— Да я сам всех знакомых уже по нескольку раз обзвонил, — вздохнул Найман. — А что толку?!
Он попытался было возобновить свое броуново движение по тесноватому пространству люкса — находиться долго на одном месте Борис решительно не мог, — но очередной окрик Гуревича заставил его опуститься на край постели.
— Пошли уже третьи сутки, — бросив обеспокоенный взгляд на свои наручные «Патек Филип», сказал Гуревич. — По правде говоря, господа, я сильно колебался, стоит ли вам с Санычем вообще лететь сюда, в Кёниг… Ну и как прикажете все это понимать?
Все трое разом повернули головы в направлении стоящей в углу номера видеодвойки, при помощи которой они несколько раз просматривали копию видеокассеты, любезно предоставленную администрацией гостиницы (по правде говоря, сотрудница фирмы Саныча, которую зовут Майя Семенова, прибывшая в Кёниг тоже в субботу, но не вечерним, а утренним авиарейсом, изъяла именно оригинал записи, поменяв в последний момент кассеты местами… но это уже несущественная деталь). Обе камеры автоматического слежения, одна из которых установлена в вестибюле, а другая снаружи, укрепленная над вывеской гостиницы, держит в поле зрения парадное и паркинг перед «Приморской», зафиксировали тот момент, когда Поплавская, примерно за полчаса до полуночи, покинула здание.
Сама вышла, своими ножками, неспешно протопав ими до того места, где камера ночного видения потеряла ее из виду. А рядом с ней в этот момент ни единой живой души…
Гуревич потянулся было к пульту, но передумал еще раз смотреть эту уже виденную сегодня запись.
— Это хорошо, Борис, что вы уже прозвонили кое-кому из знакомых Юлии Аркадьевны, — спокойным, рассудительным тоном сказал Саныч. — Но этого, думаю, уже недостаточно. Если вы, Михаил Аркадьевич, не против, я прозвоню сейчас своему сотруднику, чтобы составили для нас максимально полный список… с распечаткой, если позволите… всех телефонных переговоров вашей сестры за последние несколько месяцев. Может быть, пробьем по этой линии что-нибудь важное, полезное. Понадобится, конечно, помощь со стороны близких и друзей… Нужно будет послать кого-нибудь, чтобы съездили на квартиру к Юлии Аркадьевне и посмотрели там хорошенько; заодно следует просмотреть органайзер и телефонные справочники, записные книжки, если таковые найдутся, письма, последнюю корреспонденцию, серверы компьютеров дома и на работе, ну и так далее…
Пока Гуревич и Сергей Александрович перебрасывались репликами, обсуждая, как им половчее завернуть дело так, чтобы, с одной стороны, не вызвать у близких и знакомых паники или ненужных разговоров, а с другой стороны, как-то получить нужную информацию, подтолкнуть как-то саму ситуацию, ожидая ее счастливого разрешения, Борис успел накоротке прозвонить своим родителям в Москву, предупредив, что вынужден будет, скорее всего, еще на некоторое время задержаться в Кёниге.
— Что-то не звонит ваша… эта… Семенова?! — сказал он, пряча трубку обратно в карман. — Куда это она пропала вместе с милицейскими?
Саныч усмехнулся, причем сделал он это, кажется, впервые за весь сегодняшний вечер:
— Как говорят англичане — «No news is good news». А чтоб было понятнее, скажу так: если у нашей Семеновой нет новостей, то в нашем случае это уже хорошая новость…
Глава 3
ГДЕ ЧЕРТ САМ НЕ СМОЖЕТ,
ТУДА БАБУ ПОШЛЕТ
Милицейский «уазик», чуть не доезжая до страхолюдного серого здания, в котором четверть века назад планировалось разместить администрацию области, но каковое остается и по сию пору позорным недостроем, свернул направо, на улицу Вагнера, после чего принялся петлять по довольно узким и вдобавок уставленным легковушками улицам юго-западной подошвы Замковой горы.
В аккурат в этот момент часовой механизм — часы эти, с золочеными цифирьками, были подарены городу немцами и установлены на башне Кафедрального собора, на острове Канта, — отбив полночь, начал отсчитывать первые секунды наступившего воскресного дня.
В канареечного цвета машине находилось трое людей. За баранкой сидел сержант, парень лет двадцати пяти, довольно молчаливый тип, не произнесший за весь вечер, пока они рейдировали по городу и его окрестностям, кажется, и десятка фраз. Справа от него, в кресле пассажира, располагался майор Михайлов, заместитель начальника ОРО[3] местного УВД: это был матерый ментяра лет тридцати четырех, довольно крупного телосложения, человек знающий, но уже подрастерявший с годами присущие молодости прыть и желание «гореть на работе».
Прикомандированная устроилась на заднем сиденье тряского «уазика». Зовут эту девушку — Майя Семенова. Михайлов знал, что она москвичка и является сотрудницей одной из частных охранных структур. Вообще-то у майора сегодня по графику выходной. Но его вызвонили в тот момент, когда он уже собрался ехать с женой и двумя детьми на собственную дачу, и дали команду немедленно прибыть в управление.
Там, в кабинете первого зама главы УВД, и состоялось его первое знакомство с этой столичной штучкой, прибывшей в Кёниг всего два или три часа назад. Приобняв майора за плечи, начальник сказал примерно следующее… «Михайлов, нужно экстренно организовать поиск одной девушки. Данные на нее сообщит тебе прикомандированная Семенова. Вызови на работу всех сотрудников своего отдела! Учти, команда поступила с самого верха! И вообще, Михайлов… не выступай особо… будь на своем месте!..»
Поначалу ничего иного, кроме глухого раздражения и даже неприязни, Михайлов к этой «штучке» не испытывал. Получается, что его, майора милиции Михайлова, а также почти с десяток его подчиненных передали, пусть даже на время, под начало какой-то «соплюхе», которую здесь, в Кёниге, вообще никто не знает. С каких это пор оперативный состав МВД — в лице, скажем, его отдела — передается в фактическое подчинение одной из частных охранных структур, да еще не местной, где бы работали свои люди, а какой-то московской конторы?! Черт-те что, короче, и с боку бантик…
Ладно, был бы какой «зубр», отслуживший лет эдак двадцать на Петровке, а потом занявший кресло руководителя частной службы безопасности. Без вопросов… А что он увидел в кабинете начальника? Девушку, которой с виду лет двадцать пять… ну максимум двадцать семь. В темных брючках, кроссовках на толстой подошве, комбинированной куртке с «молниями» и накладными карманами, с кожаными заплатами на локтях аспидно-черного цвета. На голове красуется бейсболка, голубовато-серого цвета, из плотной замши, с эмблемой «Пумы» над козырьком; на затылке, поверх застежки кепи, пропущен короткий, сантиметров в пятнадцать, «хвост», причем волосы у нее — неважно, свои или крашеные — такого же цвета, что и ее смахивающая на байкерский прикид куртка. Лицо овальное, высокие скулы, карие, в опушке из длинных ресниц, глаза смотрят внимательно и в то же время доброжелательно. В ушной раковине торчит наушник от плеера… Детский сад какой-то, ей-богу…
Пообщавшись какое-то время с Семеновой, майор несколько изменил свое отношение к этой «штучке», навяленной ему начальством в выходной субботний день. Прикомандированная оказалась женщиной неглупой, и пусть она не очень хорошо знала местный криминальный пейзаж, зато понимала, кажется, толк в специфике оперативно-розыскной работы и умела четко формулировать цели и задачи для тех людей, которых решено было привлечь к розыску. Когда речь шла о необходимости получить более полные данные касательно объекта поиска и возможных причин его исчезновения, Семенова здесь — по неизвестной пока майору причине — явно попридержала какую-то часть известной ей информации. Впрочем, розыскникам раздали фотоснимки Юлии и сообщили тот необходимый минимум сведений, который им требовался для работы…
Но не эти обнаружившиеся в ней качества заставили майора Михайлова изменить свое мнение о командированной. Едва он остался наедине с Семеновой, как она вручила ему конверт, в котором оказалось десять тысяч долларов сотенными купюрами: «Это вам и вашим людям, майор. Небольшая доплата за сверхурочную работу…»
Этим вечером их милицейский «уазик» успел побывать уже в самых разных местах города, но никаких следов Поплавской в Кёниге обнаружено пока не было.
«Канарейка», свернув под арку, уперлась фарами в стену серого приземистого здания, лишенного окон.
Из динамика рации, настроенной на милицейскую волну, доносился вялый треп дежурного по городу с одной из патрульных машин. Снаружи накрапывал дождик, редкие тяжелые капли плющились на лобовом стекле, отбивали нечастую и неритмичную дробь на жестяной крыше древнего «уазика». Майор, с трудом справившись с приступом зевоты, повернул голову к такому же сонному, как он сам, водителю:
— Куда это ты нас привез? На станцию «Скорой», что ли?
