взгляд за свой БТР и увидел раздавленное тело мальчонки. Алексей немедленно спрыгнул с брони и подскочил к месту трагедии. Сразу стало понятно, что помощь в этой ситуации уже бесполезна. Слишком тяжелы травмы тела от колёс такого крупного объекта.
Место происшествия молниеносно окружает испуганная и вмиг замолчавшая детвора. Стали быстро стекаться жители кишлака.
Сразу появился Женя.
Там же быстро собрались комбат Проскуров и замкомбата Крикунов. Это его бронетранспортёр следовал сразу за Шаховским. Рядом, понурив голову, трусил Бугай. На лицах офицеров читались злость, раздражение и досада, и эти эмоции медленно чередовались, как в калейдоскопе. Но среди этого проглядывали обыкновенные человеческие жалость и сострадание. Замкомбата ехал чуть позади Шаховского и видел трагедию своими глазами.
– Паскудное начало… Бача сам сорвался. Прыгнул на подножку, не удержался и сорвался под колесо, – сообщил унылым голосом Крикунов и коротко скомандовал собаке: – Охраняй!
Бугай мгновенно переменился и принял вид грозной и решительной боевой единицы, дополнительно подчеркнув это негромким, но убедительным рыком, от которого толпящиеся дети и дехкане попятились назад и расширили круг вокруг места трагедии. Иногда Бугай бросал взгляд на тельце бачи, и всё понимающие его глаза как будто плакали, но при этом он не терял угрожающий воинственный вид и помнил о своей задаче, которую ему поставил Крикунов, не позволяя чужакам придвигаться слишком близко.
– Угу… Делаешь как надо, а выходит хуерага, – С досадой произнёс комбат.
Шаховской угрюмо произнёс первую очевидную мысль, которая сразу приходила на ум при виде всего этого безрадостного зрелища:
– Вот так им зашибись тут живётся, что под БТРы бросаются.
Над стоящей колонной медленно пролетало звено вертушек – Ми-24, которые, как летающее возмездие, непрерывно сопровождают колонну на марше, и, сменяясь на дежурстве, постоянно барражируют над ней, периодически отстреливая тепловые ловушки. За шумом их пролётов фразы слышались неразборчиво и матерные слова не резали слух.
– Не буду зарекаться, но мандулой чувствую, что нас ещё ждут большие заморочки, – хмуро произнёс Крикунов.
– Да не каркай ты, Серёж! – с раздражением ответил комбат.
Крикунов замолчал, но гнетущая отметина от неприятных эмоций осталась тенью на его лице.
За время короткого разговора мальчишки успели сбегать за отцом погибшего ребёнка. Крупный афганец, окружённый наперебой верещащими детьми, пробрался сквозь плотное кольцо людей и увидел труп сына.
Мужчина начал громко и быстро что-то говорить, перемежая свой несмолкающий поток речи всхлипываниями и возгласами: «Ай, Алла!.. Ай, Алла!» Горе и душевные страдания отца кажутся неподдельными. Рядом с местом происшествия и чуть позади комбата стоит таджик по фамилии Джураев, из солдат экипажа командира батальона, и начинает вдруг с акцентом переводить:
– Он говорит, что утрата невосполнима. Что его самый любимый сын. Что его надежда на кусок хлеба в старости, что Аллах покарает за это беззаконие неверных. Шлёт проклятия.
Комбат угрюмо пробубнил:
– Скажи, что мы сострадаем его горю и утрате любимого сына, понимаем его чувства. Но в смерти ребёнка нашей вины нет… Он сам сорвался под колёса.
Солдат переводит. Афганец обвёл офицеров тяжёлым взглядом, из глубины которого сквозь скорбь пробивался мстительный огонь, и задержался на Шаховском, которого явно посчитал главным виновником трагедии, хотя и понимал, что она произошла случайно.
– Он говорит, что если бы вас тут не было, то сын под колёса не попал бы, – снова перевёл рядовой.
– Скажи ему, пусть подождёт, – повернулся комбат к Джураеву и, обращаясь к Шаховскому, осведомлённый о подобных случаях, произнёс: – Надо ему бакшишнуть*. Так уже бывало: номера запоминают и на обратном пути, где-то рядом с этим кишлаком, могут воткнуть по твоей машине из гранатомёта. Нам оно надо? Так что давай, Лёша, – разберитесь тут по-быстрому. Нужно срочно трогать, задерживаем всех. Долго стоим, – закончил он распоряжения Шаховскому и, повернувшись к людям возле техники, с расстояния наблюдавшим за ними, зычным голосом скомандовал: – По местам!
*Бакши́ш – сленг военнослужащих 40-вой Армии в ДРА, словесное заимствование из местных наречий, мелкий сувенирный подарок, презент, возможен как взятка – некрупная вещица, может быть очень дорогой.
Шаховской неплохо знал коммерческие дарования афганцев и спросил через Джураева у отца погибшего мальчонки:
– Чем мы можем помочь в его горе?
– Он говорит, что эта вина перед Аллахом и его семьёй будет стоить не меньше мешка муки, – перевёл солдат.
Произнеся это, афганец словно запнулся, несколько даже обомлев от своей дерзости. Он ведь прекрасно знал, что сын сам прыгал на машину и сорвался, а вины шурави в смерти ребёнка нет.
Шаховской бросил удивлённый взгляд. Век живи – век учись. Этих расценок он понять не мог.
Женя чувствовал себя невольным виновником случившейся трагедии. Было заметно, что смерть ребёнка оставила глубокий шрам в его психике. Это слышалось в его голосе, который звенел состраданием. Женькина душа, несмотря на все события его службы, несмотря на виденные смерти врагов и друзей, так и не зачерствела и не окаменела за эти два года, и была очень отзывчива к чужому страданию.
– Товарищ капитан, у нас в машине как раз лежат два, всё равно нечего с ними делать. Выдали на котловое довольствие экипажа, лежат – мешаются. Отдать? – сдавленным голосом, с отзвуком гудящего набата от клокочущих в душе чувств, произнёс Женя.
– Чего два? – не сразу понял Шаховской.
– Мешка… Муки два мешка, – ответил Женя.
– Для нас это тоже очень плохое происшествие, и мы бы хотели загладить свою невольную вину двумя мешками муки, а не одним, – через Джураева предложил афганцу Шаховской и добавил, обращаясь к Васе и Молдавану: – Принесите их, те мешки с мукой. Потом труп уберите с дороги.
Солдатики бросились исполнять команду. Быстро выставили муку из БТРа на обочину. Афганец, который до этого что-то бормотал трагичным голосом и очень подавленным видом, мигом оживился. Сквозь маску страдания промелькнуло выражение довольства. Он подхватил один мешок, бросил несколько слов окружавшим его детям и быстро устремился к мазанке. Бачата по-хозяйски окружили второй мешок.
Соплеменники, наблюдавшие за всем этим трагическим спектаклем, завистливо смотрели на мешки, как на дар свыше, и после такого завершения истории неспешно стали разбредаться по своим делам. Остальные детишки, не занятые охраной, чтобы не упустить выгоды, вновь побежали вдоль колонны с криками:
– Чарз! Чарз! Что есть? Что надо?
В это время Молдаван и Вася на солдатской простыне перенесли труп ребёнка туда, где стояли дети и мешок муки. Шаховской отошёл от места гибели ребёнка к своей машине и чуть ли не сразу услышал за ней рвотные позывы. Когда после всего возле техники появились молодые солдаты, у Васи раскраснелось лицо, а в глазах блестели слезинки.
Все военнослужащие, кто ещё не сел в технику, а находился рядом с БТРами, переместились на броню.
