Если бы Гун не повредил ногу и остался охотником, племя, наверное, не имело бы такого мастера — самого искусного за всю свою историю. Даже Нюк Голая Голова — лысый старик, проживший зим в три раза больше, чем пальцев на обеих руках и ногах, не помнит, чтобы кто-нибудь раньше вытачивал из кости такие украшения и острые иглы.
Хромой Гун заулыбался, увидев своего маленького помощника и ученика.
— Принес? Сейчас вместе будем есть.
Мальчик помогал резать на куски мясо, а намолчавшийся в одиночестве Гун все говорил и говорил. И так приятно, уютно стало Сану у костра старого мастера, словно у родного очага. Когда куски, проткнутые длинными иглами, хорошо прожарились, Гун замолк и сосредоточенно пережевывал мясо своими редкими зубами.
Сан со вкусом обсасывал кость и любовался новыми изделиями хромого умельца: ножами, иглами, женскими украшениями. Потом начал рассматривать стены. Пещера стала не только кузницей каменных орудий, но и мастерской первобытного художника. Здесь можно увидеть охотника с копьем, лошадь в прыжке, оленя.
В пещере стояла тишина. Но Сан обладал удивительным свойством слышать немые рисунки. Он смотрел на изображения животных так долго, что те стали оживать, а пещера наполняться гулом саванны: топотом бизоньего стада, ржанием лошадей, свистом вольного ветра.
— Сан, принеси воды, — послышался голос Гуна.
Мальчик оторвал взгляд от стен, схватил мешок из оленьего желудка и наполнил его речной водой. Он знал, для чего мастеру нужна вода. Гун первым в племени начал шлифовать камни сырым песком.
— Смотри, Сан.
Мальчик присел у ног мастера, внимательно следя за его умелыми руками. Потом начал помогать Гуну. Он видел, как топоры и наконечники для копий после шлифовки становились острей и удобней. Вскоре Хромой Гун так увлекся работой, что перестал обращать внимание на своего помощника.
Сан вышел из пещеры. Ему не терпелось еще раз испробовать свои силы. Но не в шлифовке камней. Никто в племени не знал, что Сан уже второй год пытается рисовать.
Прошлым летом он сидел как-то на берегу реки и на сыром песке чертил круг с расходящимися во все стороны черточками. В восхищении замер: получился Огненный Еж! Долго следил, как искрящиеся речные волны смывали лучистый круг. На чистом песке Сан попробовал нарисовать голову оленя. Мысленным взором мальчик отчетливо видел мощную голову с ветвистыми рогами. Но на песке вместо рогов получились какие-то перепутанные корни дуба. Много дней провел Сан на песчаных отмелях и наконец добился своего. Олени и лошади выходили у него иногда лучше, чем у Хромого Гуна. А нынешним летом у Сана появился заветный камень.
К нему и спешил он сейчас. Нырнул в густой ивняк, знакомой тропинкой проскользнул через колючие заросли шиповника и очутился на полянке с высоким камнем посередине. На нем Сан красной охрой уже нарисовал лошадь в момент стремительного прыжка-полета.
Он вытащил из-под камня заранее приготовленную охру и палочку с размочаленным наподобие кисточки концом, полюбовался своим рисунком, но заканчивать его пока не стал. Надо сначала попробовать на песке.
На берегу Сан острым концом той же палочки быстро и уверенно набросал мчавшуюся лошадь. Взглянул на свой рисунок и остался доволен. Теперь осталось самое трудное: изобразить верхом на лошади… человека.
В те времена люди, конечно, даже не помышляли о приручении лошадей. Но Сану врезался в память один удивительный случай. Ранним летом он с мальчишками отважился уйти из стойбища далеко в саванну. С холма они заметили около небольшой рощи табунок мирно пасшихся лошадей. Вдруг послышалось встревоженное ржание — и табун шарахнулся в сторону от рощи. Одна лошадь отделилась от табуна и стремительно, не разбирая дороги, неслась в их сторону. На ее спине острые глаза Сана увидели пестрый комок. То был ягуар. Хищник вцепился в круп и все ближе подбирался к горлу.
У холма, где стояли оцепеневшие ребята, смертельно испуганная лошадь ускорила и без того немыслимый бег. Потом споткнулась и, перевернувшись через голову, упала на спину. Ягуар был раздавлен, а окровавленная лошадь вскочила и кинулась догонять табун.
У Сана даже сейчас при этом воспоминании перехватило дух от восторга. Вот это бег! Хорошо бы самому сидеть на спине лошади и, крепко держась за гриву, скакать. Ночами ему не раз снился этот удивительный полет над травами родной степи.
Однако на песке человек выходил уродливым. То и дело Сан стирал рисунок, разравнивал песок и начинал снова. Оленья шкура на спине накалялась под знойным солнцем, пот заливал глаза, а мальчик все трудился. Только под вечер дело как будто пошло на лад, но голод и усталость заставили прекратить работу.
Сан поспешил в стойбище. У праздничного костра уже не было такого веселого и шумного гвалта, как днем. Кругом валялись обглоданные кости. Однако на горячем камне мальчик нашел хорошо прожаренный и кем-то забытый кусок мяса.
Из своей землянки выглянул Крок. Его нос и разбитые губы были присыпаны пеплом и заклеены листьями подорожника. Увидев Сана, сын Заячьей Губы заворчал и снова закрылся пологом из оленьей шкуры.
К костру подсели шесть молодых охотников во главе с Джоком. Они готовились к новому ночному походу: проверяли оружие и подвязывали к ступням ног шкурки шакалов. Это делалось для того, чтобы не оставлять за собой следы с человеческим запахом. Ни один зверь не должен догадываться, где маскируются ямы-ловушки.
Сан присел рядом с Джоком и засмотрелся на его могучие плечи, на которых свободно растянулся бы ягуар. Потом с уважением потрогал палицу. С ней Джок никогда не расставался, хотя люди племени давно пользовались более совершенным оружием. Но в руках Джока увесистая дубина с отполированными сучками становилась страшной силой.
Джок пытался стянуть на ногах лосиные ремешки. Сан не удержался от смеха: в пальцах охотника-великана прочные ремни лопались и рвались, как стебли травы.
Мальчик помог подвязать Джоку шакальи шкурки, потом сделал то же самое со своими ногами.
Огненный Еж заметно приблизился к краю земли. И только тогда отряд углубился в степь. Сзади с легким дротиком в руке пристроился Сан. Он шагал бесшумно, осторожно раздвигая траву. Мальчика никто не мог заметить: охотникам на первых порах нельзя оборачиваться назад, это считалось дурным знаком.
Гора Духов скрылась за холмами, потом и Круглое озеро осталось далеко за спинами охотников. Распухшее солнце клонилось все ниже, золотя верхушки трав и кустов.
Теперь можно оборачиваться. Недавно посвященный в охотники Мук, увидев Сана, воскликнул:
— Откуда?! Почему здесь?
— Назад! — приказал Джок.
Нижняя губа Сана обиженно дрогнула. Джок нахмурил брови, но, вспомнив, что на ногах мальчика шкурки с отвлекающим шакальим запахом, смягчился.
— Иди, Сан, — сказал он, подтолкнув мальчика в спину. — Тебе еще рано с нами.
Сан послушно побрел назад. На одном из холмов он постоял, тоскливо провожая взглядом лиловые под заходящим солнцем спины охотников. Потом побежал на запад.
Дорогу он знал хорошо и в стойбище мог вернуться до темноты.
Огненный диск солнца коснулся темнеющей на горизонте реденькой рощи, и та вспыхнула, как куча хвороста. Мальчик остановился, завороженный зрелищем закатного пожара. Он различал множество знакомых красок. Огненный Еж, уходя на покой, брызнул на низко висящие тучки красной и желтой охрой, в прорывах между облаками Сану почудилась синева речной глади с зелеными кувшинками. А когда солнце упало за горизонт, все краски смешались, накалились до малинового цвета, словно камни очага, и вдруг заколыхались языками пламени.
Восторг охватил мальчика: костер! И развели его, конечно, сильные и добрые духи огня. У них тоже, наверное, праздник по случаю удачной охоты. Сан даже видел огненных духов в неясных тенях, в колышущихся космах. Они извивались, пританцовывали, куда-то исчезали и снова появлялись.
Долго любовался Сан пляской духов огня. Их костер медленно угасал, уменьшался, от него осталась, наконец, кучка светящихся головешек. Духи где-то притаились, ушли совсем. И так сиротливо стало, что грудь мальчика наполнилась тоской, непонятным томлением. От бессилия выразить свои чувства Сан тихо заскулил, завыл, как волчонок, глядящий на луну.
Внезапно он затих, бросив взгляд на потемневший небосвод. Там раскаленными камешками выступили первые звезды. Но Сан догадался — это искры! Невидимые духи огня, гася свой костер, сейчас, наверное, били сырыми палками по головешкам. И оттуда огненными мотыльками взметнулись в небо искры. Их становилось все больше и больше. Вскоре самые крупные из них стали казаться мальчику глазами добрых духов неба.
А тьма все сгущалась, луна выкатилась из-за холмов, в низинах извилистыми тропками поползли ночные запахи. Сан вдыхал их, отзываясь на таинственные биения стихий. Он и сам становился этими стихиями, сливаясь с многоглазым живым небом, с лунным сиянием, с дыханием трав на сумеречной равнине…
