– А то, что он со мной сотворил, это как, по-вашему, не бандитизм?!
– Это пристрастный взгляд. И что вы называете «старомодной психологией»? Доверие к ученику? Нет, они не бандиты. Во всяком случае, пока не бандиты. И в наших силах помочь им не стать ими. Они дети. Современные дети. Надо уважать в них личность. Они сейчас чутки к этому. Всякий несправедливый выверт со стороны взрослого воспринимают болезненно. Да, пусть они не усвоили пока той или иной математической истины, не поняли значения той или иной химической реакции, бог с ними! Поймут, когда нужно будет. Надо шире смотреть на вещи. Вы ведь тоже, простите за откровенность, когда-то не всё знали о той же химии, да и сейчас, наверняка, не обладаете всей полнотой знания. Даже об одном предмете в наше время всё знать невозможно. О других я уже не говорю. Требуется постоянное восполнение знаний. А это не так просто и не всякому дано.
– Но я-то знаю таблицу умножения, хотя к химии она не имеет никакого отношения!
– А я знаю таблицу Менделеева и многое другое. Ну и что! И потом таблица умножения – это не математика, а здравый смысл. Гордиться тут нечем. Подлинная математика – это поэзия! «Открылась бездна звезд полна, звездам числа нет, бездне – дна!»
– Ломоносов, между прочим, и химией занимался! – вставила победоносно химичка.
– Да, занимался. Но на каком уровне? В ХVIII веке можно было заниматься всеми науками сразу. А ваша химия была в зародыше и не вредила земному существованию. Не то химия, не то алхимия. Все искали философский камень… Да и потом наука науке рознь. Не умаляю заслуг химиков. Но кто открывает новые звёзды? – математики! Кто пишет историю межзвёздных пространств? – математики! А химики, простите, загадили планету и пытаются свести на нет жизнь на земле! Я не знаю формулы сероводорода, но зато мне хорошо известен его отвратительный запах.
– Ничего в нем отвратительного нет. Запах как запах. Но то он и сероводород, а не «Шанель» номер пять!
– Да что вы прицепились к Бредову, ей богу? Это возрастное. Простите его. Ну, прикольнулся мальчик. Доставил себе удовольствие. Правда, сомнительного свойства, ну и что! Всё это пройдет! И всё с ним будет нормально, поверьте, если ему дадут закончить школу. Вы ещё слишком молоды, Инга Борисовна, настоящие беды, не дай вам бог, у вас впереди…
– Ах, вот как! Вам надо было в адвокаты идти, а не в математики! Уж больно изощрённо ведёте защиту!
– Я не веду защиту, я просто хочу объяснить вам, что происходит.
– А я не нуждаюсь в ваших объяснениях! У меня у самой голова на плечах имеется! – закричала химичка. – У вас есть дети? Или там внуки! Вы их в том же духе воспитывали?
Математик мгновенно побледнел, голова его затряслась:
– Мои дети – на том свете.
– Что вы, что вы, в самом деле! – зашептала секретарша химичке. – У него два сына из Афгана не вернулись, а вы!..
Математик встал, поклонился.
– Больше мне сказать нечего. Разрешите уйти. Если дойдёте до голосования, учтите, я – против исключения.
Выйдя из кабинета директора, математик наткнулся на Алика в компании с учеником из параллельного класса Лёхой Кузякиным. При выходе учителя ученики метнулись от двери и теперь жались в углу секретарской комнаты. Лёха спрятался за Бредова, глаза его испуганно косили ему в затылок.
– Ну что, Бредов Александр, поздравляю! – сказал математик смертельно усталым голосом. – Доигрался?
– Николай Иваныч…
– Что, Александр Михалыч?
Алик встрепенулся.
– А откуда вы знаете, как моего папу зовут?
– Тебя это сейчас беспокоит больше всего? Что ты хотел сказать?
– Я хотел… Спасибо, господин учитель.
– За что, холоп?
Алик нахмурился, надул губы.
– Почему – «холоп»?
– Не нравится? А почему – «господин»?
– Так… «товарищ» теперь как бы не в моде…
– «Как бы»! «Не в моде»! – желчно передразнил математик. – Много вы понимаете! А спасибо-то за что?
– Ну… за то, что заступились.
– Подслушивали, стервецы!
Математик легонько съездил Бредову по затылку.
– Эх ты! Пора бы уже к тому, что делают руки, «как бы» мозги подключать! А? Как думаешь, приколист хренов? Извини за выражение.
Математик вдруг схватил Алика за ухо, потянул на себя и прошептал, выделяя каждый слог: – Ты когда-нибудь себе под задницу петарду подкладывал?
– Чего?
– Не подкладывал? А ты попробуй. А мы посмеёмся!
Алик Бредов смотрел на математика непреклонным взглядом.
– Николай Иванович, я не закрывал её и петарду не подкидывал.
– А! Ничем вас не проймёшь, – математик махнул рукой и направился в учительскую.
Но тут его догнал Кузякин.
– Николай Иванович!
Математик остановился.
– А тебе чего, Кузякин?
– Николай Иванович…
– Ну, говори, не тяни резину. У меня ещё три урока впереди. А голова уже распухла от ваших фокусов.
– Алик не виноват, – сказал хриплым голосом Кузякин. – Это я петарду подкинул. Я закрыл химичку в туалете.
Математик, склонив голову на сторону, широко развел руками.
– Та-а-ак! Очень мило! Твоя школа? – спросил математик у Алика Бредова.
Алик кисло улыбнулся.
– Бредов, а почему ты не отрицал своего участия в этом глупом кошмаре? Хотя и так ясно. Она тебе вчера столько гадостей наговорила… И тебе захотелось, чтобы это сделал ты.
– Угу.
– А где ты взял ключ, чтобы выпустить «кавказскую пленницу»?
– Он в двери торчал.
– И что теперь будем делать? – теперь математик обратился к Кузякину.
– Я не знаю…
– Ах, не знаешь! Тогда ничем помочь не могу.
– Нет! Знаю…
– И – что же?
– Признаваться надо, – уныло произнёс Кузякин.
– Как это не прискорбно. Нехорошо товарища подставлять. Согласен?
– Согласен.
– Тогда вперёд! – и широким жестом математик показал на кабинет директора.
– А вы?
– А что я? Я тебе не подельник. Сам выкручивайся.
Лёха Кузякин понурился, по лицу пошли красные пятна.
– Эх вы, террористы доморощенные! Ладно, идите за мной. Оба!
У кабинета директора математик пропустил ребят вперёд.
Лёха Кузякин медленно приоткрыл дверь кабинета и спросил замогильным голосом: – Можно?
– Что тебе, Кузякин? – спросил директор. – У нас педсовет. Потом приходи. Закрой дверь. Ты меня слышишь, Кузякин?
Но Кузякин, подталкиваемый математиком, буквально впал в кабинет и тут же закоченел на пороге. За ним вошел Бредов, встал рядом и выглядел не менее окоченевшим.
Директор, едва сдерживаясь, чтобы не накричать, проговорил тихо, с расстановкой:
– Сейчас же выйдите из кабинета и подождите меня за дверью.
Вслед за учениками на пороге показался математик.
– Извините, Георгий Владимирович, в том щекотливом деле, которое мы сегодня обсуждаем, появились, так сказать, неожиданные подробности. И вот эти два субъекта желают прояснить ситуацию.
– Нашли от кого ждать прояснения! – прошипела химичка.
Математик ткнул Кузякина в спину и сказал:
– Что же ты молчишь, Алексей. Расскажи учителям, как было дело.
На Кузякина страшно было смотреть. Он позеленел, голова вжалась в плечи, коленки ходили ходуном. И всё-таки, едва держась на ногах от напряжения, он дрожащим губами выговорил необходимые слова:
– Это я сделал.
– Что ты сделал? – спросил удивлённо директор.
– Запер… Ингу Борисовну… в туалете.
– А-а! – завопила химичка. – Ещё один террорист! И он имеет наглость во всеуслышание заявлять об этом! Негодяй! Ублюдок! Выкинуть его из школы! С позором!
– Инга Борисовна, успокойтесь, и выбирайте, пожалуйста, слова! – заволновался директор.
– Позвольте! – вступился математик. – Мальчик добровольно признался в содеянном. Проявил мужество. И заслуживает за это уважения. Разве я не прав?
– А вы! вы! вы! – кричала химичка вне себя. – Смотрите-ка, он ещё и героем хочет выставить этого недоноска! Подлый интриган! Самовлюбленный эгоист! Он, видите ли, звёзды открывает, а мы, грешные, только землю поганим! Ваши дети тоже наверняка были отъявленными хулиганами, если вы за этих заступаетесь! Старый осёл!
Математик пошатнулся, схватился за сердце, и Бредов с Кузякиным, выйдя из окоченения, тут же вывели его в коридор. Вслед за ними кинулся директор.
Взоры оставшихся обратились на химичку.
Химичка с побелевшими глазами в истерике повалилась на диван и громко зарыдала. Секретарша налила в стакан воды и бросилась ее утешать.
А кончилось это тем, чем и должно было кончиться. Математика Николая Ивановича на «скорой» с инфарктом увезли в больницу. Учительница химии на следующий день подала заявление об уходе. Лёхе Кузякину за хулиганское поведение в школе объявили «строгий выговор с предупреждением».
Но были и положительные последствия. Бредов и Кузякин стали неразлучными друзьями. Прикалываться они, конечно, не перестали. Только теперь проделывали это исключительно со своими сверстниками, и приколы их не носили столь кровожадного характера.