Пена попадает мне в глаза, когда я намыливаю голову шампунем. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать крик разочарования.
Рик сказал, что заплатит за электричество в этом месяце. Вот так наш старый добрый брат держит свое слово.
Этот сценарий кажется мне знакомым.
Мы возлагаем на него надежды, а он нас подводит? Может, он и не вырос с мамой, но яблоко от яблони недалеко падает.
Липкие пятна ползут по моему лицу. Я стряхиваю влагу. Во мне поднимается гнев, но он направлен не на Рика. Это стрела с ядовитым наконечником, которую я могу вонзить только в собственную грудь.
Я идиотка, раз поверила ему на слово.
За последние несколько месяцев наш брат-сюрприз доказал, что может прекрасно заменить маму.
Ладно, это несправедливо.
По крайней мере, Рик не крадет наши деньги на продукты, чтобы устроить полуночное рандеву с местным наркодилером.
Маленькие милости — все равно милости.
Я размахиваю руками в поисках крана. Как только он включается, на меня летят брызги прямо с Северного полюса.
Горячую воду отключили давным-давно. Если мы хотим принять теплую ванну, нам приходится сначала греть воду в чайнике и наливать ее в ванну. Поскольку это требует так много дополнительных действий, мы с Виолой отказались от ванны и принимаем только душ.
Я дрожу под холодным дождем и сердито царапаюсь от мыла и пены. Мое самое заветное желание — чтобы моя младшая сестра приняла теплую ванну в хорошей, не ржавой ванне. Почему это кажется такой фантазией?
Схватив с вешалки полотенце, я оборачиваю его вокруг себя и пробираюсь в темноту. В ванной нет окон, поэтому все, чем я могу руководствоваться, — это память.
— Ой! — Я обо что-то споткнулась носком. Заглянув вниз, я ощупываю предмет. — Что здесь делают весы? — Ворчу я. — Виола.
Чувствуя себя беспомощной, раздраженной и близкой к слезам, я открываю дверь ванной и сталкиваюсь лицом к лицу с ослепительным светом. Я вскидываю руки, чтобы спасти свои глазные яблоки, как раз в тот момент, когда кто-то включает фонарик на себя.
Я вижу призрачную бледность кожи, темные волосы, спадающие в беспорядке, и губы в крови.
Я издаю вопль, разбивающий стекло.
В ответ раздается знакомый вопль.
Когда я понимаю, что это моя сестра, я захлопываю рот. — Вай, что случилось с твоим лицом?
— Я была на середине процедуры макияжа, когда отключили свет! — Она хмыкает и топает ногами, чтобы выразить свое недовольство. — Разве ты не оплатила счет за электричество?
— Рик сказал, что разберется с этим в этом месяце. — Я забираю у нее телефон и веду на кухню.
— И ты ему поверила?
На ее безумном, загримированном лице написано «ты что, дура?».
Слезы, которые покорно прокладывали себе путь к моим глазам, останавливаются волной смущения. Одно дело — знать, что я облажалась, но быть обвинённой в этом тринадцатилетним ребёнком — это уже другой уровень ужаса.
Я очень серьезно отношусь к обязанности быть старшим братом или сестрой.
Все, что я делала с момента рождения Вай, было направлено на то, чтобы оградить ее от суровых реалий нашей жизни.
Я не хочу, чтобы она стала такой же измученной, как я. Я хочу, чтобы она была свободной. Чтобы у нее было нормальное детство, совсем не похожее на мое.
— Не волнуйся. Я позабочусь об этом. — Говорю я, роясь в кухонных ящиках в поисках свечей.
Миссис Дороти, наша пожилая соседка, дала мне несколько штук. Она делает свечи как подработку, чтобы помочь прокормить трех внуков. Ее дочь забеременела в шестнадцать, двадцать и двадцать один год, а потом бросила всех детей на попечение больной матери.
Наверняка мама тоже так поступила бы, если бы наша бабушка не умерла от разрыва сердца и разочарования первой.
— Как ты собираешься это сделать? — Требует Виола.
— Это не твоя проблема, чтобы беспокоиться об этом. — Отвечаю я твердым тоном.
Схватив спичечный коробок, я чиркаю по нему спичкой. Пламя оживает. Такое крошечное мерцание, но темнота мгновенно ослабевает, словно не в силах справиться с жаром.
Она топает ногой, но ничего не говорит в ответ. Поскольку мама не очень-то следила за дисциплиной, не готовила, не сопровождала и вообще ничего не делала, я занимаюсь в основном воспитанием детей. Я не уверена, хорошо ли я справляюсь с этой задачей. Я просто знаю, что никто не присмотрит за нами, если я этого не сделаю.
Вернувшись в спальню, я кладу телефон на кровать. Внутри меня разгорается искушение. Мне интересно узнать, есть ли у Зейна новые материалы. Может быть, с его братом Датчем.
Мой большой палец замирает над телефоном, но я быстро прихожу в себя. Я отбрасываю телефон, словно он загрязнен, и беру в руки свой собственный аппарат.
Номер Рика — один из немногих в моем списке контактов.
Часть меня задается вопросом, возьмет ли он трубку, и я слегка удивляюсь, когда он берет.
— Что тебе нужно, Каденс?
Я слышу неохоту в его тоне, и моя гордость уязвлена. Но дело не в том, чтобы умолять. Речь идет о том, что он дает обещания и не выполняет их.
— Ты сказал, что поможешь с электричеством в этом месяце. Ты же знаешь, что мне сейчас не хватает денег, чтобы оплатить учебу Вай.
— Появилось кое-что еще. — Раздраженно говорит он.
Я потираю переносицу.
— Ладно. Ничего страшного. Но ты мог бы сказать мне. Я думала, что это уже одно дело с моих плеч, и не планировала этого. Меньшее, что ты мог сделать, это предупредить меня, что планы изменились.
— Черт, Каденс. Что это, по-твоему, такое? Благотворительность? У меня были свои обязанности до того, как появились вы двое.
Мои ресницы вздрагивают. Я впиваюсь пальцами в телефон.
— Ты прав. — Я скребу по дну сердца, чтобы найти последний клочок спокойствия и влить его в свой голос. — Мне очень жаль. Мы больше не будем беспокоить тебя и твою напряженную жизнь.
С этими словами я вешаю трубку.
А потом швыряю ее на кровать. Снова и снова, и снова. Пока буря в моей груди не превратится в кипящий вулкан.
Тяжело дыша, я выпрямляюсь и откидываю длинные каштановые волосы с лица. Мамина «помощь» провалилась, как я и предсказывала.
Но ничего страшного. Нам всегда приходилось справляться самим. С уходом мамы ничего не изменилось.
Я давала Рику повод для сомнений, ведь мы сводные братья и сестры.
