Георг от удивления даже открыл рот, а Вовка продолжал:
– Нужны мне ваши танцы, как собаке пятая нога, да у меня ноги после езды на вашей лошади болят, да я последний раз танцевал в детском саду в ясельной группе. Понятно?
Мало того, что до этого у Георга от удивления был открыт рот, теперь у него от удивления округлились глаза, и он стал похож на филина, какого Вовка видел в зоопарке.
– И не надо на меня так смотреть! Я сказал, что не буду танцевать, значит, не буду! Баста! – Корольков грозно насупился.
Георг вздрогнул, выходя из оцепенения, и тихо спросил:
– Вы точно не хотите идти на урок танца?
– Я не только не хочу, я не пойду, так и передайте директору.
– Д-директору? – удивился Георг.
– Чего это я про директора-то вспомнил, он то здесь при чём? – сам себе удивился Вовка. – Это у меня не то вырвалось, можешь идти и ябедничать кому угодно, но танцевать я не буду! Понятно?
– Мне придётся доложить об этом господину герцогу, – жёстко заметил Георг.
– Да докладывай, кому хочешь, хоть президенту, хоть Папе Римскому, ябеда, – и, не удостаивая Георга взглядом, Корольков пошёл по дорожке сада.
Георг ещё некоторое время постоял, глядя ему вслед, а потом решительно пошёл к замку.
Вовка медленно брёл неизвестно куда, а за ним не отставая ни на шаг, верно и преданно, как собака, шагал леопард Берг. Так как поговорить было не с кем, то свои переживания Вовка и изливал этой пятнистой кошке.
– Понимаешь, Берг, мне в детстве медведь на ухо наступил, вот я ни петь, ни танцевать не умею, поэтому и нагрубил Георгу. Зря, конечно, я его обидел, ябедой обозвал, ведь он хороший. Наверное, он меня любит, переживает, на руках носит, а я, неблагодарный, ему грублю. Надо будет при удобном случае перед ним извиниться.
Тут его внимание привлекла парочка, которая, как и он гуляла по саду:
– Ба! Тётушка с дядюшкой, ну теперь есть на ком сорвать своё скверное настроение и выпустить пар. Берегитесь, родственнички, вы ещё не знаете Королькова.
Он решительно направился в их сторону. Берг, который до этого не отходил от него ни на шаг, заметив приближающихся, зашипел, как кошка, и спрятался за Вовку.
– Ничего себе, даже леопард их боится, – подумал Вовка, а вслух произнёс. – Тётушка, дядюшка, дайте-ка, я вас облобызаю, – он широко расставил руки, чтобы в его объятия вошли оба родственника, и обнял их так, что у них захрустели кости. Берг во время этой сцены, вообще, испарился, его нигде не было видно.
– Родные мои, дайте, я вас покрепче обниму, – продолжал Вовка, не выпуская их из своих объятий. – Если бы вы знали, как я вас люблю, как обожаю, так бы и держал вас в своих руках и не выпускал.
– П-прекрати, В-вольдемар! – завизжала тётка. – Прекрати немедленно! Это ещё что за глупости? Ты спятил?
– Кто спятил? – удивился Вовка, выпуская пленников из своих объятий. – Что значит спятил? Неужели я не могу обрадоваться своим любимым родственникам?
– Ничего себе обрадовался, – прохныкал дядя, – потирая затёкшую шею, – Я уж думал, что смерть наша пришла, ещё бы минута такой радости, и я бы испустил дух.
– Ну, дядя, не преувеличивай, экий ты неженка, я же от души. Кого же мне и обнимать, как ни вас? – произнёс Вовка.
– Ты лучше девок своих так прижимай, – прошипела тётка. – Они от тебя быстро сбегут.
– Я не понял, это что шутка, или ты на полном серьёзе разговариваешь со мной в подобном тоне? – грозно произнёс Корольков.
Дядюшка от страха аж присел:
– Что ты, что ты, дорогой племянничек, разве ты не знаешь свою тётушку? Она всегда так разговаривает.
– Разве? – удивился Вовка. – Раньше мне казалось, что она разговаривает со мной без грубости, а сегодня прямо какая-то грубиянка. Я всё папе расскажу.
Дядюшка уже не присел, а просто сел на ровно подстриженный газон, а вот тётушка, надо отдать ей должное, попыталась выкрутиться и заговорила елейным голосом:
– Вольдемар, мальчик мой, ну что ты прямо как маленький? Какой папа? При чём здесь папа? Никто не собирался тебе грубить. Ты же знаешь, это у меня голос такой, грубый. А тебя просто обожаю. Неужели я могу обидеть тебя, сыночка моей умершей сестры? Ты же мой единственный племянник. Неужели будешь жаловаться на свою единственную тётушку?
– Ну не знаю, – Вовка сделал задумчивое лицо. – Я последнее время стал замечать, что ты, тётушка, одариваешь меня очень злыми взглядами. С чего бы это? А?
Дядюшка, который до этого предпринимал попытки встать с газона, после этих слов рухнул, как подкошенный.
– Я бросаю на тебя злобные взгляды? – вспыхнула тётка. – С чего бы это? За что мне тебя ненавидеть?
– Ну не знаю, – Вовка сделал вид, что задумался, – может моё наследство не даёт тебе покоя? Хочешь подарить его своему сыночку, моему братишке? Кстати, где он? Что-то я его давно не видел, уж не захворал ли он часом?
После этой фразы дядюшка остался сидеть на газоне и не подавал никаких признаков жизни, а тётка сначала побледнела, а потом пошла красными пятнами.
– Ну, вылитая «химичка», наверное, они действительно с ней родственники. Если так рассуждать, то и я их родственник. Бред какой-то, – подумал Корольков.
Тётка, тем временем совладав с собой, пошла в атаку:
– Какое наследство? Жаку не надо никакого наследства! Я достаточно богата, чтобы сынок ни в чём не нуждался. И что за жестокие предположения о его болезни? Да, мальчик часто болеет, но сегодня он совершенно здоров и, кстати, как раз идёт к нам.
Вовка оглянулся, чтобы посмотреть на братишку и просто пришёл в ужас. К ним приближался молодой человек, высокого роста, ни чуть не меньше, чем герцог, но в отличие от него состоял то ли из груды мышц, то ли из груды жира. Если при виде герцога напрашивалось сравнение с терминатором, то при взгляде на братишку у Вовки было на уме одно – «Кинг-Конг». Повышенной волосатостью и лицом он был точной копией своего отца, а вот взгляд, злой и жестокий, говорил о том, что и тёткина «природа» здесь постаралась. До этого Вовка представлял себе братишку похожим на вредного отличника Стёпку, поэтому внутренне был готов к беседе, но как общаться с этим «Кинг-Конгом» он даже и придумать не мог. А тем временем эта глыба медленно приближалась. Поковыряв пальцем в носу и смачно плюнув на великолепный куст алых роз, Жак нагло ухмыльнулся. Вовке стало противно, что какая-то куча жира ведёт себя так по-свински, поэтому он мгновенно принял решение, как будет общаться с этим чудовищем. Собрав в себе всё мужество, он спокойно обратиться к братишке:
– Привет, Жак, как поживаешь?
Видимо такое фамильярное обращение было не свойственно Вовкиному предшественнику, поэтому «Кинг-Конг» тупо уставился на Королькова.
– Я спрашиваю, как поживаешь, – попытался Вовка исправить сложившуюся ситуацию.
Тут, как ни странно, на помощь пришёл неожиданно «оживший» дядюшка:
– Сынок, ты чего молчишь? Ведь Вольдемар с тобой поздоровался.
– Я потому и молчу, что он со мной поздоровался. Мы же с ним пять лет не разговариваем, – пробасил детина.
Вовка понял, что сглупил, но отступать было поздно:
– Вот именно, братик, я сегодня подумал, мы вроде родня, а пять лет не разговариваем, вот и решил, хватит дуться друг на друга. Чего нам делить?
На лице Жака отразилась работа мысли: сначала он несколько секунд с удивлением смотрел на Вовку, затем на родителей, делавших ему какие-то знаки, почесал затылок и неожиданно для Королькова – заулыбался.
– Ба, да у него улыбка, как у противной девчонки из их класса, Маринки. Такая же неприятная, как крысиный оскал, – заметил Вовка.
– А разве нам нечего делить? – наконец, выдавил братишка.
– О-о-о, – только и смог простонать дядюшка.
– Сын, ты в своём уме? – испугалась тётка.
– А кто в прошлом году отбил у меня Жаннет? Кто насыпал в кровать противных жаб? Кто всегда смеётся надо мной? Да если я начну всё перечислять, дня не хватит, а ты говоришь, чего делить.
– Но ведь и ты не остался в долгу, осмелился предположить Вовка.
– Конечно, – Жак тупо заулыбался, – я же всегда все гадости первым делал.
– О-о-о, – теперь уже простонала тётушка.
Упиваясь своим превосходством, Жак вдохновенно стал перечислять:
– Это я подрезал подпруги у твоего жеребца, и ты два месяца лечил свои раны. Это я подсыпал песка в твои доспехи, и во время поединка с Ричардом их у тебя заклинило, и ты проиграл. Это я отравил твою любимую собаку, по которой ты так горько плакал. Это я подослал к тебе Мари, чтобы… – на этом месте он неожиданно прервался и удивлённо спросил – а почему ты здесь?
Вовка просто ошалел от услышанного. Он понял, что братец очень опасен, гораздо опасней своих родителей, поэтому у него непроизвольно вырвалось:
– А где я должен быть, по-твоему?
– Ну не знаю, – замялся Жак, – где угодно, только ни здесь, в саду.
– Жак, замолчи немедленно, вмешалась тётка. – Не смей на себя наговаривать! Вольдемар, я, надеюсь, ты понял, что Жак просто пошутил. Ничего подобного он, конечно, не делал.
