Грубые космические булыжники облетают царицу ночи стороной. Она защищена. Защищена сотнями любящих сердец. Их тепло заставляет луну забыть о собственном небесном одиночестве. Тетушка Нилюфер искренне любит царицу ночи. Ждет, любуется, восхищается. Она называет ее «отражением глаз». «Когда двое смотрят на нее с разных концов земли, они непременно встречаются взглядами», – объясняет моя турецкая богиня, наслаждаясь турецким кофе с яичным желтком. Она готовит его исключительно в полнолуние. «В это время такой кофе превращается в эликсир силы. Выпьешь кружку, душевные раны моментально заживают, сотни капель невыплаканных слез прорвутся наружу соленым потом», – рассказывает Нилюфер, растирая яичный желток старинной серебряной ложкой. Тем временем Айдынлыг завороженно следит за процессом, потихоньку засыпая в бежевом тоннеле лунного света. Он проник в квартиру из большого окна гостиной, создавая магическую ауру…
Как только тетушка Нилюфер засыпает в кресле-качалке, я, укрыв ее синим пледом из козьей шерсти, отправляюсь по темным улицам на встречу с Босфором. В полнолуние мой романтичный друг с нетерпением ждет гостей. Он боится оставаться наедине с луной. Потому что она могущественна. Она царица – недосягаемая, властная, сильная. Стамбульская луна легким движением руки правит босфорской водой. Вызывает приливы, отливы. «Я слишком самодостаточен, чтобы повиноваться ей. Чертовка пользуется властью… Ненавижу отливы. Ведь таким образом я отдаляюсь от берега. Берега, где ты, Айдынлыг, и еще много моих друзей», – дуется Босфор, хмурясь, как обиженный ребенок. Меня смешит ругань Босфора. Напеваю ему слова из известной песни: «…боль тем и полезна, что заставляет двигаться дальше». Босфор возмущается пуще прежнего: «Ты издеваешься?! Лучше бы подсказал, как загнать злюку за толстые облака. Мне не больно. Просто не терплю, когда мною помыкают!» Опускаю голову, чтобы друг не заметил улыбки. Когда Босфор злится, он становится еще более очаровательным. «Родной, луна вовсе не властная, как ты думаешь. Просто она выполняет возложенную на нее миссию. У нее она своя, у тебя – своя. К примеру, ты излечиваешь одинокие сердца. Она же вдыхает в слабых силу, в ущемленных – надежду. Лучше смирись. Луна пробудет в гостях недолго. Не забыл, что говорят турки? Гостей надо принимать как божьих посланников».
…Сижу на безлюдном берегу, успокаиваю Босфор. Сказанное оказывает действие. Волны постепенно исчезают, пена от них превращается в пузырьки. Недовольная гримаса сменяется прежним спокойствием. Подхожу к нему ближе, крепко обнимаю. Шепчу на ухо: «Ты не такой, как все. Ты удивителен. Ты всегда с нами. И мы всегда с тобой!..» Босфор засыпает. Возвращаюсь домой. Царица ночи медленно исчезает. Темные краски сменяются светлыми… Приходит рассвет…
11
…Родина прекрасна в картинках болтливого телевизора – всегда можно переключить канал…
…Добраться до мечты – значит пройти тест на выносливость. Почему-то заполучить мечту с легкостью нереально. Непременно преодолеешь непреодолимое. Только тогда шоколадные тучи рассеются, выглянет мандариновое солнце. Звучит сказочно. Так на самом деле… Дорога до Стамбула пролегает сквозь преграды, постижения. На эту дорогу вступают лишь те, кто решил привязать сердце к сердцу Стамбула. Привязать красно-бордовыми капиллярами, невидимыми венами. Они переполнены нектаром желания. Желания познать себя… Мой город, который правильнее именовать «родиной», отпускал меня тяжело. Баку – город верный. Такой же искренне-верный, как мусульманская женщина. Баку стерпит многое во имя верности. Даже простит предательство одного из своих. Лишь бы это был Свой…
Когда тонкий билет в другую страну ждет регистрации, а чемоданы лежат наготове, у Баку замирает сердце. Он и так пережил массовый отплыв лучшего с последующим наплывом худшего. С тех пор каждый отъезд остатков лучшего наносит кровавые удары. Баку плачет тайно. В себе. Баку чаще плачет от горя, чем от счастья. Просто слезы почти незаметны – высыхают под налетами каспийского ветра. Мое прощание – не предательство. Мой отъезд – побег к самому себе. Как жить без собственной тени?..
…Когда до отъезда в город души остаются два месяца зимы и один месяц весны, невидимые хранители Баку направляют на меня армию переубеждений. «Обалдел, в Стамбуле дорогая жизнь! Турки – хорошие актеры плохого театра. У них великолепная внешняя культура. Внутренняя – ноль». «У тебя здесь друзья, родня. Зачем там жить одному?! Хорошо, пусть не одному, но без нас, любимых родственничков, во всяком случае». «Там нет того постоянства, что есть в Баку. Там все слишком быстро». Снегопад наставлений заносит, дышать сложно, губы обморожены, в голове сумбур из разноцветных снежинок. Бегу от непогоды. Ноги в серых унтах утопают в снегу. Падаю, поднимаюсь. Все равно продолжаю путь. Достигаю цели. Снег сменяется солнцем. Теперь тепло…
…Родина прекрасна на расстоянии вытянутой руки. Родина прекрасна в картинках болтливого телевизора – всегда можно переключить канал. Родина прекрасна, когда в руках авиабилет в будущее, с обязательным возвращением в настоящее. За яркой надписью «родина» непременно фон из субъективных красок. У каждого родина своя. У кого-то она начинается с «картинок в букваре». У кого-то начинается с чего-то своего, индивидуального. Так на самом деле…
…В мониторе белоснежного «Apple» всплывают голубые окошки с фиолетовыми словами. Пересекая виртуальную галактику, они дотрагиваются до сокровенных участков души. Пишут любимые, плюшевые ребята. Они – Свои. Для дружбы расстояние – пустяк. Вчитываешься в каждое слово десяток раз, словно не можешь напиться эликсиром счастья. Тебя накрывает соленой волной, к глазам подступают прозрачные слезы. Щеки краснеют, словно под кожей лица разлился бурачный сок. До приезда друзей остался один месяц осени и два месяца зимы. Совсем скоро будешь обнимать, целовать их в суетливом вестибюле аэропорта Ататюрка. Совсем скоро Новый год. Мой очередной Новый год в Стамбуле. Совсем скоро счастье преодолеет расстояние. Это не сказка. Так на самом деле…
12
…Убегать от самого себя – значит убегать в неизвестном направлении…
…Вне Стамбула закрывался на замки. Тысяча замков, замочков. Тысяча замочных скважин. Думал, убегаю от людей. В действительности убегал от самого себя. Без видимых причин. Просто так комфортнее. Безболезненно… Город, где я родился, похож на Стамбул. Город, из которого убежал, душевно совсем не похож на Стамбул. Он не хуже, не лучше. Он другой, не такой, как я. Стамбул ведь мой брат-близнец. С таким же количеством лабиринтов в душе, с таким же восточным гулом, с таким же запахом моря в порах имбирной кожи…
В Стамбуле осознал, что убегать от самого себя – значит убегать в неизвестном направлении. В Стамбуле понимаешь – жизнь подогнуть под себя невозможно. В Стамбуле воспринимаешь жизнь такой, какая она есть. Ее – жизнь – лишь можно немного подкорректировать. Направить в нужное направление. В Стамбуле открылись замки моей души. Но я не изменился. Изменилось восприятие. Появилась невыносимая легкость бытия. В общем же многое по-прежнему…
…Когда моросит дождь, привычная меланхоличность Айдынлыг исчезает. Она просится на прогулку, вставая передними лапами на деревянный подоконник. Высунув красный язык, рассматривает мелкие дождевые капли на стекле, с надеждой поскуливая. Знак учтен. Надеваю темно-коричневое пальто, беру поводок, идем на встречу с Босфором. Айдынлыг, как и я, Рыба по гороскопу. По примерным подсчетам. Она так же, как и все Рыбы, любит мокрую погоду…
Перебираясь сквозь узкие переулки города души, пахнущие чем угодно, только не болью, слышу туманную беседу чаек с духами османского прошлого Стамбула. Если верить историям тетушки Нилюфер, прозрачно-облачные тени с синевато-серыми глазами до сих пор витают над городом души, облачившись в яркие, разноцветные одеяния. «Когда Стамбулу больно, духи спасают его. Когда Стамбул оплакивает землетрясения Турции, они поддерживают, вселяют надежду. Слышу их. Ты тоже услышишь. Как только встретишь первое затмение в Стамбуле…» Теперь хранители города души – мои частые спутники. Различаю контуры тучных фигур, улавливаю запутанно-древний турецкий, заряжаюсь задорно-хриплым смехом после островосточных шуток. Хранители города души – пожилые, пузатые дядечки с завивающимися на концах усами. Добродушные, забавные развратники. Ценители женской красоты, не любящие курдов, уважающие отвагу. У них есть запах – слабый, не едкий. Пряный, с оттенками шафрана, кардамона, мяты…
Хранители уважительно называют меня «ходжам», хотя я младше по возрасту на целые века. Не похож на них. Ни духом, ни внешностью. У меня нет бороды, нет пропахшей нафталином мудрости, нет власти, нет… турецкого гражданства, наконец. Нас объединяют только две ветви происхождения – религия, менталитет. Может, они ценят меня за что-то другое? За преданность городу души?.. Айдынлыг тоже чует духов. Нередко злится на них. Облаивает с нескрываемой обидой. Они, невидимые создания видимого пространства, шутливо дергают Айдынлыг за хвост, называя ее «прекрасным четвероногим созданием с одним хвостом»…
