В первых числах ноября 1968 г. Ричард Никсон во всеуслышание заявил, что, хотя «Союз ради прогресса» существует уже 7 лет, недоедание и нехватка продуктов питания в Латинской Америке только усилились. А в конце апреля того же года Джордж У. Болл писал в журнале «Лайф»: «Недовольство беднейших стран, по крайней мере в течение ближайших десятилетий, не будет грозить миру разрушением. Как это ни стыдно признать, на протяжении жизни многих поколений две трети мира — бедные, а одна треть — богатые. И как это ни несправедливо, доступ бедных к власти ограничен». Болл возглавлял делегацию /30/ США на I Конференции по вопросам торговли и развития (ЮНКТАД) в Женеве, где он голосовал против 9 из 12 принятых там общих принципов, направленных на облегчение тяжелого положения слаборазвитых стран в сфере международной торговли. Бедняков в Латинской Америке убивают тайно и тихо: каждый год три бомбы, равные той, что была сброшена на Хиросиму, беззвучно взрываются над латиноамериканскими народами, привыкшими страдать, стиснув зубы. Это неявное, но вполне реальное систематическое убийство становится все более масштабным. Сообщения о его жертвах попадают не в полицейские хроники, а в статистические сводки ФАО. Болл отмечает, что безнаказанность пока еще возможна — ведь бедняки не могут развязать мировую войну. Однако империя озабочена: будучи не в силах сотворить чудо с пятью хлебами, она делает все возможное, чтобы избавиться от лишних едоков. «Боритесь с нищетой: убивайте нищих!» — нацарапал какой-то мрачный остряк на стене дома в Ла-Пасе. А что, собственно, предлагают наследники Мальтуса, как не убивать будущих нищих еще до их появления на свет? Роберт Макнамара, президент Международного банка реконструкции и развития (МБРР), а до этого бывший президентом Фонда Форда и министром обороны США, утверждает, что демографический взрыв — главное препятствие на пути Латинской Америки к прогрессу, и предупреждает, что МБРР, предоставляя займы, будет отдавать предпочтение тем странам, которые принимают меры по установлению контроля над рождаемостью. Макнамара с сожалением подтвердил, что индекс интеллектуальных способностей бедняка ниже на 25%, а технократы из МБРР (которым посчастливилось родиться) запустили свои компьютеры и выдали заумные и косноязычные резюме, доказывающие, насколько выгоднее вообще не рождаться. «Если развивающаяся страна со средним ежегодным доходом на душу населения от 150 до 200 долл. добьется в течение 25 лет понижения рождаемости на 50%, то за 30 лет доход на душу населения возрастет в ней на 40% по сравнению с уровнем, который был бы достигнут без понижения рождаемости, а за 60 лет доход на душу населения удвоится», — говорится в одном из документов банка. Широкую известность получила фраза Линдона Джонсона: «Пять долларов, ассигнованных на предотвращение роста населения, дадут больший эффект, чем сто долларов, ассигнованных на ускорение /31/ экономического развития». Дуайт Эйзенхауэр предсказывал, что если жители Земли будут размножаться такими же темпами, то это приведет не только к возрастанию угрозы революции, но и к неизбежному «понижению уровня жизни всех народов, включая и народ США!».
Соединенные Штаты сами не страдают от проблем, вызванных взрывом рождаемости внутри страны, но именно они, как никто другой, озабочены тем, чтобы распространить по всему свету и навязать всем странам принцип «планирования семьи». Это касается не только правительства: и Рокфеллеру, и Фонду Форда также мерещатся неисчислимые полчища детей, надвигающиеся, как саранча, от границ «третьего мира». Еще Платон и Аристотель размышляли о проблеме перенаселения задолго до Мальтуса и Макнамары, но все дело в том, что в наше время поднятый вокруг нее ажиотаж служит вполне определенной цели — оправдать резкое неравенство в распределении доходов между различными странами и различными классами, воздвигнуть плотину против ярости пришедших в движение непокорных масс. На Юго-Востоке Азии внутриматочные средства успешно применяются наряду с бомбами и снарядами в борьбе против роста населения. В Латинской Америке оказалось более гигиеничным и эффективным убивать партизан в материнской утробе, а не на улицах и в горах. Различные североамериканские миссии стерилизовали тысячи женщин в Амазонии, несмотря на то что это самая малонаселенная зона из всех обитаемых земель планеты. В большинстве латиноамериканских стран нет избытка людей — есть недостаток. В Бразилии на один квадратный километр приходится в 38 раз меньше населения, чем в Бельгии; в Парагвае — в 49 раз меньше, чем в Англии; в Перу — в 32 раза меньше, чем в Японии. Гаити и Сальвадор, эти человеческие муравейники, имеют меньшую плотность населения, чем Италия. Надуманные предлоги оскорбляют разум, а истинные намерения могут лишь вызвать возмущение. Ведь как бы то ни было, половина территории Боливии, Бразилии, Чили, Эквадора, Парагвая вообще не заселена. Ни в одной латиноамериканской стране население не растет так медленно, как в Уругвае. Уругвай — страна стариков. И тем не менее ни одна другая страна не была так наказана в последние годы разразившимся кризисом, который, казалось, вверг Уругвай в девятый круг Дантова ада. Страна почти опустела, а ведь ее /32/ щедрые пастбища могут обеспечить питанием несравненно большее число людей, нежели то, что влачит ныне жалкое существование на ее территории.
Более века назад один из министров иностранных дел Гватемалы пророчески заметил: «Было бы весьма странно, если бы Соединенные Штаты, откуда к нам приходит зло, вдруг породили бы для нас и средство исцеления». После того как умер и был похоронен «Союз ради прогресса», империя предлагает теперь — руководствуясь больше страхом, чем щедростью, — решить все проблемы Латинской Америки без участия самих латиноамериканцев. У Вашингтона есть основания подозревать, что бедные народы не желают быть бедными. Но нельзя признавать цель и не признавать средства: тот, кто не верит в возможность освобождения Латинской Америки, отрицает единственно возможный путь нашего возрождения, а тем самым и оправдывает существующие ныне структуры. Молодых становится все больше, они поднимаются, они задают вопросы и хотят получить на них ответы. А представители системы говорят с ними на сюрреалистическом языке: они предлагают уменьшить рождаемость — и это на наших пустынных землях; они ссылаются на нехватку капитала — и это при том, что в наших странах образовался избыток капитала, который расточается впустую; они именуют «помощью» деформирующую ортопедию займов и выкачивание наших богатств в результате иностранных инвестиций; они предлагают латифундистам провести аграрную реформу и призывают олигархию осуществить на практике социальную справедливость. Классовой борьбы не существует, провозглашают они, а то, что считается классовой борьбой, есть результат происков иностранных агентов, которые пытаются ее разжечь, однако социальные классы существуют, и угнетение одних классов другими именуется западным образом жизни. Разбойничьи экспедиции морской пехоты будто бы имеют целью восстановить порядок и социальный мир, а близкие Вашингтону диктатуры вводят строгий «правопорядок» в тюрьмах, запрещают забастовки и распускают профсоюзы, чтобы защитить свободу труда.
Выходит, нам ничего не остается, как сложить руки? Но ведь наша бедность не предначертана судьбой, наше отставание — не результат промысла божьего. Настала пора революции, время освобождения. Правящие классы готовятся к худшему и в то же время пророчат всем /33/ остальным конец света. Правые в каком-то смысле правы, когда отождествляют себя с порядком и спокойствием, но их порядок — это на самом деле порядок ежедневного унижения большинства, а их спокойствие зиждется на том, что несправедливость продолжает оставаться несправедливостью, а голод — голодом. Если будущее сулит неожиданности, консерватор с полным на то основанием кричит: «Нас предали!» И идеологи бессилия, рабы, которые смотрят на себя глазами хозяина, вслед за ними также поднимают крик. Бронзовый орел «Мэна»[*], поверженный в день победы кубинской революции, лежит, заброшенный, со сломанными крыльями, под воротами дома в старом городе в Гаване. Куба положила начало, а за ней и другие страны различными путями и различными методами также добиваются перемен: сохранять существующий порядок вещей — значит увековечить преступление.
Призраки всех задушенных и преданных революции нашей мучительной латиноамериканской истории напоминают о себе в переживаемой сегодня действительности, так же как сама эта сегодняшняя действительность предчувствовалась в прошлом и порождалась его противоречиями. История — это пророк, взор которого обращен вспять: по тому, что было, и вопреки тому, что было, он предсказывает то, что будет. Вот почему в этой книге, где автор хотел рассказать историю ограбления нашего континента и одновременно показать, как действуют современные механизмы грабежа, появляются конкистадоры на каравеллах, а рядом с ними — технократы на авиалайнерах, Эрнан Кортес и морская пехота США, губернаторы королевства и эмиссары Международного валютного фонда (МВФ), дивиденды, работорговцы и прибыли «Дженерал моторз». В ней появляются также павшие герои, революции наших дней, вспоминаются былые унижения, умершие и воскресшие вновь надежды, многочисленные жертвы, которые были не напрасны. /34/
