Пользуясь паузой, милиционеры и Кира – на правах старожила – оглядывали гостя. Ему было чуть за тридцать, роста высокого, смугловат, кудряв, небольшая бородка его походила на черный чехольчик. Но это все в норме. Удивляли его порванная брючина, глядящее из нее разбитое колено, исцарапанные руки – такие мелкие царапины обычно оставляет шиповник.
«Рановато для сбора витамина С, – мелькнуло в голове у Киры. – Все-таки еще июль…»
Между тем Панько Полторацкий, сдвинув на затылок фуражку, профессиональным жестом подтянул к себе листок бумаги, вцепился в ручку и сурово спросил:
– Что случилось, гражданин?
Кучерявому, похоже, только этого вопроса и не хватало, чтобы вспомнить, куда и зачем он пришел.
Устремившись всем телом к лейтенанту и энергично оттопыривая заднюю часть, он завопил:
– Убийство! На Карадаге убийство!..
– На Ка-ра-да-ге?! – врастяжку повторил Мыкола и, приблизившись к кучерявому, ухватил его за кисть: – А по какому праву ты оказался в зоне государственного заповедника?
Мгновение незнакомец смотрел на него непонимающе, потом отмахнулся:
– Да я был в гостях, у Володи Голобородько, у егеря. Я… видите ли, я – журналист из Москвы, Фридунский Анатолий Борисович… вот мое служебное удостоверение, – он перекинул через барьер бордовые «корочки» с золоченым тиснением «Пресса», – живу в пансионате «Чайка» («Не из пугливых!» – с завистью отметила Кира, вспомнив, что именно при входе в «Чайку» висела злополучная страшилка про пепел). Случайно познакомился с Володей и решил написать про него статью. Целый день провел у него…
Полторацкий, ощупав удостоверение журналиста так дотошно, словно оно было написано азбукой Брайля,[2] кивнул Мыколе – тот разжал свою клешню.
– Извините, гражданин, – сказал почти любезно. – Садитесь, будь ласка!
Фридунский опустился на пододвинутый табурет и принялся массировать вспухшую и посиневшую кисть, с опаской поглядывая на Мыколу, на лице которого сияла законная гордость крутого профи.
– Однако ж вернемся к нашим баранам, – постучал ручкой по столу лейтенант. – Где обнаружен труп?
Фридунский вздрогнул.
– Знаете, такое красивое место напротив Чертова пальца? Оттуда как раз начинается очень крутая дорога вниз, бетонка. Но она очень скользкая, я несколько раз чуть не упал и решил спускаться по тропе. К тому же быстро темнело, я спешил. И вот примерно на полпути я оступился – и завалился в куст шиповника. А там… – Он схватился за голову, закачался, пригнувшись к коленям, и голос его зазвучал глухо: – Там она лежала!
– Труп женский, – сообразил Полторацкий, вновь принимаясь за писанину. – Возраст, особые приметы – что-нибудь запомнили?
Фридунский отчаянно закивал:
– Я там бог знает сколько времени проторчал, не в силах сдвинуться с места. Уж нагляделся… она у меня, наверное, всю жизнь перед глазами стоять будет – в смысле лежать. Значит, так… На вид этой женщине около тридцати. Волосы темные, очень коротко остриженные. Лицо круглое, нос крупный, рот маленький…
– Глаза? – подсказал Полторацкий, его ручка летала по бумаге. – Глаза какого цвета?
– Так ведь они же закрытые были, – с дрожью в голосе пояснил Фридунский и крепко обхватил себя руками за плечи: его начало колотить.
– Ах, да! – спохватился лейтенант и что-то резко зачеркнул. – Одежда какая была, обувь? Разглядели?
– Да, конечно! – оживился Фридунский. – На ней была такая длинная полосатая юбка, потом… потом еще джинсовый жилет.
– А под жилеткой? – снова задал наводящий вопрос Полторацкий.
– Да что вы! – оскорбился Фридунский. – Я ведь ее не раздевал.
Полторацкий мученически завел глаза.
– Кто об том говорит?! Ну, под жилеткою блузка была? Рубаха?
– Вроде нет, – пожал плечами Фридунский. – Понимаете, жилет был застегнут, как блузка, на все пуговицы… Ой!
«Ой» относилось к странному поведению Киры, которая вдруг начала заваливаться на бок, закрыв при этом глаза и слабо шаря в воздухе руками, как бы ища, за что ухватиться.
Этим опорным пунктом оказался Мыкола, который успел подхватить ее буквально в полуметре от пола и так тряхнул, что запрокинувшаяся голова замоталась из стороны в сторону.
– Будя психовать! – велел он грозно.
– Как вы можете! – возмутился Фридунский, выволакивая из-под себя табурет и подтаскивая его к Кире. – Это вам не Чечня какая-нибудь! Садитесь, девушка. А вы лучше водички ей дайте.
– Перетопчется, – буркнул Мыкола, однако все-таки сдвинул обмякшее Кирино тело на табурет. – И никакая это не дивчина, а задержанная!
Голоса, движения, даже грубые прикосновения Мыколы доходили до Киры словно сквозь туман. Все тело, да что – все мысли сделались вялыми, заторможенными. Она открыла глаза и сонно удивилась тому, с какой странной, назойливой пристальностью уставился на нее Полторацкий, бросивший вдруг строчить пером по бумаге.
– Вы шо, знаете ту женщину? – спросил он вкрадчиво. – Знакомы вам ее фамилия, имя, отчество?
Кира слабо качнула головой: нет, не отрицая, а как бы отгоняя от себя догадку. Слишком страшной, непереносимо страшной была эта догадка… и такой привязчивой, куда хуже Панькова взгляда! Кира гнала ее, но догадка настойчиво кивала коротко стриженной черноволосой головой, размахивала подолом длинной, почти до щиколоток, полосатой юбки, поигрывала худым, загорелым телом под джинсовым жилетиком, который она частенько носила без всяких блузок, уверяя, что это выглядит очень сексуально и не буржуазно. Вот и сегодня так ее надела, отправляясь на романтическое свидание…
– А скажите, гражданин Фридунский, – между тем вопрошал лейтенант, не сводя, впрочем, въедливого взора с Киры, – вы встречали убитую прежде? Знаете ее?
– Никогда не видел, никогда! – истово замотал головой Фридунский. – Однако как зовут – знаю, рядом с ней валялась сумка – раскрытая, все вывалилось наружу. И… вот, я подобрал паспорт.
Он пошарил в кармане джинсов – и достал смятый, тускло поблескивающий полиэтиленовой оберткой документ. Полторацкий взял его, открыл, долго листал и вчитывался, от усердия шевеля губами, – а когда снова поднял глаза на Киру, в них сверкало мрачное торжество. И размеренно провозгласил:
– Убитую звали Вихновская Алла Борисовна. Год рождения – 1968-й, место рождения – город Горький. Отметок о браке нет. Адрес прописки…
– Погодь, Панько! – вдруг подал голос Мыкола, от изумления забывший всякую субординацию. – Эта Вихновская… она тоже жиличка Катигробихи! Как эта! – указующий перст в сторону Киры. – Но как же так? Она только нынче утречком живая была! Как же она могла успеть помереть?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
