- А что такое лесник? - поинтересовался хоббит.
Пин захлебнулся трусливым и вовсе не богатырским посвистом. Сэм перевел:
- Сэр, эта ломаная железяка говорит, что лесник - это что-то вроде эколога, что у вас на Дюне живет, только еще страшнее. Живет он под грибами, родом он эльф, а зовут его... - робот испуганно замялся. - А зовут его Джонни Бензедрил. Народная фантазия рисует его о трех головах, о семи хвостах, облаченным в шкуру бронтозавра...
Но Фродо Скайуокер никогда прежде не слышал грозного имени Джонни Бензедрила, а упоминание о том, что он живет под грибами, и вовсе вселило в сердце хоббита бесшабашную отвагу. И теперь он не только продолжал рубить мечом несчастные ветки и папоротники и сбивать сапогами мухоморы, но еще и принялся горланить похабные песни про эльфов (а про них все песни похабные):
А Элберет Гилтониэль,
О, Дева Западных Морей!
Зачахла жизни карусель,
Мне с каждым часом все грусней.
Я так хочу попасть в Аман,
Но как достичь мне цели?
Мне баял друг, коль не обман,
В Амане девы сладко пели.
Я так хочу их соблазнить
И сладострастно их любить!
Но как печальна моя песнь!
Я не могу попасть в Аман.
Морская мучает болезнь,
Она - мой смертный талисман.
Искал я смерть в лице войны,
Но чтоб красивая была.
Не знал я сладостней мечты,
Которая в душе жила.
Всю жизнь я орков ненавидел,
Но только в первый раз увидел,
Очко мое до боли сжалось,
И сердце в пятке зачесалось.
Я бросил щит на стертые ступени
И ноги стер по самые колени.
Бежал я быстро, орки не успели,
Но тролли, с..и, были побыстрее...
Очнулся - тишина, темно,
И тролли уж ушли давно...
Огонь погас, лишь угли тлели,
И высоко вздымались в небо ели.
И понял я тогда - война не для меня.
Та мысль была, как луч луны средь бела дня,
Что презрела негласную власть вереницы ночей,
Что собой, как щитом, закрывает одна
Воспаленную землю от жалящих желтых лучей.
Я черной магией решил тогда заняться,
К владыке темному в улайры записаться,
Но незгулы не любят конкурентов
И всяческих эльдаровских агентов.
За ноги, подлые, меня поймали,
И били об пол головой,
А после - по лесу гоняли.
Очнулся я под страстный вой.
Шестая часть тела ныла и болела.
Назгулы удалялись возбужденною толпой...
Но так хотел увидеть я Аман,
Что бросился с размаху на кинжал,
Но острие не в то попало место...
О, как же я досадно промахнулся!
В чертогах Мандоса меня ждала невеста...
Так пел Фродо, уходя в лес все дальше и дальше. А лес между тем становился все глуше и глуше. И мухоморы вдоль дороги росли все выше и выше, и стали уже попадаться в рост человека, ежели не более того. Но поскольку сии изменения происходили весьма постепенно, то до поры оставались хоббитом незамеченными. Но вот когда Фродо свалил очередной исполинский гриб, спохватываться было уже позно. Ибо под оным грибом обнаружился Джонни Бензедрил собственной персоной.
ТРЕТЬЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ.
Все когда-нибудь кончается. Окончился и кошмар летней юннатской практики. Шурик проснулся лишь часов в десять, сладко потянулся и подумал о том, какое это счастье - проснувшись, обнаружить себя в уютной кровати, а не в мокром спальнике. Торопиться было некуда. Повалявшись с полчаса, Шурик неторопливо встал, открыл балкон и начал одеваться.
Погода выдалась сухая и жаркая. Июньское солнце наполняло город ярким светом и духотой. С улицы плыла поднимаемая машинами пыль, перемешенная с облаками тополиного пуха.
Шурик обнаружил на кухне некоторое количество сыра и хлеба, и, вскипятив чаю, наслаждался едой. Всего за каких-то двенадцать дней, проведенных в походе, хлеб, который не надо рубить топором, и незаплесневелый сыр он научился ценить и видеть в них едва ли не пищу богов. Делать было в общем то нечего, день предстоял свободный, ничем не занятый. Но это ничуть не предвещало скуки и, даже наоборот, после постоянной принудиловки похода, казалось верхом блаженства.
Из состояния расслабленного блаженства Шурика вывел телефонный звонок. Звонил Ленька-Гэндальф и весьма настойчиво и серьезно стал убеждать, что обязательно надо встретиться и поговорить. Мол, разговор не телефонный. Где-то в глубине подсознания звонок Гэндальфа отозвался у Шурика неприятным чувством страха и неприязни. Словно промелькнула тень того, оставленного за дверями электрички мира - мира неуверенности, нависшего враждебного леса, ночных кошмаров. Но тень промелькнула почти бесследно. За окном светило солнце и весь мир изнутри города казался устойчивым и надежным. Никаких оснований отказываться от встречи не было. В самом деле, предстоящий свободный день надо было чем-то занять. И Шурик согласился.
Ленька как всегда опаздал. Не меньше чем на сорок минут. Извиняться он, разумеется, и не думал, да и попривествовал лишь легким кивком. Вместо приветствия, поинтересовался: "Как, мол, дела? Что поделываешь?". Традиционным "хорошо" он не отделался, а постепенно слово за слово, вытянул из Шурика все подровности завершения похода, его приезда домой и общих впечатлений. Выслушав все эти мелочи с самым внимательным видом и критически покачав головой, он изрек:
- Ну и дурак!
Шурик несколько опешил, но сам Ленька ничуть не смутился. Некоторое время молчали. Гэндальф сидел на своем небольшом рюкзаке и отрешенно взирал на Неву. Шурик стоял рядом и смотрел не на Неву, а на Гэндальфа в надежде получить хоть какие-то раз'яснения. Наконец, Ленька очнулся от своей глубокой задумчивости и достал уже отпечатанные фотографии из похода. Несколько кадров оказались испорчены, причем именно те, где присутствовали Шурик либо сам Ленька.
- Что ты об этом думаешь?
Шурик ничего об этом не думал. Ему просто жаль было испорченных кадров. Гэндальф вздохнул, и в этом вздохе даже Шурик услышал нелицеприятную оценку своих умственных возможностей. Медленно, явно пытаясь упростить свои мысли и донести до неразвитого шуриковского сознания, Гэнжальф начал об'яснять смысл и суть происходившего.
Поход с самого начала был испытанием. Шурик его прошел, хотя далеко не с лучшей оценкой. Весь поход за ними наблюдали. Неужели Шурик ничего не почувствовал? Неужели даже видя фотографии, в смутных вертикальных фигурах "дефектов" он не видит сходства с человеческими фигурами? Да ведь тонкие энергетические сущности окружали их постоянно с самого начала.
То, что произошло на девятый день похода, было главной кульминацией. Гэндальф проснулся часа в четыре утра. Не сам проснулся, разбудили. "Я отдался Силе. Не помню, как я вышел на ту поляну - Сила вела меня. Там я увидел того, кого и ожидал увидеть. С виду он выглядел как воин огромного роста. Изнутри его шел свет. Он назвал мне свое имя Валари. Он рассказал не то, что я должен знать. Потом он стал нестерпимо светиться, превратился в сияющий шар. Когда я пришел в себя, то был едва живой, а, главное, потерял дар речи."
Шурик молчал и пытался сообразить: он ли дурак или Ленька - шизифреник. Очень не хотелось верить в первое. Но рассказ против воли увлек его и он поинтересовался:
- А что сказал этот твой... как его... валар.
- То, что он сказал, он сказал мне, а не тебе. Впрочем, по мере того, как ты научишься понимать, это знание быдет открываться и тебе.
Ленька помолчал, потом быстро взглянул на часы.
- Нам пора. Пошли.
- Куда?
- Скоро узнаешь. Собственно, ради этого я тебя и звал.
Шурик хотел было воспротивиться, но во-первых его распирало любопытство, а во-вторых... Что-то такое было в Гэндальфе, что заставляло ему подчиняться. Да Шурик и привык подчиняться.
ГЛАВА 4.
Облик легендарного Джонни Бензедрила отличался от того, как изображала его народная фантазия. Наиболее разительное отличие состояло в том, что голова у него была всего одна, да и та, по-видимому, не могла быть для Джонни предметом особой гордости - она была небольшая, лысая и не дюже зубастая. Во-вторых, облачен Страж Заходского Леса отнюдь не в шкуру бронтозавра, а в банальную куртку, хотя и пятнистую. Самое же поразительное было то, что он не бросился немедленно на обомлевшего было от страха хоббита, а продолжал сидеть где сидел, не обратив особого внимания на разрушенный гриб. Лицо его выражало блаженство, цзен-буддизм и близость к нирване, а глаза были мутными и не выражали ничего, кроме собственной их осоловелости.
- Трынь брынь бензедрил, - произнес Джонни мантру, по-прежнему глядя мимо хоббита куда-то в пустоту.
Фродо потихоньку осмелел и даже обошел Бензедрила вокруг, дабы удоставериться, что по части хвостов предания тоже врут. Эколог по-прежнему оставался бузучастным. Тогда Фродо дал переводчику-Сэму наладить с загадочным существом контакт. Продолжавшиеся около часа попытки робота не отвлекли отшельника от процесса созерцания Пустоты и Принципа. Приняв это за доказательство незнакомства существа ни с одним из миллионов известных роботу языков, СэмзипИО решил устанавливать контакт на более примитивном уровне, памятуя мнение древнего философа Карлы Маркса, что сознание просыпается в связи с трудовой деятельностью. Он принялся копать землю, периодически поясняя смысл происходящего словами: "работа", "робот", "работаю". При этом он попеременно указывал то на себя, то на разрываемую им землю. И вдруг, когда всякие попытки об'ясниться с ожившим фольклерным персонажем были оставлены, Джонни внезапно на чистом хоббитчьем языке безо всякого акцента произнес: "лес!" (и обвел рукой окружающее пространство), "лесник!" (ударив себя в грудь), "серю!". Сказав сие, он развел руками, словно бы говоря: "А вы чего от меня ждали?", и немедленно снова впал в нирвану.
