он и снял котелок с молоком с таганка. Налив молока в оловянную кружку, он протянул ее пленнице. – Это все же лучше, чем ничего.
Она не стала возражать, поскольку ее желудок давно уже выводил рулады, несовместимые с образом благовоспитанной леди. Не отказалась она и от куска хлеба и, присев на кровать, впилась в него зубами.
В хижину вошел Ной и снял потрепанную треуголку.
– Лошади готовы.
Ник кивнул и быстро допил молоко.
– А карета?
– Ждет вас на дороге. Конюх мне сперва не поверил, когда я ему сказал, что вам нужен экипаж. Но я ему наплел, что вы поедете впереди остальных гостей, а карета вам нужна, чтобы отвезти домой мисс Делицию.
Ник ухмыльнулся.
– Какое счастливое совпадение – сестры сегодня нет дома. Она слишком любопытна.
Он повернулся к Серине, которая с интересом слушала их разговор.
– Я отвезу вас в столицу, а ваши пожитки вам вернут, как только мы отыщем кучера. Куда направлялась ваша карета?
– Постоялый двор «Гусь и свинья» на ПэллМэлл. – Серина потупилась, чтобы он не прочел по ее глазам, что она лжет.
– Странно. Никогда не слышал о таком, а я хорошо знаю Лондон.
Она не могла сказать ему о своем единственном предполагаемом пристанище – у модистки на Хеймаркет, родственницы ее старой няньки. Скорее всего кучер направился прямо туда или обратился в ближайший магистрат.
Она поежилась, подумав о том, чем ей это грозит. Если они узнают… Если узнает Лютер… Нет, только не он! Она отставила кружку.
– Терпеть не могу молоко с пенкой, – капризно протянула она, чтобы отвлечь его внимание. На самом деле и молоко, и хлеб пришлись ей по вкусу.
Он бросил на нее презрительный взгляд.
– О да, этот сарай недостоин истинной леди. Бесконечно сожалею, что ваши ноги ступают по грязному полу ветхой лачуги.
Прекрасно понимая, что его это еще больше разозлит, она высокомерно вздернула нос.
– Я тоже. Так мы едем? Грязь и нищета действуют мне на нервы.
– Вы бессердечная, избалованная дамочка, мисс Ева. – разозлился Ник, накидывая плащ. Затем он стряхнул пыль с черной треуголки, отороченной мехом, и нахлобучил ее на голову.
Ной смерил Серину угрюмым взглядом, и она мысленно попросила у него прощения. Она знала, что такое нищета, хотя и выросла в роскоши. Да, она никогда не заходила в крестьянскую лачугу, но сердце ее сжималось от боли при виде бедняков.
Отец ее был жестоким, холодным и безжалостным человеком. Она ненавидела его и любила. И даже сейчас она ощущала над собой его мрачную тень. Две недели назад она стала совершеннолетней, и впереди забрезжила свобода, но тут случилось несчастье…
Она обхватила плечи руками, чтобы унять дрожь.
– Идем, – поторопил ее Ник. – Если мы хотим приехать в Лондон до темноты, надо поторапливаться.
Он помог ей забраться на серую кобылку, и двадцать минут спустя они уже неслись во весь опор по дороге на Лондон в старой карете, которая не шла ни в какое сравнение с ее щегольским экипажем – обивка обветшала, и оси скрипели.
Ник за всю дорогу не промолвил ни слова. Он даже не смотрел в ее сторону. Ясно, он только о том и мечтает, как бы поскорее от нее избавиться.
