они сидели бок о бок в голубой глубокой ночи. Над их головами стали зажигаться яркие звезды. Джим блаженствовал. Одиночество, которое, словно острый нож, бередило его сердце, наконец-то отступило. Об одиночестве он всегда думал как о «варовой болезни»: когда летом от жары начинали плавиться асфальтовые дороги, он жевал этот вар, и как-то раз заболел. Почему-то «варовая болезнь» у него всегда ассоциировалась с одиночеством. Теперь это прошло.
Боб снял туфли, носки и опустил ноги в прохладную воду. Джим сделал то же самое.
— Мне будет не хватать всего этого, — сказал Боб, наверное, уже в сотый раз, и рассеянно положил руку на плечо друга. Они сидели очень тихо. Тяжесть руки Боба на его плече казалась Джиму почти невыносимой. Приятной, но невыносимой. Он сидел, не шевелясь, из боязни, что Боб уберет руку. Вдруг Боб вскочил на ноги:
— Давай разожжем костер!
В приступе лихорадочной активности они разожгли костер перед хижиной. Затем Боб вынес одеяла и разостлал их на земле.
— Ну, вот и готово, — сказал он, глядя на желтые языки пламени. Некоторое время оба, как загипнотизированные, смотрели на огонь, каждый во власти своих тайных мыслей. Боб очнулся первым. Он повернулся к Джиму:
— Ну, — сказал он задиристо, — поборемся?
Они сцепились, упали на землю. Они боролись, перекатываясь по земле, стараясь одолеть один другого. Шансы были практически равны, потому что Джим, будучи сильнее, не позволял Бобу ни выиграть, ни проиграть. Наконец, мокрые от пота, тяжело дыша, они остановились. Без сил они улеглись на одеяло. Потом Боб снял рубашку, Джим сделал то же самое. Так было лучше. Джим отер пот с лица, а Боб растянулся на одеяле, подложив рубашку под голову вместо подушки. Пламя костра играло на его бледной коже. Джим прилег рядом.
— Жарко, — сказал он. — В такую жару не поборешься.
Боб рассмеялся и внезапно обхватил Джима. Они прильнули друг к другу. Джима переполнило чувство близости с Бобом, его телом. С минуту оба делали вид, что борются, затем они остановились, но продолжали цепко держать друг друга, словно ожидая сигнала разделиться или продолжить борьбу. Долго никто из них не шевелился. Их гладкие подбородки соприкасались, пот смешивался, и дышали они быстро и в унисон.
Внезапно Боб отпрянул. Секунду они откровенно смотрели в глаза друг друга, потом Боб медленно, печально закрыл глаза, и Джим осторожно коснулся его, как он делал это в своих мечтах много-много раз: без слов, без мыслей, без страха. Когда глаза закрыты, мир обретает свое истинное лицо. Когда их лица соприкоснулись, Боба пробрала дрожь. Он глубоко вздохнул и заключил Джима в объятия. Теперь они стали одно. Один перешел в другого, их тела соединялись в первородной страсти. Подобное к подобному, металл к магниту, половинка к половинке, восстанавливая целое. Так они встретились, плотно закрыв глаза, чтобы не видеть мира, который только мешал им.
Порыв теплого ветра встряхнул кроны деревьев, разметал золу от костра, прижал тени к земле. В костре полыхали угольки. Деревья стояли над ними, молчаливые и неподвижные. Звезды не падали по прекрасному черному небу, и тот миг прошел. Он умер под быстрое биение двух сердец, которое стало одним. Глаза снова открылись. Два тела лежали лицом к лицу там, где мгновение назад существовала целая Вселенная. Звезда загорелась и погасла, и они вдруг из поднебесья упали на грешную землю с ее ничтожностью, разделенностью. Туда, где ночь, деревья и костер. Из того, что было, не осталось почти ничего.
Тяжело дыша, они разделились. Джим ступнями теперь ощущал жар костра, а острые камешки под одеялом стали впиваться в его тело. Он взглянул на Боба, слегка опасаясь того, что именно он увидит. Боб лежал, не двигаясь, глядя в костер, но, заметив, что Джим смотрит на него, он ухмыльнулся:
— Ничего себе мы повеселились! — сказал он, и все закончилось.
Джим взглянул на свое тело и как можно непринужденнее сказал:
— Вот уж точно!
Боб встал, костер красноватыми бликами играл на его теле.
— Пойдем, помоемся.
Бледные, как призраки в темной ночи, они пошли к пруду. Сквозь деревья им был виден их костер, желтоватый, мерцающий. Квакали лягушки, жужжали насекомые, бурлила река. Они нырнули в неподвижную черную воду. Боб нарушил молчание только когда они возвратились к костру. Говорил он резко.
— Знаешь, мы вели себя, как последние дураки.
— Наверное, — Джим сделал паузу, — но мне было хорошо.
Теперь, когда его тайная мечта стала явью, он чувствовал необычайную смелость:
— А тебе?
Боб уставился в желтоватый костер.
— Понимаешь, с девчонками это по-другому. Не думаю, что это хорошо.
— Почему?
— Считается, что парни не должны этим заниматься друг с другом. Это неестественно.
— Может, и неестественно, — Джим посмотрел на освещенное костром тело Боба, стройное, мускулистое. Смелости теперь ему было не занимать, и он обнял Боба за талию. Страсть снова завладела ими, они обнялись — и упали на одеяло.
Джим проснулся еще до рассвета. На сером небе гасли звезды, от костра почти ничего не осталось. Он дотронулся до руки Боба, и тот проснулся. Они посмотрели друг на друга. Боб улыбнулся, а Джим сказал:
— Так ты все же уезжаешь в понедельник?
Боб кивнул.
— Ты будешь мне писать?
— Я очень хочу на следующий год наняться на твой корабль. Конечно, напишу.
— Жаль, что ты уезжаешь, особенно после всего…
Боб засмеялся и обнял его за шею:
— Черт побери, у нас впереди еще целое воскресенье!
Джим был счастлив. Ведь впереди у них — целое воскресенье этой сбывшейся мечты.
Глава 3
1
Боб написал из Нью-Йорка одно письмо. Вначале ему было трудновато, но теперь он вроде бы устроился на «Американ Экспортлайн». Однако он времени даром не терял: «Тут столько хорошеньких девчонок!». Джим ответил сразу же, но его письмо вернулось с пометкой «Адресат выбыл». Больше писем от Боба не приходило.
Джим, хотя и был обижен, но особенно не расстраивался. Боб — не ахти какой писатель, в особенности теперь, когда он с головой ушел в новую жизнь. Но скоро они опять будут вместе. Джим уже твердо решил, что, окончив школу, он отправится вслед за Бобом.
Год спустя, в июньский, утопающий в зелени и на удивление жаркий день Джим окончил школу, после чего начал двухнедельную баталию с отцом и одержал победу. Он отправится на лето в Нью-Йорк, поработает там, но осенью непременно вернется в Вирджинию и поступит в колледж. Естественно, ему придется отработать те денежки, что уйдут на его обучение, но далеко не каждый отец
