котором мы делим одиночество с Богом и который заставляет нас забыть все, что мы когда-либо видели. Безжалостные формы и линии — все вертится вокруг Сути: Богу достаточно видеть сладостность вечеров и ночей с созвездиями: закономерная случайность. Благодать действует на все наши повседневные жесты, вызывающие восхищение святых. Оазис — вода и тень, как посещение Духа: Эдемский сад, который мы можем только посетить, и продолжить маршрут… Всепоглощающий свет, и одиночество, и жара. Прекрасный круг горизонта как на море — все находится в Его присутствии. Экстатическое восхищение перед Единым: Бог един.
Духовность
Непривязанность, отказ, отречение. С другой стороны, монотонность недель, месяцев, лет. Беспощадный призыв Бога не оставляет ничего, кроме вкуса к Сути, а Сама Суть прячется. Повседневная жизнь народа наполнена печалью и опасностями. Если приходит радость, тайная необходимость призывает пройти через нее. Ночь, созданная для чувств и разума, может оказаться призывом пустыни в стиле Рюйсбрука. Все интенсивно: искушения и отвращение, страхи и чувство одиночества. Нет ничего, кроме исхода и вершины экстаза, когда Единый оставляет наедине с Собой. Человеческий караван теперь кажется не чем иным, как рабством. Смысл Исхода — Земля Обетованная, а здесь, наоборот, провозглашение Присутствия. Верность в монотонных скитаниях по раскаленной пустыне — вот тот акт веры, который требует Бог — голая вера, включающая надежду без ее осознания, и совершенная любовь в совершенном одиночестве, вера, которая есть предвкушение, уже обладание, нечувствительная к разуму, в экстатическом единстве с Единым. Отречение в этой жизни, осознание любви жениха и невесты в соответствии с законом замещения, приглашает и вводит в эту любовь того, кто призван в пустынях Аравии и под луной в пустыне Гоби, в Рио де Оро, в образе матери Агари, изгнанной в пустыню вместе с Измаилом, и чья молитва пробуждает источник жизни, находящийся в радости этого Присутствия и этой Любви.
Наполняйте Церковь — у каждого из нас есть незаменимое место. Наиболее важные органы наиболее незаменимы. Наполняйте Церковь своими молитвами — ваша молитва никогда не станет изолированной молитвой, она станет столь же широкой и всеобъемлющей, как руки Христа на кресте, такой же обширной, как Искупление. У вас есть обязанность спасти мир, способствовать единству христиан: чтобы мир понял, что Бог послал Свое Слово, Его ученики должны быть едины. Заботьтесь о тех, кто не верит в Единого Посредника, но кто верит в Бога Авраама — забота об иудеях и мусульманах. Заботьтесь обо всем мире: Китай готовится принять весь резонанс Воплощения, Индия жаждет о медитативной жизни. Заботьтесь о первобытных людях, которые не знают тех преград, которые известны нам, преград переполненного сознания, и о той части человечества, которая отвергла Бога и борется с Ним. Только так ваша молитва станет воистину католической, во всей ее полноте.
4. Призвание отца Анри
Все годы пребывания в Тамил-Наду отец Жюль Моншанен лелеял мечту воплотить свои смелые замыслы и каким-то образом соединить опыт индуистских санньяси и христианских монахов, однако, не имея надежных союзников, он не решался начать эксперимент. Проблема заключалась не только (и не столько) в страхе перед реакцией официальной Церкви (будучи представителем католической интеллигенции середины XX в., Моншанен, несомненно, был готов к такому повороту событий: достаточно вспомнить печальную участь Пьера Тейара де Шардена, основоположника философии христианского эволюционизма) — основной вопрос, который, несомненно, волновал священника, находился в сфере методологии: фундаментальных знаний в области индуизма, его философии и культуры явно не хватало. С чего начать? Какие элементы индийской духовности применить в первую очередь? Как объяснить необходимость начинания окружающим? Как «христианского Свами» воспримут сами индийцы? Конечно, в то время в Индии уже действовали «инкультурированные» священники, но, в большинстве своем, их деятельность не затрагивала самих основ индийской духовности, и сам отец Жюль с его идеями находился в некоторой изоляции. Ему оставалось только надеяться, молиться и ждать, продолжая работать приходским священником в городке Кулитталай и вести полуотшельнический образ жизни в «Бхакти ашраме», расположенном неподалеку.
В начале августа 1947 г. наконец произошло то событие, которое Моншанен посчитал ответом на все его горячие молитвы: спустя почти десять лет после приезда священника в Индию, ему в руки случайно попало письмо от французского бенедиктинца, отца Анри Ле Со, в котором тот выразил желание приехать в Индию и посвятить свою жизнь санньясе.
В жизни Анри Ле Со трудно не усмотреть действие сил Провидения — его биографы до сих пор задаются вопросом: как церемониймейстер процветающего аббатства святой Анны (LAbbaie Sainte Anne de Kergonan), что в Бретани, родившийся в самой консервативной части Франции, в традиционной католической семье, смог бросить все, уехать на другой конец света и стать Свами Абхишиктанандой, духовным учителем христиан и индийцев. Люди, знавшие Ле Со с юных лет, утверждают, что монастырская библиотека аббатства не располагала никакими книгами по индийской философии, религии и культуре, и достать их в то время было практически невозможно, и все-таки уже в середине 1930-х гг. отец Анри ощутил неодолимое стремление отправиться в Индию для поиска Истины. Говоря о детстве и юности будущего Свами, следует сказать несколько слов о его семье, которая сыграла немаловажную роль в становлении его характера. Родители Анри принадлежали к «среднему классу» и владели небольшой лавкой: они не купались в роскоши, но на их столе всегда стояла бутылка хорошего местного вина (что не удивительно для французов, из какой бы области родом они ни происходили). Позже, уже в Индии, Абхишиктананда с теплотой вспоминал об этих временах: адвайта растворила в нем все материальные устремления, но она оказалась бессильна перед «настоящим французом» в глубине его души. «Je suis terriblement terriblement franc̰ais»[10] — иногда с гордостью, а иногда с сожалением повторял Свами. Уже будучи санньяси, Абхишиктананда иногда покидал «Сатчитананда ашрам» и отправлялся в соседний город Пондичерри, в котором были французские кварталы: по таким особым дням он надевал свою старую европейскую одежду и наслаждался ощущением мира своего детства. Справедливости ради надо упомянуть, что собственно жители Бретани в те времена французами себя не считали, да и сегодня многие бретонцы гордятся традициями своего народа, культура которого восходит к древней кельтской и родственна скорее культуре Ирландии и Шотландии, чем Франции. Интересно, что кельтское мироощущение во многом близко к ведантическому: народам кельтской группы удалось сохранить некоторые индоевропейские отличительные черты, утраченные другими с принятием христианства, и одна из этих черт — стремление к осознанию единства всего сущего, которое также лежит и в основе философии адвайты. Средневековые ирландские молитвенники содержат
