— Скорее всего, — согласился Ардиан. — Но он и после гибели Халида что-то такое назначал.
— На этот раз копать могут глубже. Ладно, иди работай…
Старик оказался прав. Копать начали сразу и глубоко.
Специально вызванный из Марракеша судмедэксперт быстро определил, что причиной смерти Мустафы стал укус паука, называемого бедуинами зайиб. Обнаружил он и место укуса — большой палец правой ноги. А когда дознаватели нашли в правом ботинке Мустафы кусочки скорлупы от яйца песчаной ржавки, сложить два и два смог даже не отличавшийся развитым интеллектом Толстый Фред.
По лагерю поползли тревожные слухи. Все сходились на том, что Мустафа пал жертвой хладнокровного и изобретательного убийцы, но действует ли этот убийца в одиночку и собирается ли он остановиться на Мустафе — в этом согласья не было. Среди заключенных вошло в привычку вытряхивать свою одежду и обувь перед утренним построением. Множество безобидных паучков, обитавших в бараках, пало жертвой охватившего всех безумия.
На третий день после гибели Мустафы люди Толстого Фреда пришли за Ардианом.
Ардиан впервые увидел заместителя начальника лагеря по режиму лицом к лицу. Толстый Фред был действительно толст. На взгляд Ардиана, он весил не меньше полутора центнеров, и не очень понятно было, как эта огромная, потеющая туша переносит жестокую североафриканскую жару. Правда, в кабинете у него работал кондиционер.
На столе перед Толстым Фредом стояли серебристый термос, высокий бокал с холодным оранжадом и большая чаша, в которой плавился лед. Перешагнув порог, Ардиан сразу почуял запах лимона и прохладный аромат мяты и с трудом подавил искушение броситься к столу и в два глотка выхлебать содержимое термоса.
— Заключенный Хачкай по вашему приказанию явился, — смиренно отрапортовал он. Зам по режиму поднял на него маленькие, заплывшие жиром глазки.
— Жить хочешь, Хачкай? — равнодушно спросил Толстый Фред.
— Хочу, сэр, — искренне ответил Ардиан, догадывавшийся, к чему идет дело. По дороге к административному блоку он прикинул шансы выйти оттуда живым и решил, что они не так уж невелики.
— Тогда садись и пиши, — голос Толстого Фреда по-прежнему был сух и спокоен. — Ручка и бумага — там, на столике.
— Писать что, сэр?
— Признание, Хачкай. Чистосердечное признание в убийстве Мустафы Рахима, известного в лагере под кличкой Хозяин. А также в покушении на убийство Халида ибн-Заррахи. Если напишешь все быстро и точно, останешься жив.
— Простите, сэр, это шутка? — спросил Ардиан дрожащим от напряжения голосом. Со стороны казалось, что он едва выговаривает слова от страха. — Я никого не убивал…
— Хочу тебе кое-что объяснить, Хачкай, — Толстый Фред похрустел жирными пальцами. — Ты, наверное, думаешь, что попал в чистенькую западную тюрьму, где торжествуют политкорректность и уважение к правам человека? Ошибаешься, парень. Лагерь Эль-Хатун — моя вотчина, я здесь хозяин, и порядки устанавливаю тоже я. Те, кто беспрекословно выполняют мои приказы, живут неплохо. А те, кто пытается обвести меня вокруг пальца, живут плохо или не живут вовсе.
Он залпом допил оранжад и покрутил пустой бокал в огромной лапе.
— В этом здании есть подвал с толстыми бетонными стенами. Там я ставлю разные любопытные эксперименты над такими, как ты. Проверяю, как долго вы можете обходиться без воздуха. Или какое напряжение вы выдерживаете, если провода от динамо-машины прикрутить к вашим поганым яйцам. Или сколько дней вы проведете, питаясь собственным дерьмом. Так что, если будешь упорствовать, то, скорее всего, умрешь, не выдержав пыток. Как тебе такая перспектива, а, Хачкай?
Ардиан молчал. «Он просто пытается меня запугать, — твердил он про себя. — Никаких доказательств у него нет и быть не может. Главное — не сломаться…»
— Может быть, ты хочешь спросить, кто такие «вы», Хачкай? — продолжал зам по режиму. — О, это очень просто. «Вы» — это сраные мусульмане. Вы заполонили старушку-Европу и пытались навязать свою волю великим Соединенным Штатам. Вы, верно, думаете, что способны поставить на колени весь мир. Так вот, этот лагерь — как раз то место, где на колени ставят вас самих.
— Я не мусульманин, сэр, — быстро сказал Ардиан, когда Фред замолчал, чтобы перевести дух. — Я албанец, а в Албании…
— Заткнись, Хачкай! — рявкнул Толстый Фред. — Мне плевать, кто ты. Ты заключенный лагеря Эль-Хатун, а это лагерь для мусульман. И пока ты здесь, ты мусульманин. Ясно?
— Так точно, сэр.
— Так вот, парень, для меня нет большего удовольствия, чем доказывать таким, как ты, что они не люди, а животные. И уверяю тебя, я не упускаю ни одного удобного случая как следует поразвлечься.
— Не совсем понимаю, сэр, — Ардиан заставил себя смотреть прямо в блинообразное лицо зама по режиму, — если вам так нравится подвергать заключенных пыткам, почему вы уговариваете меня написать чистосердечное признание?
Толстый Фред пожал плечами.
— Потому что одно вовсе не исключает другого. Я знаю, что ты убил Мустафу, и знаю, как ты это сделал. Ты поймал ядовитого паука и посадил его в пустое яйцо ржавки, чтобы он не убежал раньше времени. Потом подбросил яйцо в ботинок Мустафы — как ты смог подобраться к нему так близко, я не понимаю, но ты мне об этом непременно расскажешь. Когда Мустафа сунул ногу в ботинок, он раздавил яйцо и паук немедленно укусил его. Что ж, в изобретательности тебе не откажешь, Хачкай. В твоем досье говорится, будто тебя выслали из Франции за воровство в супермаркетах, но чутье подсказывает мне, что это не самый тяжелый твой грех…
Ардиан не ответил. «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас» — эта фраза часто повторялась в боевиках, которые так любил смотреть Раши. Правда, там говорилось также: «У вас есть право хранить молчание», а этого права Толстый Фред ему предоставлять явно не собирался.
— Так вот, Хачкай, ты можешь взять ручку и описать это во всех подробностях. Обещаю, что в этом случае я не стану тебя убивать. Понимаешь, грань между жизнью и смертью очень тонка. Если на твои яйца подать ток в двести двадцать вольт и не отключать его две минуты, ты гарантированно сдохнешь. А если шестьсот вольт в течение десяти секунд, то ты получишь всего лишь яйца вкрутую. Свое-то удовольствие я в любом случае получу. А вот тебе есть над чем подумать…
— Вы не сделаете этого, сэр, — твердо сказал Ардиан. — Вы же христианин и не возьмете грех на душу. А казнить невинного, сэр, большой грех.
Толстый Фред неожиданно поднялся и, опершись об опасно хрустнувший стол, наклонился к нему:
— В этой комнате вообще нет невинных, парень. Здесь сидят двое убийц — только один из них грязный мусульманин, зверь в человеческом обличье, а другой — Нимрод, сильный зверолов перед Господом. Я же говорил тебе — ты ошибаешься, думая, что имеешь дело с чистенькими европейцами вроде тех, которых видел в Париже или где ты там чистил супермаркеты. Я торчу в гребаной Северной Африке не потому, что мне нравится здешний климат, а потому, что на войне не выбирают, где сражаться. Я солдат, Хачкай, рядовой великой войны цивилизации с варварством. И я не пожалею ни тебя, ни таких, как ты, и мне плевать, сколько грехов будет у меня на душе. Потому что Господь мой простит меня за то, что я убивал во имя Его!
Он налил себе бокал оранжада и жадно выпил. На красном, обгоревшем на солнце лице немедленно выступили крупные капли пота.
— Бери ручку и пиши, Хачкай. Расскажи о том, как ты посадил паука в яйцо. Это наверняка было непросто, правда? Не забудь написать и про то, как ты залил уксус в бутылку из-под пива. Заодно, кстати, можешь объяснить, чем тебе так досадили эти Сестры. Они же, кажется, даже трахнуть тебя не успели…
— Сестры досаждали не только мне, сэр. Но я никого не убивал.
Толстый Фред порылся в ящике стола и вытащил оттуда белый носовой платок размером с наволочку для подушки. Промокнул лоб.
— Я предполагал, что ты можешь оказаться упертым парнем, Хачкай. Что ж, у тебя будет время поразмыслить. А пока будешь размышлять, помни, что я говорил тебе о грани между жизнью и смертью.
Он нажал кнопку, и за спиной Ардиана бесшумно открылась дверь.
Его заперли в маленькой комнате с сырыми стенами из неоштукатуренного цемента. На потолке — забранная частой решеткой слабая желтоватая лампочка, в углу — зловонная дыра, у стены бугристый, набитый соломой напополам с блохами матрас. Стены комнаты были испещрены надписями на арабском языке, абсолютно непонятном для Ардиана.
Спустя несколько часов после первого допроса у Толстого Фреда Хачкаю принесли еду. Она ничем не отличалась от той, которой кормили в бараках — жидкая похлебка с волокнистыми кусками безвкусного мяса, жесткий рис и черствая лепешка — но, съев ее, Ардиан сразу же почувствовал себя плохо. Он попытался сразу же избавиться от съеденного, согнувшись над дырой и засунув два пальца в рот, но большого облегчения не ощутил. Живот крутило так, словно там поселилась обезумевшая белка вместе со своим колесом. В горле застрял распухающий с каждой минутой комок, ноги стали ватными и слабыми. Хачкай повалился на матрас и прижал колени к груди.
