Теперь вся ее жизнь посвящена Лике и… ожиданию. И в ней нет места никому другому! Тем более – какому-то студенту!
В последнее время она стала замечать, что ее совершенно не интересует все внешнее. Она, словно губка, вбирала в себя все соки окружающего мира, и этот мир – в лучшей, модифицированной форме – совершенный и справедливый, существовал внутри нее. Все, что происходило извне, включая немногочисленные романы, Лиза воспринимала, как каплю йода в стакане с чистой водой. Мир, который она выстраивала внутри («Будь терпелива! Времена меняются…»), не был воздушным. Он ждал своего часа…
2…Проблемы начались с первого же дня занятий. Она вошла в аудиторию и сразу же наткнулась на глаза. Его глаза. Студент сидел в первом ряду и не сводил с нее внимательного взгляда. Это было невыносимо. Тем более что ей впервые пришлось предстать перед студентами в новом качестве – куратора курса. Вначале ей показалось, что эти глаза смотрят довольно нагло и двусмысленно. Но с каждой минутой это впечатление улетучивалось. Как человек, умеющий различать малейшие оттенки чувств, Лиза ощутила, что в них нет агрессии или вульгарного намека на августовское приключение. Взгляд студента словно обволакивал защитной аурой, оберегал ее. И она успокоилась.
В конце пары, на которой она дала первокурсникам расписание, пояснила правила внутреннего распорядка, он подошел к ней в числе других – в основном девчонок – и, выждав, пока затихнет их восторженный щебет и они разойдутся, сказал:
– Я бы хотел пригласить вас… тебя… к себе в гости. Это возможно?
Она строго нахмурила брови:
– Нет. Надеюсь, вам это понятно? Или будут проблемы?
Он почти что покрылся изморозью, как от дыхания ледяного океана, на лбу выступили бисеринки пота.
– И прошу вас, – добавила Лиза, – называйте меня, как все – по имени-отчеству. Иначе… Иначе мне придется завтра же уволиться. Договорились?
Он кивнул.
– Хорошо. Я буду ждать. Сколько будет нужно…
– Напрасно! – Она захлопнула журнал и быстро пошла к двери, на пороге оглянулась. – Не бери дурного в голову, мальчик! У тебя все еще впереди.
Вот, в общем-то, и все. Лиза посидела на кафедре до двух, потом отправилась домой.
Шла по городу, словно в тумане, с трудом продираясь сквозь ватную пелену, наплывающую на нее большими мутными клубами. Можно было зайти в Дом кино, выпить кофе, встретиться со знакомыми, засесть в их обществе до семи (в семь мама приводила домой Лику), но тогда голова будет забита несметным количеством чужих забот и проблем, вечер будет испорчен. Но что делать до семи?
Лиза почувствовала себя одинокой лодкой, бессмысленно бьющейся о чужой берег. Жажда жизни шевелилась в ней, как… как камни в почках. Если бы их можно было растворить, перемолоть в себе. Тогда бы все ее существо наполнилось веселыми воздушными шариками, и она бы взлетела вместе с ними туда, где… «Где – что?» – подумала Лиза. Где царит радость, искренняя радость от того, что живешь, наслаждаешься воздухом, вином, запахом леса… «Так и будет!» – сказала себе Лиза. Но не сейчас, не теперь. Таинственный лес – свежий и веселый, с прозрачными родниками и мелкими дикими черешенками – еще примет ее в свои объятия. Нужно только подождать. Она вдруг задохнулась от воспоминания о запахе сена там, на чердаке, в сарае-курятнике. Мальчик-студент обещал ждать. Ждать – чего? Какая разница! Она ведь ждет. Пусть и он подождет.
Лиза решила зайти в кафе – свое любимое, расположенное на первом этаже городской бани. Кофе здесь готовили не растворимый, а настоящий – по-восточному, на горячем песке в керамических турках, и тут всегда было мало народу. Только те, кто знал о существовании этой необычной забегаловки для любителей попариться.
Лиза осторожно взяла чашечку с кофе, поддерживая ладонью под дно – здесь специально отбивали ручки от чашек (чтобы не унесли!) – и села за самый дальний столик. Кафе было почти пустым. Время было неопределенное: для вечерних посиделок – слишком рано, для утреннего ритуала – слишком поздно. Лиза с удовольствием сделала первый глоток и непроизвольно оглянулась на дверь – здесь несколько лет назад собиралась ее «сомнительная» компания. Теперь неизвестно, кто где… Стоп! Лиза напрягла зрение, стараясь в полумраке разглядеть силуэт входящей в этот момент женщины.
Она не ошиблась. Это действительно была главная героиня ее уничтоженного фильма, талантливая актриса, которая после многих триумфов канула в безвестность. До Лизы доходили слухи о ее бурном романе с известным режиссером, о его трагической гибели, в которой обвинили ее и даже продержали три года в колонии строгого режима, и о том, что она начала довольно серьезно выпивать.
Три года дали о себе знать, наложили отпечаток на внешность, походку и манеру поведения, но жест, которым женщина поправила прическу, остался тем же – элегантным, будто не было в ее жизни ни синей казарменной униформы, ни кирзовых сапог.
Актриса (Лиза называла ее уважительно – Анастасией Юрьевной) оглядела небольшой зал и безошибочно направилась к ее столику. Лиза поднялась, они молча обнялись, постояли так с минуту к удивлению других посетителей, пока щемящий миг встречи не сменился неловкой паузой. Сели за столик.
– Ты совсем не изменилась, дорогуша! – воскликнула актриса. – Что двадцать пять, что двадцать восемь – разницы не чувствуется. В эти годы женщина может и не меняться, может даже помолодеть. А в мои годы… Но – ради бога! – без комплиментов! Мне сейчас все делают комплименты, будто я не из тюряги, а из косметического салона вышла.
Она говорила, как обычно, много, почти не слушая собеседника. Лизу это поразило еще на съемках: другие были напряжены, повторяли роль, вживались в образ или сосредоточенно молчали, а эта вела себя так, словно выплеснула из себя все лишнее. Лиза с детства знала ее по фильмам и театральным ролям – играла она в основном принцесс в детских сказках, нежных «тургеневских» девушек и «арбузовских» максималисток. Милая курносость, аккуратное кругленькое личико, брови-стрелочки и – грация в каждом движении… Когда Лиза поступила в театральный, афиши с портретами этой звезды были расклеены по всему городу. В студенческие времена Лиза подрабатывала в театре костюмером. Иногда, в выходные, когда актрис не было, она надевала их платья и вертелась перед зеркалом. В один из таких моментов вошла она, примадонна. Правда, тогда она уже не была нежным ангелом и, как поговаривали, тихо спивалась после смерти трехлетнего сына, оставаясь при этом личностью трагедийно-романтичной, объектом сплетен и ухаживаний. Она вошла неслышно и остановилась перед Лизой:
– Какое золото тускнеет в костюмерных! Надо же… – сказала она, бесцеремонно пожирая Лизу своими большими глазами, – Ты именно такая, какой я всегда мечтала быть – «в угль все обращающая»!
– А вы – такая, какой мечтаю быть я! – отважилась Лиза на ответный комплимент.
– Ты меня знаешь?
– В кино видела, и на сцене… – Лиза вдруг растерялась: женщина, стоящая перед ней, была необычайно красива, недосягаема. Она слышала, что некоторые называют ее «гениальной стервой»…
А потом было «Безумие». То, что играть будет именно Анастасия, Лиза знала наперед. Эта роль стала лучшей работой Анастасии в кино. Лучшей и… последней.
– Ты пьешь или – праведница? – прервала ее воспоминания актриса. – Может, угостишь?
Лиза подошла к стойке и заказала коньяк. На лице актрисы проступил румянец. Она выпила залпом. Лизе стало грустно.
– Ты сейчас над чем-то работаешь? – спросила ее Анастасия.
– Нет. Я осталась на кафедре. Преподаю.
– Ну и молодец, – почему-то обрадовалась собеседница, – целее будешь… Таким, как ты, лучше сидеть тихо, как мышь… – Актриса неуверенным движением поднесла палец к губам, и Лиза с ужасом поняла, что ей хватило бы и наперстка, чтобы опьянеть. – Съедят тебя, ох, съедят. Не завистники, так мужики. Но, знаешь, что я тебе скажу, – не давай себя сломать. Гнуться – можешь, а вот так, чтобы надвое, да еще и с треском – нет! Не те времена для таких, как мы, не те… Я вот – родилась Настасьей Филипповной, а что вижу: мелочевку, дрязги, потные ладошки… Ты когда-нибудь сними что-то по Достоевскому, а? Не сейчас, а когда-нибудь потом… Я у тебя хоть стол кухонный готова сыграть. Обещаешь?
– Конечно, Анастасия Юрьевна. Только когда это будет…
– Ну вот когда будет, тогда и позовешь… – тон ее вдруг стал агрессивным, – а не будет – туда тебе и дорога! Значит, родилась ты костюмершей – костюмершей и умрешь! Давай еще выпьем, если денег не жалко…
Лиза снова заказала коньяк.
– Теперь уходи! – сказала актриса, склонившись над рюмкой.
– Простите…
– За что? – вскинула на нее глаза Анастасия. – Я, может, у тебя только и сыграла по-настоящему. За это и сдохнуть не жалко. Но я не сдохну. Ну все, иди, иди… Я злая становлюсь, когда выпью…
